Истомина могла бы ещё понять, если бы адюльтер доставлял бы ему удовольствие сам по себе, как факт. Но налицо были взаимные мучения. Он нехотя заворачивал к ней на чашку чая, кляня за сей маршрут ненавистную машину и расписание спектаклей дырявое. Истомина вжималась в угол дивана и становилась невидимой. Мэтр наугад бросал в неё текстом. Истомина читала сценарий, расставляла акценты, филлигровала диалоги. Мэтр забирал свой сценарий и уныло смотрел себе под ноги:
- Ну всё, пока! Мне с утра надо быть на репетиции.
Оля чувствовала: «вот сейчас». Мэтр срывался с места под влиянием 9-тибалльной штормовой волны. Он вытряхивал Истомину из угла, и в следующую секунду она обнаруживала себя посредине комнаты, перепоясанную чужими ногами, с вогнутым внутрь лицом. В её горло вгрызалась тысячелетняя грубая сила, её жаждали и скручивали. Никому не нужный спокойный мир летел в тар-тарары. Получив своё, мэтр обычно коряво извинялся и стремился побыстрее уйти, пряча виноватый взгляд.
Истомина кое-как, кряхтя, вставала, сметала с себя следы разрухи и тащилась закрывать двери.
- Кто-то подослал тебя, - сказал мэтр напоследок.
Истомина поднимала ладонь в знак прощания и возвращалась в комнату. Очевидно, он был прав. Она ещё в прошлом месяце сидела и перебирала в руках карты Таро, тасуя тщедушного пылкого мальчишку с романтическими лунными ночами и охапками ворованных цветов, влюблённого миллиардера с кавалькадами мерседесов и вип-ложами в большой театр, брутальный мачо там тоже был. Но Истомина остановилась на мэтре.
- Это я сама себя подослала к тебе, - шептала она вслед, - ты смог открыть эти ставни, потому что они сами поддались тебе. А пылкий миллиардер подождёт, мало ли их таких.
Страшный продлённый февраль наступал мрачно и тихо. Он выжал из природы остатки зимнего запала и задумчиво дул ветрами на испуганные улицы, выветривая их до кости. Ольга подходила к дому и старалась не смотреть на протянутые руки нищих, у самой ничего не было. Дома было холодно. Оля поставила пакет с молоком в кувшин и убрала в холодильник. Потом забралась с ногами на диван, стоящий вплотную к батарее и принялась рисовать узоры на стекле. Скоро придёт мэтр, чтобы разбудить её весенней стремительностью. Он расцветит её стены и всё завертится в бешеном ритме. Истомина уже вычистила кружочек на замёрзшем стекле и смотрела через него на улицу. Вот прошел вчерашний нищий, сегодня на его лице перемены: половину занимает синяк. Она помнила эти улицы ещё без имени, когда по узкоколейкам проносились пролетки. Оля усилием души перенеслась туда. Вот церквушка на окраине. Сюда слетаются голуби послушать звон колоколов. Они облепляют архитектурные ниши, своды здания и впиваются в звук. Говорят же, что колокольным звоном можно даже лечить, а этот звонарь ещё и художник, он рисует в голубях вибрационные узоры, отчего те плачут и вздрагивают, Оля видит их слёзы. Но сегодня она бежит мимо, у неё много дела – надо успеть расставить свечи до темноты. Оля забегает в подсобку и забирает у монахини свечи. Это недогоревшие желания прихожан, свечи во здравие и во упокой, которые по разным причинам не сгорели дотла. Только сегодня можно дать им второй шанс на исполнение, расставив их в нужном порядке на улице. Оля несётся в пружинном танце: присела, воткнула в снег, дальше. В какой-то миг ей кажется, что она начинает различать лица хозяев свечей, но нет – это всего лишь отблески луны. Луна! Пора зажигать. Оля обносит цепочку свечей огнём из церкви. Здесь спешка неуместна, и движения девушки плавнеют, чтобы не погасить пламени. Огоньки танцуют, как призраки прошлого, усиливают друг друга, становятся ярким единым хором. Оля отходит в сторону. Внезапно небо озаряется турбинным звуком и из небытия возникает всадник. В руках его сияющий хлыст, на голове золотая шапка. Он, пролетая вдоль улицы, встряхивает плетью и одним движением вырывает языки всем свечам сразу. Огонь сейчас сияет на вострие его хлыста. Ещё одно резкое движение сверху вниз, и пламя повисает в воздухе длинным отголоском. Жители нашего мира видят его огненное жало и постят фото в соцсети.
Оля вздрагивает и снова обнаруживает себя в комнате на диване. Тот мир стал пустей на одну душу, а этот кажется зыбким. Оля проверяет обивку дивана, твёрдость его пружин, обстановка приобретает черты реальности.
Мэтр сегодня остался на всю ночь. Он разливает лунный свет по граненым стаканам, рассказывает о своих провалах и взлётах. Начинал он с романов. Его рукописи упорно не принимали, ссылаясь на обилие деталей. Мэтр выступал тогда в роли певца повседневности, посвящая целые главы бытописанию окозявленного человека. На его страницах человек и, впрямь, превращался в козявку, которую разглядывают под лупой на предмет рассредоточия зрачков, релаксирующего сознания, зарождения автоматизма функций и первоисточника бессонницы. Он прогонял индивидуумов через пристальную машину улавливания однообразия, но упускал главное. Оказалось, что все люди страдают одинаковыми духовными недугами, но их отличия заключены в другой плоскости. Мэтр тогда перестал копать в прежнем месте и переключился на поведенческие отклонения. Он утрировал их, ставя героев в забавные ситуации и преуспел в этом. Вот, к примеру, женщина, которая всегда заводит романы со своими арендодателями, чтобы не платить за жильё, или мужчина, который сохранил хорошие отношения со всеми своими предыдущими женщинами и теперь его вторая жена сидит с его детьми от первой, пока он отдыхает с третьей на Ибице. Подумать только, людям не надо, чтобы вскрывали их нарывы, а только и подавай посмотреть, как мучаются и подпрыгивают на сковородке отщепенцы и оторвы. Интересные всё-таки слова, происходят от глаголов «отщипнуть» и «оторвать». Не хватает следующего действия «выбросить», но зачем же бросать, когда можно любоваться, как в цирке.
Олю приятно грело тепло портвейна и плечо мэтра, она уснула в его объятиях. Тогда ей казалось, что удалось приручить его. Но не таков был её тигр. Утром он снова отстранился, выронил свои очки, наклоняясь завязать ботинки, незаметно вовлекся обратно в свою цепочку неуклюжих действий, исключавших Олино участие. Она пожала плечами. Мэтр же продолжал наведываться набегами, испепеляя девушку беспощадными поединками. Оля опять и опять обнаруживала себя на поле боевых действий. Причём действия перенеслись на вражескую территорию. Как-то раз Оля шла по маршруту аптека – мюзик-холл, но позвонил мэтр и позвал заглянуть к нему в театр. Оля тотчас же сломала маршрут и помчалась на встречу. Февральский ветер забирался под воротник, выстужал насквозь. Вот и массивные деревянные двери. Оля отгородилась ими от непогоды. Где ты, милый? Она начала протискиваться по заставленному декорациями коридору, когда мэтр схватил её цепкими руками и обволок со всех сторон, так что стало тесно дышать. Оля обрадовалась ему. Мэтр поволок девушку куда-то в подсобку и там, в недрах закулисья, овладел. Оля всё время отодвигала свешивающуюся гардину. Всё вышло коряво и нЕзачем. И мэтр стоял опустошённый, не глядя на Олю. Девушка вышла из театра и побрела обратно. И по дороге внезапно к ней пришло понимание, что будет происходить дальше. Всё выродится вот в такие жалкие встречи среди обломков. Она будет упиваться радостью того, что вспомнил, а он угаснет, предварительно сжёгши её дотла. «Слишком скучный сценарий ты придумал для нас, мэтр! А где-то там далеко, есть удобный целебный грот, со стен струйками стекает вода, а камни льнут к ногам тысячелетней гладкостью, - Оле стало жалко себя, и она всё пыталась проглотить комок в горле: какой же ты жадный, пожалел полюбить меня! Всего-то и надо каплю нежности, да обычного человеческого сочувствия, я ведь тоже человек». Тут Оля вспомнила про карту с миллиардером и пошла домой. Дома она вытряхнула на диван рюкзак, вот и она, карта. Где-то здесь цветы и пальмы, море щедрости. Здесь по ней истосковались и готовы бросить к ногам мир.
Когда мэтру доложили, что Истомина покинула квартиру, забрав все свои вещи, и передали карту Таро, мэтр смотрел на неё ровно пять секунд, а затем закинул в сторону декораций.
Фото из VK