Я волею судьбы оказался членом Государственной экзаменационной комиссии Московского Архитектурного института. Нас восемь человек, и все, кроме меня, исключительно почтенные, заслуженные, маститые профессора МАрхИ. Один из них даже мой бывший преподаватель. Я – частный архитектор-предприниматель, и это положение делает меня «белой вороной» на этом празднике высшей архитектурной школы России. Вокруг снуют бледные, всклокоченные студенты с подрамниками и макетами. Наконец суета утихает и начинается защита.
Бледный от недосыпания, свежевымытый и причесанный, дипломант сбивчиво рассказывает о своей работе. Доминанта этажей так в 60 поставлена в немотивированном месте Москвы, и вопрос: «А зачем она здесь появилась?» - автора явно не интересовал. Нужна ли она здесь вообще и как она будет работать в системе существующих доминант столицы – тоже не ясно. Как выяснилось в дальнейшем, большинство студентов в своих работах подобными вопросами не интересуются, да и преподаватели, видимо, им этих вопросов не задают. Работы студентов – это акт самовыражения, и все.
Две девочки, «красавицы, спортсменки и комсомолки», лихо защищали проект жилого района в центре Томска. И опять ни слова о специфике города, места, климата. Ощущениt, что города Томск, Омск или Новосибирск для них что-то одинаково далекое и безликое, полностью оправдалось, поскольку оказалось, что там они никогда не бывали. А ведь Томск очень самобытный город, с резной мелкой архитектурой, известной далеко за его пределами.
Концептуальное обоснование и осмысление проектной задачи – основа основ. «Ведь если концепция, принятая за основу ошибочна – летит весь проект», - с удивлением думал я. Защита проекта в реальной жизни – это, прежде всего, обоснование того, почему объект запроектирован так, а не иначе.
Но защита шла своим чередом. Члены комиссии с изумительным остроумием подчеркивали достоинства проекта. Надо сказать, что о недостатках тоже говорили, но всегда так тактично и осторожно, что они становились почти достоинствами. Я никак не мог взять в толк, почему эти уважаемые, умные люди, так щедро поливают сиропом незрелые, ошибочные, несостоятельные, а порой и просто небрежные работы. Дипломанты порой слушали с неподдельным удивлением живописные замечания о достоинствах своей работы, о которых они и не догадывались. Итогом этого любвиизлияния являлись пятерки, в чем, в общем-то, нет ничего плохого. Обидно только, за по-настоящему талантливых студентов, вложивших действительно много сил в свою работу. Но их усилия в значительной степени были девальвированы более поверхностными и небрежными работами.
Были проекты откровенно непрофессиональные или настолько поспешно сделанные, что дипломантов надо бы гнать с защиты. Но…. Члены комиссии, впившись в проект глазами, долго держали паузу. Воздух буквально электризовался от напряженной работы мысли. Дипломант молчит, потому что паузу заполнить тоже не в силах – словарный запас и домашние заготовки давно исчерпаны. Наконец, самый маститый, сделав глубокий вздох, как перед прыжком в холодную воду, произносит с отчаянной отвагой, что ему проект нравится, нравится чем-то неуловимым, не смотря на отсутствие генплана, разверток и другие недоработки. Эта фраза окончательно подстегивает других к упражнениям в остроумии. Моему изумлению нет предела. Я начинаю думать, что я просто плохой человек и со своим критиканством вижу все в черном свете. Я пытаюсь оправдаться, что мое видение таково не потому, что я патологичен, а потому что вижу этих ребят после института подчас непригодными к профессиональной деятельности. Как правило, их приходится многому учить, пока их труд начнет продаваться. Это мои трудности, говорю я себе, а у них сегодня праздник, который называется защитой. Они этот день должны запомнить на всю жизнь, а оценку им дают их профессора, педагоги по призванию, вложившие в них свой труд. В конце концов, педагоги – просто милые, российские, интеллигентные люди. Обе стороны прекрасно понимают, что это все понарошку: и небоскребы, и мосты, и купола. За дверью института их ждет совершенно другая жизнь. А сегодня у них праздник взаимной любви, прощания и прощения.
Вообще любовь к детям у нас – это что-то удивительное. У моего однокашника, который теперь живет в Ашхабаде, старший сын никак не мог завершить обучение и не защищался то по болезни, то из-за бизнеса. Наконец, он вышел на защиту, но как всякий переросток, уже изрядно выпал из учебного процесса и растерял навыки проектирования. Отец прилетел из Ашхабада, за три дня и три ночи почти что за уши вытащил проект своего «старшенького» и вытолкнул его на защиту. Парень был очень удивлен, что получил четверку, а не пятерку.
Мой хороший друг, профессор МАрхИ, с гордостью показал опубликованную в ежегоднике института работу своего сына. Я тактично спросил: «наверное, ты его консультировал?», на что он ответил: «не то слово, пахал от начала до конца».
Любовь к детям – российская традиция, и не мне рассуждать хорошо это или плохо для нации. В этот момент я просто устыдился, что совершенно не помогал на дипломе своей дочери. А мой папа не без юмора как-то сказал, что в его возрастной группе бытует мнение, что детей в России надо «поднимать до шестидесяти». Таков наш менталитет, а менталитет – упрямая вещь.
Наша пресловутая российская бесшабашность и расхлябанность скорее продукт нашего специфического образа жизни, но никак не генетический изъян или аномалия. Вот вам пример.
Ко мне на практику попросилась девушка, которая уже четыре года учится дизайну в американском университете. Она русская, москвичка, и летом захотела попрактиковаться в России. Я охотно согласился, да и работа для нее была. Надо было сделать проектную концепцию сети оптово-розничных магазинов типа «Cash and Carry» в Москве. Я дал ей задание изучить аналоги в Москве, опыт других стран и разработать некую идеальную схему магазина. Она препарировала московский супермаркет этого профиля, перелопатила кучу информации и выложила мне на стол материал, в котором было все необходимое не только для проектирования, но и для выработки торговой стратегии заказчика. Меня приятно удивила четкость, системность и глубина проделанной работы, а также и тот факт, что дело не в национальности, а в приобретенных навыках и личной организованности. В такой срок ничего подобного я не получал. Мои коллеги способны не хуже препарировать проектную задачу, но так системно, глубоко и всеобъемлюще – никогда. Значит, дело все же не в нашем русском происхождении, а в выучке и выработке у молодых серьезного, вдумчивого отношения к профессии. У нас же, кроме чисто профессиональных проблем, практически все молодые специалисты в начале трудовой деятельности испытывают трудность даже в своевременном приходе на работу. Такое ощущение, что из института выходят люди с мироощущением художника – человека «свободной профессии», а ведь жизнь архитектора – это, прежде всего четкость, педантичность, пунктуальность и многое другое.
Может быть и нет трагедии в нашем чадолюбии – оно прекрасно, как всякое явление любви. Но ведь и навыки серьезной систематической работы нашим детям прививать тоже как-то надо. В этот тоже заключается любовь. Когда мы встречаемся с однокашниками, в разговорах и воспоминаниях, как правило, возникает один и тот же сюжет. Самой яркой темой ностальгических воспоминаний становится тема сплошняков и рабства на дипломе. Оба эти явления связаны с неумением систематически и стабильно работать. Именно поэтому все работа делается за три дня. Но, Боже мой, за эти три дня в состоянии сильного эмоционального напряжения можно прожить целую жизнь. Это творческое напряжение, как наркотик, обостряет чувства, удесятеряет силы, и проект рождается в полуэкстазном состоянии. Привычка работать рывками, подолгу «вынашивая» идею, потом окрашивает всю нашу жизнь романтическим флером, состоянием творчества, которое, скорее всего, больше никогда не повторится – ведь, в остальной жизни надо делать свою работу каждый божий день и очень быстро. Возможно, дело в том, что архитектурный труд постепенно перемещается из области художественного творчества в область аналитики, инженерии и точного расчета. Богемные же традиции пришли к нам с тех времен, когда основным элементом проекта был фасад – картина, на которой изображался кусочек светлого будущего с бликами, тенями и облаками.
«Рабство» на дипломе – тоже изумительная традиция наших студенческих лет. Неписаный закон гласил, что если тебе кто-то был «рабом» - ты обязан отдать долг по первому требованию. Эта традиция порождала очень красивые и романтичные коллизии. К одному студенту из нашей группы, заваливающему курсовой проект, вдруг приходили старшекурсники, которых все знали как «клеварей», и за пару часов делали работу, которая шла в метфонд. Этот студент особыми талантами не отличался, зато предусмотрительно «рабствовал» именно «клеварям», и его расчет неизменно давал нужный результат.
Мне как-то «рабствовала» девочка-югославка. После защиты диплома меня направили по распределению в Горький (Нижний Новгород). Так я несколько раз приезжал из Горького в Москву и «вытаскивал» диплом этой девочки, которая потом отменно защитилась. Безусловно, эта замечательная традиция взаимопомощи и выручки украсила наши студенческие годы на всю оставшуюся жизнь, но вряд ли она послужила хорошей основой для ежедневной, систематической работы. Мы часто пытаемся найти свой путь, попасть в дамки коротким путем, но каждый раз оказывается, что обмануть можно только самого себя. Без работы на «полную катушку» результата не будет. Кавалерийский наскок прекрасен, ярок и эмоционален, но жизнь – это каждодневная работа. Поэтому, в нашей неуемной любви к детям надо что-то чуть-чуть подправить, чтобы не надо было их «поднимать до шестидесяти лет».
Эти размышления послужили толчком к нижеследующим событиям….
В 2000 году по договоренности с руководством МАрхИ мы учредили систему премий за лучшие студенческие работы IV, V и VI курсов. Эта система работает уже два года. Мы получаем огромное удовольствие не столько от самого премирования, сколько от общения с молодыми умными людьми, от просмотра студенческих работ, от общения с преподавателями.
Несмотря на очевидные трудности, переживаемые институтом, в его стенах по-прежнему бурлит интересная, насыщенная жизнь. Под зданием, в подвалах, ведутся археологические раскопки, открывающие более древние фрагменты и архитектурные детали. Преподаватели и студенты, как и прежде, в тесном контакте осваивают тонкие грани нашей профессии. Как и прежде, просмотры студенческих проектов вызывают оживленные дискуссии, жгучее любопытство молодежи и не менее острые споры между прподавателями, где традиционно мнения разделяются на два лагеря: «консерваторов», ратующих за неукоснительное соблюдение традиций, и «левых», приветствующих появление работ, эпатирующих, нарушающих принципы классической школы. Этот бесконечный спор наблюдать всегда интересно, потому что он изначально альтруистичен и априори позитивен. За ним кроется любовь к профессии и любовь к детям, которых нельзя испортить, ведь в руках преподавателя они – пластичный материал. Нам тоже интересно заявлять свою независимую позицию. Очень приятно поддерживать талантливые работы по каким-то причинам не получившие высокую оценку. Так было и с работой студентки Е. Ганушкиной по теме «Театр». Она сделала весьма спорную, дерзкую и парадоксальную работу, вызывающую критику «традиционалистов»,а мы с удовольствием дали ей премию, потому что за этой дерзкой работой чувствовался оригинальный ум и смелость. И то, что победителем оказалась милая застенчивая девушка, тоже явилось приятной неожиданностью – есть женщины с твердой рукой и дерзким умом «не только в русских селеньях», но и в МАрхИ.
Другая девушка на IV курсе сделала проект жилого дома, применив простой, но свежий прием, совершенно преобразивший облик дома и внесший в него ту новизну, которую чрезвычайно трудно найти в жилье. И так далее. Очень много интересных, самостоятельно мыслящих ребят – талантливых, умных, честолюбивых. Даже краткое общение с ними доставляет удовольствие. Но самое главное, вручая им премию, видя, как горят их глаза, я отлично понимаю, что вкладываю в их души нечто гораздо большее, чем «пошлые» деньги. Я творю архитектуру завтрашнего дня – это первое, а второе – я уверен, что те из них, кто добьется успеха в профессии, обязательно станут меценатами, потому что никто лучше них не может прочувствовать прелесть и красоту состояния, когда старший по возрасту коллега поддерживает младшего, давая почувствовать, что кроме внутрицеховой конкуренции существует и нечто большее, объединяющее всех нас и будущее нашей архитектуры. В молодые, пока еще эгоистичные и честолюбивые, головы, зацикленные на самовыражении, такие мысли сами по себе прийти не могут. Для этого и нужны благотворительные действия.
Так что, расставаясь с «пошлыми» деньгами, мы как бы творим историю, к чему всех Вас, Господа и приглашаем!
По состоянию на сегодняшний день за два года нами было премировано 23 человека, и работа эта продолжается на постоянной основе после создания Благотворительного фонда «Поддержки и развития архитектурного образования».
В рамках деятельности фонда эта работа будет значительно расширена. Взносы, большие и малые, уже поступают. Появляются архитекторы и не архитекторы, желающие внести свой вклад.
Не так давно известный архитектор А. Воронцов с благородством истинного мецената дал согласие на спонсирование премиального фонда в большем объеме, чем наш, и мы уже мечтаем о системе премирования лучших студенческих работ, а также преподавателей, зарплата которых сегодня непристойно мала. Однако продолжения не последовало, и так тоже бывает в силу разных обстоятельств.
Так что, Господа, спешите творить добро, и оно к Вам вернется хорошей архитектурой завтрашнего дня!
Москва 2002 г.