Удар страшной силы сотряс всё здание. Пущенный артиллерией Вооружённых сил Украины снаряд ударил в бойлерную детского садика города Донецка. Дом, построенный в 40-х годах прошлого века, сооружённый из кирпича и дерева, вспыхнул, как спичка в сухую, жаркую погоду, и густой дым войны снова затмил голубое небо Донбасса.
В садике дети только что пообедали и готовились к дневному сну. Взрыв ошеломил их. Все очень сильно испугались. Некоторые начали кричать. Елена Николаевна, заведующая детским садом, быстро взяла эвакуацию детей под своё управление. В считанные минуты все находившиеся на первом этаже выбежали во двор на безопасное расстояние и с ужасом смотрели, как языки пламени охватывают здание.
Мария Алексеевна, или тётя Маша, как её называли дети, была воспитательницей младшей группы. Тут же находился и её сын Миша. После начала гражданской войны на её попечении оставалось восемь малышей, включая её собственного ребёнка. Все они находились на втором этаже вместе с воспитательницей. Сейчас Мария Алексеевна велела детям взять одеяла, бежать в угол комнаты, где было два окна, лечь на пол и ждать её. Потом быстро взяла двух девочек на руки и кинулась к лестнице.
– Мама! – позвал её сын.
Женщина быстро повернулась:
– Мишенька! Надо потерпеть, детишек много! – на ходу бросила она.
Мария Алексеевна выбежала во двор, поставила девочек на ноги и повернулась, чтобы бежать назад, но тут вспыхнула нижняя часть лестничного пролёта, а чёрно-серый дым с проблесками пламени закрыл видимость пути наверх. Мария обречённо смотрела на разгорающееся здание, и сердце её в испуге заколотилось. «Господи! Помилуй и спаси детей!» – она перекрестилась и бросилась в дым. Глаза защипало, едкая гарь проникала в лёгкие, вызывая мучительный кашель, рвущийся наружу. Мария пригнулась к самому полу и подумала: «Надо торопиться! Осталось ещё шестеро!» Эта мысль прибавила ей силы, толкнув вперёд, в жар огня.
Она быстро нашла комнату. Всё уже было в дыму, кроме небольшого пространства у окон. Дети лежали на полу, скованные страхом. Одна девочка рыдала и звала маму. Увидев Марию, заплакал и Михаил. Воспитательница строго сказала сыну: «Терпи! Ты здесь единственный мужчина! Остальные – малые дети!». Она серьёзно смотрела на него. Миша кивнул и прижался к полу.
Мария снова взяла двоих – плачущую девочку и нервно вздрагивающего мальчугана. Почти бегом с двумя детьми на руках она рванулась по горящей лестнице вниз. Преодолевая сильный жар, едкий дым, собственный страх и боль ожогов, Мария выбралась на свежий воздух. Опустив свою ношу подумала: «Ещё четверо!» – и снова шагнула в ад пожара.
Всё её тело, весь молодой организм сопротивлялся, требуя вернуться в безопасное место. Но мысль о спасении своих погибающих, испуганных, беззащитных малышей была сильнее любого страха, любой боли, любых сомнений. Мария двигалась уже на ощупь, обжигая руки и лёгкие. Её одежда начала тлеть. Воспитательница прорвалась на второй этаж и, почти теряя сознание, упала на пол, где ещё оставалось немного воздуха. Вдохнула. Выдохнула. Зашлась в кашле. Услышала крик своего сына: «Мамочка!» Вскочила, подхватила двоих кашляющих взахлёб мальчиков и метнулась к выходу.
Когда Мария оказалась на свежем воздухе, то была практически без сознания от боли в обожжённом теле и отравления чёрным дымом. Одежда её дымилась, палёные под тлеющей косынкой волосы жгли голову, руки, обнимавшие малышей, закоптились. Но сквозь помутившийся от жара, дыма и внутренней борьбы рассудок пробивалась, пульсируя, кричащая мысль: «Ещё двое!».
На воспитательницу плеснули водой, остужая. Кто-то набросил мокрый кусок брезента. Вокруг кричали. Мария, не слыша и не видя, громко выдохнула: «Ещё двое осталось! Надо идти!» – и скрылась в огне. Через минуту она снова вышла из пламени. На её почерневших руках, накрытый брезентом, лежал мальчик. Он потерял сознание от угара, но был без ожогов. Мария положила его на траву и сняла брезент. Мальчик задышал. Женщина обрадованно кивнула, и в этот момент раздался треск рушившихся перекрытий. Мария развернулась к пожару, вскинув дымящиеся руки.
– Н-е-е-е-е-т! М-и-и-и-ш-а-а-а! – закричала она и бросилась в огонь. Мария Алексеевна зашла в объятое пламенем, рушившееся, умирающее здание. Боль, ужас и сильное горе сковывали женщину, но она двигалась к месту, где остался её сын, зная, что никакая сила не остановит её. Она перестала реагировать на жар, дым, вспыхнувшие волосы, треск ломающихся перекрытий.
Внезапно Мария почувствовала облегчение дыхания. Дым перестал выедать глаза и выворачивать внутренности. Жар ощущался, но не было той нестерпимой боли, которая терзала её тело раньше. Женщина просто поднялась по горящей, но ещё целой лестнице, прошла по раскалённой стальной балке перекрытия, взяла лежащего на чудом уцелевшем куске пола бездыханного ребёнка и тем же путём возвратилась на двор. Сколько это заняло времени, она не знала. Часы, минуты и секунды уже не имели никакого значения. Важна была только жизнь оставшегося последним её родного сына. Мария несла его, обожжённого, стараясь защитить от огня, спасти, накрыть собой. Она шла, и пламя отступало от неё, смиряясь перед силой жертвенной любви матери.
Неожиданно мальчик открыл глаза и, глядя на маму, радостно улыбнулся. Мария улыбнулась ему в ответ и поняла, что спасла его, что теперь он будет жить. В этот момент пламя отпустило её, полностью ушло, и женщина, выйдя из пожара, оказалась на открытом пространстве. Мария увидела пожарных, разворачивающих рукава, группу глазеющих на пылающее здание столпившихся людей, своих детей, которых она привычно пересчитала, и машину скорой помощи.
Мария с ребёнком на руках пошла к врачам, а те бежали ей навстречу. Медики взяли ребёнка, как-то странно глядя на женщину. Она улыбнулась им и сказала:
– Всё! Этот последний! С ним всё будет хорошо! – На её обгоревшем, чёрном лице радостно заблестели глаза и белые зубы. Мария вздохнула, почувствовав сильнейшую усталость, и прилегла спиной на траву. Она сложила руки, прикрывая нагую, обгоревшую до черноты грудь.
– Слава Богу! – сказала женщина, и взгляд её устремился ввысь. Радость победы, проникнув в сердце, охватила её. А душа Марии, ликуя, вспорхнула как птица, поднялась высоко-высоко в небо. Она летела над пожаром, над страдающим городом, над ненавистью этой странной и страшной войны, над злобой и суетой, над меркантильностью и предательством, возвращаясь к истинной любви, тихому миру и вечной радости.
Доктор наклонился к женщине, тронул её за руку, и та рассыпалась сгоревшим пеплом. Стоявший рядом пожарный снял шлем и, вытирая лоб, изумлённо спросил:
– Как же она его вынесла? Она же полностью сгорела! Вся!
Доктор показал на шею Марии, где блестела серебряная цепочка с крестиком, а рядом сверкал золотом маленький кулон с изображением иконы Богородицы «Неопалимая купина».
Николай Брест