На полу в зале ожидания вокзала города Ренн сидела девочка лет шести с шоколадным печеньем в руках и грызла его. Мимо нее то и дело скользили чьи-то ноги, прокатывались чемоданы и сумки на колесиках. Но ее это не пугало и не даже не беспокоило. Крошки падали на вышитое цветами вязаное платьице, а она собирала их и засовывала в маленький круглый ротик. Ее мама, миловидная блондинка с загорелой кожей, держалась неподалеку, она весело щебетала по телефону возле двух огромных чемоданов. Слушая собеседника, молодая женщина покусывала нижнюю губу, теребила волосы и непроизвольно водила по полу носком зеленого замшевого ботинка. О, это без сомнения было кокетство. Возможно она и сама еще не знала, но где-то в глубине ее слабого сердца рождалась тайна. Я еще раз взглянула на чемоданы, один был красный, а второй – темно-синий, явно мужской. Это значит, что девочки путешествовали в компании. И я не ошиблась. Минут через десять к ним присоединился мужчина. В обеих его руках были бумажные пакеты из фаст-фуда и большой плюшевый медведь. Девчушка сорвалась с пола и подбежала к отцу. Задрав голову, она обхватила тоненькими ручками его колени, а затем потянулась вверх, за своим подарком. Мужчина прошел к месту, где семья расположилась с вещами, и как бы невзначай игриво провел ладонью по талии жены. Его улыбка, каждое его движение, обращенное к спутнице, излучали тепло и фантастическую нежность. Если бы вдруг наступила зима и в зале пошел снег, его любовь невидимым куполом укрыла бы их от холода и невзгод. Блондинка неприязненно подернула плечом и отошла в сторону с телефоном. Муж обладал атлетической фигурой, на его щеках от улыбки образовывались очаровательные ямочки, от них одних можно было потерять рассудок, и, судя по известным брендам, в которые была одета семья, он получал немалый доход. Но она не хотела его и, видимо, со временем перестала это скрывать.
Мне стало скучно. Эта красивая и очень несчастная семья меня больше не интересовала. Взгляд искал среди пассажиров новую историю. Вон та троица хохочущих студенток в шортах, увешанных туристическими рюкзаками, вполне могла скрасить мое ожидание. Как вдруг зазвучала музыка. Играли Шопена. В углу зала ожидания стоял рояль. Его привезли сюда на время летних дней музыки, и каждый желающий мог сесть за клавиши. Ничего не возбранялось – ни детская песенка, ни «Лунная соната». Но незнакомец выбрал вальс Шопена. Девочка, которая теперь сидела на полу вместе с плюшевым другом, впервые оторвалась от него и внимательно следила за руками играющего. И я тоже. Я попыталась рассмотреть его со спины. Небольшая голова с аккуратно остриженными темно-каштановыми волосами на гибкой шее, легко откинутые назад плечи, прямая спина, изящные ухоженные руки с тонкой кожей – вот и все, до чего дотянулся мой взгляд. Но этого мне было ничтожно мало. Я слушала и фантазировала, как должен выглядеть человек, который так божественно играет. Какое у него лицо? Острый нос или прямой? А глаза зеленые или голубые? И еще губы... Нет, надо остановиться. Не дожидаясь, когда музыка стихнет и он обернется, я подтолкнула свой чемодан и покатила его прочь из зала.
До отправления моего поезда оставался час, и я пошла перекусить. Можно было взять круассан или слоеную булочку с шоколадом, или пирожное с клубникой. Люди из очереди предпочитали хот-доги или бургеры. Но мне хотелось попробовать что-то новое. И я вспомнила, что в прошлый раз в кондитерской на этом вокзале мне на глаза попался десерт, похожий на творожную запеканку. Он назывался флан.
- Donnez-moi un flan, - попросила я симпатичную продавщицу.
Напротив табло, на котором вот-вот должен был появиться номер моего поезда, стояли, сидели и даже лежали прямо на асфальте пассажиры всех мастей. Я смогла притулиться на крохотном пятачке возле стены. Скрестила ноги и развернула пищевую бумагу:
– Надеюсь, ты не слишком приторный.
- Вам понравится. Ешьте неторопливо – получите удовольствие, - внезапно прозвучал мужской голос откуда-то сверху. Голос говорил с мягким акцентом.
Молчать в ответ было неприлично. Не поднимая головы, я кивнула и сразу поперхнулась. И тут я почувствовала, как чья-то рука уверенно похлопала меня по спине. Тут мой взгляд уперся в табло – Ренн – Сен-Мало прибыл на 8-й путь.
Теперь уже точно было не до обмена любезностями.
- Bonne journ;e! – не оборачиваясь, прокашляла я на прощание своему собеседнику.
Флан отправился обратно в бумажный пакет, а я уже бежала по перрону – у меня был предпоследний вагон.
Через час я катила свой чемоданчик по улицам любимого города. Пахло морем, в небе носились и кричали чайки. Не знаю, о чем поют соловьи или щебечут воробьи, но у чаек на уме только одно – где бы раздобыть еду. Сойдет рыба, пищевые отходы, выпрошенная-вырванная у туристов еда. Как-то местная чайка выхватила из рук сына половину стаканчика с мороженым. В другой раз прожорливая птичка сожрала мой круассан, а потом попыталась отнять сумку с фотоаппаратом. И тем не менее моим любимым занятием здесь всегда было фотографирование этих красивых сильных птиц, всех их разновидностей. Из каждой поездки я привожу по 300-400 их снимков в профиль, анфас, на рассвете, закате, в небе и на фоне моря.
Мой отпускной график в Сен-Мало всегда прост – душ, завтрак, прогулка к морю, ужин, душ. Иногда я заглядываю в p;tisserie и лавки местных ремесленников. Но главным образом море, точнее океан, ведь Ла-Манш – это и есть Атлантика. Здесь я могу часами сидеть на берегу и наблюдать за меняющейся вместе с погодой и временем суток бесконечностью большой воды, ее яростным неустанным противостоянием скалам и стремлением к свободе.
Меня так часто спрашивают, почему я из года в год приезжаю отдыхать в этот мрачный город, что я нарочно придумала свое объяснение.
- Это синдром жертвы, при котором пострадавший человек чувствует симпатию к своему мучителю, тирану, тому, кто причинил боль, - говорю я, удовлетворенно наблюдая за растущим в глазах собеседников удивлением. – В мой первый визит город пытался убить меня. Мы с другом чудом не остались ночевать на камнях во время прилива. Добежали до берега уже по колено в воде. С тех пор я приезжаю сюда и иду на то самое место.
В этой истории, кстати, нет ни слова лжи, все так и было, и мало что из пережитого мною может сравниться с теми ощущениями, которые я испытала, бегом спасаясь от неотвратимо растущей вокруг нас глубины. Думаю, людям, почему я на самом деле неизменно выбираю этот город, им нужна история. История нужна всем и всегда. И, получив ее, они обычно отстают.
Был май. В это время в Сен-Мало может стоять и жара, и жуткий холод, как повезет – погода на бретонском берегу суровая и непредсказуемая. Мне везло. Солнце буквально раскалило воздух, и дышать было легко только возле воды. Я пришла на пляж во время отлива и, разувшись, бродила с фотоаппаратом по песку. После того как вода уходила, на нем оставались волнообразные следы, будто океан таким образом предупреждал нас, что скоро вернется. Птиц было мало, и от нечего делать я шарила видоискателем по лицам туристов. Со стороны города в моем направлении шел мужчина. Мы не были знакомы, но что-то в его легкой сухопарой фигуре и том, как он двигался, не позволило мне перевести объектив на другого человека. Я приблизила картинку. Высокий открытый лоб обрамляли короткие темно-каштановые волосы, на бледном, изрезанном морщинками благородном лице выделялись строгие оливкового цвета глаза. Немец или поляк, но точно не русский. Не опуская фотоаппарат, я пошла ему навстречу. Когда до точки пересечения наших путей оставалось не больше метра, я выронила кроссовки, споткнулась об них и тут же растянулась на песке. Он среагировал мгновенно – подбежал, подал руку и помог подняться.
- Merci, - пробормотала я, отряхивая песок с платья. Фотоаппарат, к счастью, остался цел.
- Je suis contente que vous alliez bien, - он посмотрел на меня так прямолинейно и проникновенно, словно открыл запретную дверь. Это продолжалось пару секунд, и вновь на лице покоилась спокойная сосредоточенность.
Как это трудно — быть одновременно растерянной и смущенной и подбирать слова на иностранном языке для поддержания светской беседы.
- А la prochaine! - незнакомец махнул рукой и пошел дальше, в сторону острова Гранд Бе.
Я оглянулась, чтобы рассмотреть и его, и вспомнила. Вспомнила, где видела эти плечи и спину, и руки. В зале ожидания вокзала в Ренне эти руки играли Шопена.
В следующие два дня я праздно шаталась по городу и пляжу с единственной целью – разыскать совершенно постороннего мне человека. Узнать о нем все, найти способ познакомиться – я не могла думать больше ни о чайках, ни о съемках. Но, увы, его нигде не было. Он исчез.
В одну из моих прогулок я заметила в витрине лавки деревянный корабль. Это была красно-синяя рыболовецкая шхуна. Большая, очень красивая, покрытая лаком, с настоящими парусами, сетями и множеством мелких деталей. Я с детства мечтала иметь корабль, который можно пускать по воде, но мне дарили кукол и медведей. Цена отпугивала всех, кто искал сувениры в дорогу. Чтобы потратить такую сумму, нужно было очень этого хотеть. Судя по слою пыли на бортах, желающих пока не находилось. Устав искать своего героя, я решила: пусть будет хотя бы корабль.
- Je suis desole, - извинилась хозяйка лавки. По ее словам, покупатель только что попросил отложить ему именно этот корабль. Она указала мне в другой зал, куда ушел этот человек.
Мне потребовалось столько времени, чтобы решиться на эту покупку, и теперь я не могу взять и отдать мой корабль кому-то другому. Настроенная самым решительным образом, я разыскала своего конкурента. Он стоял спиной ко мне и копался в корзине с деревянными птицами.
- Monsieur! – громко обратилась я к незнакомцу и совершенно бесцеремонно постучала двумя пальцами по его спине. - J'ai une demande pour vous.
Он обернулся.
- Не может быть! – выдохнула я по-русски.
Это снова был он. Вероятно, я не узнала его со спины из-за кепки и поднятого воротника куртки. Не знаю, чего больше было в улыбке, которая искривила его тонкие губы – иронии или участливой жалости.
- Die Welt ist ein Dorf, - произнес он по-немецки и тут же, к моему удивлению, заговорил по-русски. – В Австрии говорят: мир – деревня, а в России...
- ...говорят: «мир тесен», - закончила я.
Как это вообще может быть? Я столько искала его, а он взял и купил мой корабль.
- Вы сказали, что у вас ко мне просьба, - его голос - кстати, по-русски он говорил в совершенстве, если не считать небольшого акцента - вернул меня на землю.
– Вы купили мой корабль. А мне он очень нужен, - недостаточно уверенно выдавила я.
- Ваш корабль? – уточнил он, не сводя с меня строгие зелено-карие глаза.
- Тот, с витрины. Я смотрю на него уже два дня, и сегодня пришла купить. Пожалуйста, отдайте его мне. Иначе я буду самым несчастным человеком в этом городе, - последние слова прозвучали так слезливо, что даже мне стало жаль себя.
- Если он вам так нужен, - сказал он без раздумий и напускного великодушия, - забирайте.
От радости я бросилась к нему на шею, и только, ощутив, как его двухдневная щетина щекочет мою щеку, поняла, что веду себя неприлично.
Он снова помогает мне, мелькнуло в голове.
Корабль был мой, но тут возникла новая беда – хозяйке не во что его упаковать, кроме бумаги. Большие пакеты с ручками закончились.
- Какой же он огромный! – охнула я, пытаясь обхватить свое приобретение одной рукой.
Милая женщина, поминутно охая и отбрасывая с лица непослушную прядь волос, перетряхивала свои запасы упаковки уже в третий раз, но подходящей сумки не находилось.
- Я помогу вам его донести, - вежливо предложил он. - Где вы остановились?
- Напротив пляжа Силлон. Но это неудобно, - слабо протестовала я. - Я увела его у вас, и вы мне его донесете? В чем ваш хитроумный план?
- Вы и сами знаете, - сказал он, посмотрев мне в глаза долгим взглядом.
Когда корабль был доставлен до места, и причин для дальнейшего нахождения мужчины в моем номере не осталось, у меня началась внутренняя паника.
- Нет, я не могу вас вот так отпустить, - решительно объявила я и загородила рукой дверь. – Я должна вас отблагодарить и все такое. У меня есть вкусный каштановый крем, немного сыра и свежие булочки с шоколадом. Я заварю чай, и мы...
Он сложил руки на груди и улыбнулся:
- И у кого из нас заготовленный план?
Не дав мне успеть обидеться, он тронул меня за локоть и кивнул:
- Чай так чай, только не прямо сейчас. Я закончу с делами и зайду к вам, скажем, через два часа. Согласны?
- Через два часа, - повторила я зеркальным тоном.
Вообще-то я ненавижу заводить интрижки во время путешествий – это делает жизнь на отдыхе непредсказуемой. Ты начинаешь зависеть от желаний и настроения другого, отказываешься от личных планов, раздражение в тебе постепенно нарастает, и под конец ты уже проклинаешь себя за слабость и малодушие. Этот мужчина не походил на человека, способного бесцеремонно поломать чьи-то планы, он не пытался со мной заигрывать. «Мы будем всего лишь пить чай, - сказала я себе, - и за чаем я, может быть, пойму, почему судьба свела нас уже во второй раз».
Он был чрезвычайно пунктуален и пришел даже на десять минут раньше назначенного времени. Несмотря на жару, на нем была мягкая хлопчатобумажная куртка поверх футболки, джинсы и плотная черная кепка. Зеленую футболку он сменил на оранжевую и, разумеется, побрился. В подарок мне он принес упаковку дорогого зеленого чая и небольшой керамический чайничек для заварки.
- Я слышал, что от качества чая зависит качество беседы, - заметил мой гость. – А ведь это наша первая беседа.
- Да, если не считать разговора на пляже и в магазине, - заметила я.
Его звали Виктор Эдер, он был сыном русской скрипачки и австрийского дипломата, воспитывался в двуязычной среде, играл на разных музыкальных инструментах и получил, разумеется, блестящее европейское образование. Перед ним открывались любые дороги, но он пожелал связать свою жизнь с музыкой и стал композитором. В его осанке, движениях, манере говорить сквозила аристократическая сдержанность. И лишь в глазах нет-нет да проскакивал чертик, лукаво подмигивал и надолго исчезал.
Я старалась избегать биографических расспросов и довольствовалась теми сведениями, что выявлялись в беседе сами собой. В Сен-Мало Виктор приехал отдыхать один, и его отпуск был короче моего всего на два дня. Затем у него начинался большой гастрольный тур по США и Канаде. Что ж, мой новый знакомый был очень интригующей личностью.
- Вы почти без боя уступили мне этот корабль, - заметила я, когда он принял мое приглашение присесть. Единственный стул в номере был завален моими вещами, так что мы оба поместились на кровати. – Неужели вы так легко отказываетесь от своих целей?
Этим вопросом я, несомненно, встала на опасный путь, но не о погоде же нам рассуждать. Мне было важно понять, как он думает.
- Мудрый человек не ставит целей, а значит, и сбить с пути его нельзя, - сказал Виктор. – Нужно просто двигаться и не впадать в беспокойство. Все, что должно, все равно случится.
Мой немигающий взгляд, должно быть, как раз ввел его в беспокойство. Он поднял руки ладонями вверх и добавил:
- Это я прочитал у одного философа. Спорное утверждение, согласен, но с годами оно становится мне все более симпатичным. Не берите в голову, вам еще рано об этом думать.
Синий керамический чайник вмещал в себя воды ровно на две чашки. Чтобы чай был вкусным, его следовало настаивать не меньше 20 минут. За это время Виктор успел съесть все свои булочки. Его совершенно не смущала обстановка, он вел себя очень естественно и, кажется, чувствовал себя в моем номере удобнее, чем я сама.
- Но вы здесь, в городе, чья главная достопримечательность за крепостной стеной. Это океан, - возразила я, не давая ему свернуть эту тему. - И вы приехали за ним. А значит, вы такой же мечтатель, как я.
- Океан – это лучшая аллегория мечты, - с живостью воскликнул он. - Ты слушаешь его, но не улавливаешь слухом ничего конкретного, всматриваешься, но не видишь ничего значимого, стараешься поймать, но не удерживаешь. Как удержать трепет и мерцание? Иди к нему, и ничего не будет перед тобой, гонись за ним, - а у него нет спины. За мечту мы готовы отдать все, что имеем. И именно поэтому она всегда должна оставаться недоступной, как трепет и мерцание.
- Вы считаете, что мечты не должны сбываться? – изумилась я. - К чему тогда мечтать?
- У них другое назначение, - мягко возразил Виктор. - Они зовут нас за собой, заставляя двигаться вперед, достигать новых вершин. Если мечта сбудется, дальше жить уже неинтересно.
В отелях к сервизам относятся как к обычной посуде, без пиетета, и рассчитывать, что повезет с чайной парой, особенно не приходится. Чашки подбирают невзрачной расцветки, недорогие и крепкие, чтобы выдержали как можно больше падений на пол. Мне, по всей видимости, достались чашки-долгожители, на одной частично стерся рисунок, а у другой на ободке сверху был небольшой скол. Битую чашку я на правах хозяйки взяла себе. Пока я разливала по чашкам настоявшийся чай, комнату наполнил легкий сладковатый аромат, очень похожий на запах духов «The one» Дольче и Габбаны. Один симпатичный мужчина подарил мне их буквально за день до отъезда, и здесь я изредка наносила их на запястья. «Любопытно, он нарочно это придумал, или просто совпадение», - мелькнуло в голове. Но спросила я совсем о другом.
– Но почему вы преследуете мечты в Сен-Мало? Из Довиля, или Канн, или Биаррица ближе к любой мечте.
Он печально посмотрел на меня и с усмешкой сказал:
- Но не к моей. Ведь и вы не в Довиле. Значит, и не к вашей. Здесь, в этих суровых местах, природа не играет в прятки. Она сразу показывает себя такой, как есть. Скалы острые и неприветливые, но ты с самого начала видишь это. Океан живет своей жизнью, уходит и возвращается, но всегда оставляет тебе выбор – уйти или испытать судьбу. А на отшлифованных пляжах даже вода всегда одного цвета, мне там душно. Ежегодная экспозиция бриллиантов, бумажников, амбиций. Меня возили туда каждое лето. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Сахар в его чашке давно растворился, но он продолжал размешивать его маленькой ложечкой.
- Родители?
- Сначала семья. Отца, как говорится, положение обязывало. Они с мамой жили довольно скромно, без излишней роскоши. Дома она носила простые платья, но для выездов у нее был готовый гардероб, уложенный в чемоданы. Когда приходила пора ехать в отпуск, она не тратила время на сборы.
- Вы сказали «сначала». А потом кто?
- Жена, - он пожал плечами. - Ей казалось, что это и есть счастье. Теперь она возит на наши старые места своих молодых, как сейчас принято выражаться, бойфрендов.
- Вы поэтому развелись? – спросила я, но тут же осеклась. - Если не хотите, можете не отвечать.
Он отставил чашку в сторону. Ответил не сразу, после некоторых раздумий.
- Мы отмечали очередную годовщину. В ресторане были наши друзья, нам наговорили много приятных слов, я при всех надел на ей на палец бриллиантовое кольцо. Дети сделали нам сюрприз – заказали королевский люкс.
- Как это замечательно! – вырвалось у меня, в порыве радостного сопереживания я дотронулась до его руки. Он резко поднялся, лицо мрачнело с каждой секундой. Широкими шагами он мерил мой номер. Я почувствовала себя неловко, и собственно, какое мне было дело до его личной жизни.
Нет? – кисло улыбнулась я.
- Последнее, о чем я подумал, перед тем как уснуть на своей половине кровати в тот вечер: пусть ее не будет рядом, когда я открою глаза, - наконец задумчиво сказал он, продолжая бессмысленно шагать по комнате. - Мы развелись через четыре месяца. И это было самым лучшим подарком с ее стороны.
Не знаю почему, но его откровенность меня не пугала и не отталкивала. Чужому человеку бывает гораздо легче излить душу, даже признаться в страшных грехах, чем тому, кто вхож в твой дом. Как только эти чужаки отличают друг друга в толпе?
Мы начали гулять каждый день: во время прилива – вдоль пляжа, а когда наступал отлив, шли к форту Насьональ по песчаному дну или навещали Шатобриана на Гранд Бе. Я собирала ракушки. Вечерами сидели на верандах светящихся огнями кафе в Интра-Мурос и смотрели, как с улиц исчезают люди. Нас непреодолимо тянуло друг к другу, и редкие случайные касания, которых мы тщательно избегали и которых жаждали сильнее всего, вызывали в теле сладкую истому.
К девяти часам на центральной площади не оставалось ни единой души. И тогда мы выходили за крепостную стену и слушали океан. Там Виктор поцеловал меня в первый раз. Это был очень откровенный и чувственный поцелуй любовников, после которого хорошие девочки стыдливо краснеют, а плохие отдаются инстинктам. Я не предполагала, что кто-то способен вызвать во мне настолько яркую гамму чувств, словно все это время меня держали в изолированной пустой комнате без окон, а потом я выбралась наружу и нашла океан. Город спал, никто не мог нам помешать, если бы... Но прежде чем я открыла глаза, он отпустил меня. Мы еще какое-то время стояли молча. Желтый круг фонаря не освещал его лицо, он держался в тени, но по тяжелому дыханию я догадалась, что ему было трудно.
- Вы только что целовали меня, или мне это приснилось? – спросила я нарочито беспечным кокетливым тоном.
- Да, и очень хочу сделать это еще раз, - ответил он негромко, не отрывая взгляда от бьющихся под ногами волн. – А затем прижать тебя к той стене, поднять юбку и войти как можно глубже, чтобы ты не смогла сдержать стон. И двигаться в тебе медленно, пока твоя нижняя губка не начнет дрожать. А когда ты будешь близка к потере сознания, резкими толчками довести тебя до оргазма.
От его слов, сказанных бесстрастным, почти равнодушным тоном, по моему телу прошла горячая судорога.
- Но я лишь поцеловал тебя, - закончил он.
Виктор укрыл мои плечи своей курткой и, приобняв одной рукой, повел к отелю с той трогательной бережностью, с которой, наверное, провожают в рай заблудшие души. У дверей мы попрощались, и он поцеловал мне руку.
Через два дня он заехал за мной в отель на такси и пригласил прокатиться. Я никогда не бывала в той части города, где на побережье, среди скал, мощные ветра обдували редкие каменные коттеджи. Все они — из серого камня с высокими покатыми синими крышами, были плоть от плоти своего города.
- Arretez ici! - попросил Виктор и тронул меня за руку.
От открывшейся картины я оторопела. На берегу, на краю высокого выступа скалы, стояла вилла в средиземноморском стиле. Окруженная цветущим садом, с белыми оштукатуренными стенами и плоской крышей, выложенной красной черепицей, она выделялась как яркий солнечный блик на фоне мрачного пейзажа. Я представила, какой здесь, должно быть, оазис в жаркий летний полдень: из высоких окон внутрь врывается солнце, соленые брызги моря и теплый ласковый ветер.
- Чудный дом! – искренне восхитилась я. - Его сдают на лето?
- Нет, - усмехнулся он, - здесь давно никто не живет. Мы с Катариной построили его восемь лет назад.
- Он твой? – я скорее бы поверила, что сама живу за этими белыми стенами.
Виктор сжал веки, будто в эту минуту принуждал себя к какому-то шагу. На виске у него начала пульсировать синяя жилка.
- Это была идея Катарины - построить дом в южном стиле, ей было плевать, что мы не на Лазурном берегу, что ураганный шторм рано или поздно смоет его в океан.
- Зачем тогда ты согласился?
- Это был компромисс. Я не хотел больше ездить на Ривьеру, а ей был нужен вычурный дом, с террасой и бассейном. Пришлось поднимать фундамент и укреплять стены.
Изнутри дом был великолепен. Высокие сводчатые потолки, приземистые деревянные комоды, плетеные стулья из ротанга, декоративные подушки и вышитые скатерти, льняные шторы, всюду обилие цветов в горшках и вазах – здесь все было подобрано со вкусом и большой любовью. Лишним здесь был только Виктор Эдер.
После небольшой экскурсии он привел меня на террасу с очаровательным кованым столиком и стульями, где уже был накрыт легкий ужин с бутылкой моего любимого сладкого белого вина.
- Время вина и роз, - сказала я, пригубив из бокала. – Вы были счастливы здесь? Вы с Катариной?
- Мы жили в этом доме один месяц в году. Больше я не выдерживал.
- Почему?
Виктор обвел взглядом большой двор, и в нем не было ни симпатии к этому месту, ни ностальгии по ушедшим временам.
- Это было ее пространство. Все эти вечеринки в стиле Гэтсби, вино рекой, подружки, которые остаются на ночь. Мне некуда было деться. Здесь ведь даже библиотеки нет, - в голосе сквозила обида, он до сих пор переживал эту горечь. - Катарина сказала, что этот дом предназначен для веселья, а не скучных посиделок с книгами.
Пока мы поднимались в спальню, я думала о том, как это бывает у двух любящих людей: еще вчера во время страстного секса они сливаются в единую пляшущую по стенам тень, и вот уже, безразличные друг другу, спят по разные стороны кровати, не утруждая себя притворством.
На застеленной шелковым персиковым покрывалом постели лежало аккуратно расправленное черное бархатное платье с открытыми плечами и коробка с темно-бордовыми босоножками от Gucci.
- Я хочу, чтобы ты это надела, - сказал Виктор.
Меня очень возбуждала эта волнующая неизвестность и... неизбежность всего, что случится дальше. Я знала, что сделаю все, о чем бы он не попросил.
Платье было мне до самых щиколоток, оно облегало все тело. В нем, с обнаженными плечами и дерзко открытой спиной я впервые за много месяцев ощутила себя женщиной. И по выразительному взгляду Виктора я поняла, что наряд мне к лицу. Сам он тоже преобразился - вышел ко мне во фраке с бордовой бабочкой на шее. Этот образ джентльмена словно бы шагнувшего в спальню из 19 века, идеально гармонировал с моим представлением о его внутреннем мире, он определенно был из другого столетия.
- И... куда мы поедем? – рассмеялась я немного нервно. - В оперу?
Он не поддавался на мои шутливые провокации и сохранял серьезность. У порога спальни он поднял вверх палец:
- Еще кое-что.
Он достал из кармана черный шелковый платок, свернул его и завязал мне глаза.
- А теперь пойдем, - он взял меня за руку и повел за собой.
Мы спустились по лестнице на первый этаж, ноги утопали в толстом ворсе мягкого ковра, потом каблуки цокали по плитке. Мое сердце трепетало от восторга. И я от волнения до боли сдавливала его пальцы. На мгновение он отпустил меня, скрипнули большие тяжелые двери. Потянуло вечерней прохладой и запахло морем. Моих плеч коснулись горячие ладони, он слегка подтолкнул меня вперед.
Я спустила с глаз повязку. Мы стояли у входа в просторный зал. По одной стороне стены висели огромные прямоугольные зеркала в пол. В них отражался свет луны из расположенных напротив окон. В другом конце зала стоял белый рояль с открытой крышкой. Наверное, здесь устраивали те самые шумные светские балы.
Виктор усадил меня в глубокое кресло с высокой спинкой и ручками из дорогого черного дерева, а сам подошел к роялю.
- Время вина и роз! – объявил он с веселой торжественностью.
Все пространство заполнила изумительная музыка. Его бледные легкие пальцы скользили по клавишам, а я смотрела через раскрытое окно на мерцающий в лунном свете океан и чувствовала кожей каждое его прикосновение. В эту ночь мы были бесконечны, продолжаясь друг в друге, как две реки, как да и да, как цвет и увядание. В эту ночь мы стали близки по-настоящему.
В Сен-Мало мне было легко все – я спала по два-три часа, почти не ела, бесстрашно прыгала по острым камням, читала новеллы Цвейга прилетающей на мое окно чайке. Было легко признаваться себе в своих желаниях, и признаваться ему.
- А я встретила тебя раньше, чем ты меня, - сказала я Виктору в один из вечеров на пляже.
Он недоверчиво поднял левую бровь и откинулся назад.
- Там, на вокзале. Я сидела в зале ожидания и рассматривала пассажиров, придумывала им биографии и что они чувствуют. И вдруг Шопен и твоя спина, и руки...
- Ты и мне придумала биографию?
Я чувствовала, что тут надо что-нибудь соврать. Пошарила глазами по крепостной стене, но ничего интригующего не смогла придумать.
- Мне даже не хватило мужества встать и посмотреть на твое лицо, - призналась я. - Ты так восхитительно играл, мне стало страшно, что реальность все разрушит. И я убежала.
- Все женщины заедают стресс сладостями? – спросил он, насмешливо улыбаясь.
Я скинула с плеча его руку и вскочила. Вид у меня, по всей видимости, был очень возмущенный, так что Виктор удержал меня за подол сарафана.
- Так это был ты? Ты мне сказал, что флан надо есть, - я закрыла глаза, чтобы вспомнить, - неторопливо. Да!
Он начал громко смеяться, кажется, я впервые видела его зубы. Они были белые, но не очень ровные. Наверное, поэтому он всегда улыбался, не размыкая губ.
- Ты сидела у стены, скрестив ноги, и разговаривала с куском пирога. А я смотрел на твой затылок, - он посадил меня обратно и запустил руку в волосы, - на вот эти кудряшки, и хотел вытащить шпильку, которая их сдерживает.
Я положила голову к нему на колени и свернулась клубком.
- И ты мне не сказал?
- Не хотел торопиться, - ответил он.
- Если так пойдет и дальше, тебя начнут обгонять собственные ботинки.
Настало время прилива. Широкие низкие волны набегали друг на друга, будто соревновались, кто быстрее ударится в крепостную стену. У нас было еще минут двадцать, чтобы избежать незапланированного купания.
Он вдруг наклонился и поцеловал меня в губы:
- По-моему, ты слишком переоцениваешь время. Поедем в дом на берегу.
У одной моей приятельницы был свой проверенный рецепт от любовных разочарований. Едва ее сердце трогала симпатия какого-нибудь мужчины, она принималась мысленно рассматривать его так и этак, под разными углами, разворачивая, как новогодний подарок. А когда праздничная обертка была разорвана, и вскрыта нарядная коробка, внутри всякий раз оказывался самый обычный мужчина, эгоистичный, неблагодарный и с массой невыносимых привычек, ради которого придется выбросить любимый старый свитер, носить каблуки, вставать на час раньше, чтобы привести себя в порядок, и самое ужасное, снова начать готовить. Через месяц, когда вкус новизны улетучится, рядом с ней останется субъект, ничем не лучше предыдущего. Так зачем пускать его в свою постель? Рецепт работал безотказно, пока она не влюблялась. Ну ладно, пока я не влюблялась.
Виктор Эдер стал моим любовником задолго до того, как я ему отдалась. Он не закрывал глаза, занимаясь сексом, и его нескромный проникновенный взгляд смущал сильнее, чем нежные прикосновения рук. Таким же взглядом он посмотрел на меня, когда мы впервые встретились на пляже. Уже тогда он знал, что мы неизбежно окажемся здесь. И вот, лежа поперек его кровати в счастливом безволии, с прилипшими ко лбу волосами и сбившимся дыханием, я тоже знала: сколько бы времени ни прошло, где бы я ни жила, кто бы ни был моим избранником, Виктору будет достаточно посмотреть на меня этим взглядом, и я пойду с ним.
- Кстати, мы с тобой сейчас совершаем преступление, - неожиданно спокойно сказал он. - При разводе я отдал этот дом Катарине. По закону он принадлежит ей.
- Как это захватывающе! – мечтательно протянула я. – Думаешь, нас могут арестовать?
Виктор махнул рукой, чуть-чуть не засмеявшись.
- Боюсь тебя разочаровать, но шансы невелики. Формально мы договорились, что я могу приезжать сюда, когда ее не будет. Не знаю, была ли она здесь хоть раз с тех пор.
- А ты уже делал что-то незаконное ради девушки? – спросила я.
От неожиданности он даже поднялся, чтобы убедиться: это действительно был мой голос.
- Ну хорошо, – произнес он после некоторого колебания. - В третьем классе...
- О нет! – я театрально прикрыла глаза рукой. – Так и думала, что ты ловелас.
Виктор рассмеялся. В одно движение он перекатил меня на подушку. На низком столике стояла бутылка сидра. Он налил в оба бокала и подал один из них мне.
- ...мне нравилась одна девочка, Сабрина, - продолжил он, сделав глоток. - Мы с ней занимались в танцклассе. Она была жуткая плакса и постоянно хныкала. То ногу отдавили, то платье разорвала, то мама купила тесные туфли. Она не плакала только, когда танцевала, и в эти моменты была похожа на маленькое розовое облачко, я представлял, что она вот-вот поднимается над паркетом и вылетит в окно. В ее день рождения я захотел подарить ей что-то особенное. У мамы в комоде лежала большая шкатулка с перламутровыми звездами на крышке. Мама хранила в ней украшения для приемов: бусы, серьги, кольца. Так много, что если пропадет одно, никто и не заметит.
- И ты украл? – догадалась я, правда, почти сразу пожалела о своей несдержанности и покраснела.
А он, погруженный в свои детские воспоминания, будто не слышал меня. Только пальцы неторопливо поглаживали мою спину.
- Мама не любила наряжаться, говорила отцу, что в драгоценных камнях дьявол запирает сданные ему в заклад души.
На секунду он замолчал и с вызовом посмотрел мне в глаза.
- Да, я украл. Выбрал тоненький плетеный браслет с зелеными камушками. Думал, что он недорогой.
- И что было дальше? – спросила я.
- Она была в восторге. Ее глаза для меня сияли ярче камней, - Виктор тягостно вздохнул. - А на следующий день к нам прибежала ее мать и умоляла моих родителей не заявлять в полицию. Не знаю, как вышло, но она решила, что Сабрина стащила браслет, когда была у нас в гостях. Был скандал. Меня наказали. А Сабрину перевели в другую танцевальную школу.
В следующем моем вопросе определенно был виноват сидр и то, что мы пропустили ужин.
- Как ты считаешь, я могла бы...
- Что? – он прищурился, и на его губах заиграла лукавая улыбка.
- Ну я могла бы понравиться тебе так же, как Сабрина? – я почувствовала, как краска снова приливает к щекам, и упала лицом в подушку. - О боже, у меня еще никогда не было такой серьезной соперницы.
- У тебя есть, по крайней мере, два явных преимущества. Во-первых, тебе уже можно целоваться.
Я фыркнула.
- Во-вторых, необязательно показывать маме вот это...
Виктор вложил мне в руку перевязанную ленточкой прямоугольную красную коробочку. Сердце, не задержавшись в пятках, сразу ухнуло в пол. Я снова была чьей-то любимой маленькой девочкой в ожидании чуда. Я потянула за ленточку - внутри лежал... браслет из розового золота, усыпанный по всей длине рубинами. От восхищения перехватило дыхание – камни блистали красными огнями, как смущенные звезды.
- Видишь, не изменяю традициям, - улыбнулся он. – Дай ножку.
Он очень нежно провел ладонью по моей ноге – от колена до лодыжки, с явным удовольствием наблюдая, как от его прикосновения моя кожа покрывается мурашками, и застегнул браслет на щиколотке. Розовое золото на загорелом теле смотрелось красиво и сексуально, и он совершенно точно об этом знал.
В комнате стало очень тихо, словно у нас обоих разом остановились часы и дыхание. Виктор обхватил меня за бедра и притянул к себе. Горячий шепот коснулся моих губ:
- У тебя есть еще одно преимущество: я тебя люблю...
За годы, что прошли с той ночи, я почти сумела убедить себя в том, что этих слов вовсе не было, что они только послышались мне в лихорадочной речи моего любовника. Когда рядом со мной появлялся мужчина, в голове тут же возникал образ Виктора, никто не мог выдержать сравнения с ним. А это убеждение всякий раз помогало мне сделать правильный выбор между прошлым и настоящим.
За день до своего отъезда Виктор арендовал небольшую яхту, мы обошли форт, доплыли до маяков и хотели было даже высадиться на какой-то скалистый остров с редкой растительностью. Но не нашли места для безопасной швартовки. Ветер раздувал красно-белые паруса у нас над головами, яркое праздничное небо сливалось с напоенной солнцем прозрачной синевой моря. Он держал штурвал, а я смотрела в его смеющиеся глаза и откуда-то сверху ангелы играли для меня волшебную музыку.
- Ты уедешь, и через какое-то время эта ломкая хрустальная мелодия в моей голове исчезнет, я очень этого боюсь, - призналась я.
- Ничего не исчезнет. Поверь, ничего не исчезает, если мы помним об этом, - он поставил меня перед собой и крепко обнял, теперь мы оба покачивались на волнах в такт нашей белой лодке. Его голос шелестел возле моего уха. - Ты захочешь рассказать о нас подружке, или написать в дневнике. В те ночи, когда в твоей постели не будет мужчины, ты вспомнишь наши прогулки по пляжу, и этот разговор. И пока это происходит, мелодия в твоей голове не стихнет.
- Я знаю, что еще поможет, - сказала я.
- Шопен?
Я пожала плечами, и вполоборота чмокнула его холодную гладкую щеку.
- Ну вообще-то я подумала о флане. Впервые в жизни мой роман начался с пирога. Такое не забыть.
- Он тебе понравился? – глухо спросил Виктор.
- Роман?
Он развернул меня к себе и провел ладонью по лицу, приподняв слегка за подбородок:
- Пирог. Отвечай, не раздумывая!
Я кивнула. Ведь это был один из самых простых вопросов в моей жизни.
- Когда моя мечта сбудется и я стану автором путеводителя по Франции, посвящу пирогам отдельную главу, - сказала я как можно серьезнее. - Мои читатели будут пачками осаждать автобусы и поезда до Ренна, где в привокзальной кондитерской продают самый лучший флан.
В наш последний вечер в Сен-Мало мы ели пирог и танцевали на безлюдной деревянной веранде уличного кафе. Я могла бы написать, что отпустила его без сожалений, по принятому этикету курортных романов. Но это было бы ложью. Я проснулась в середине ночи и прорыдала несколько часов, пока не перестала различать предметы вокруг. Цвет моих глаз стерся, и лицо стало похоже на восковую маску. Перед тем как впасть в беспамятство, я выпила две таблетки снотворного. Но не для того чтобы успокоить нервы, а чтобы не проснуться раньше, чем его поезд отправится с местного вокзала.
Через два года я получила письмо со штемпелем Вены. Внутри были ноты и записка, написанная его рукой: «Ничего не исчезает, пока мы помним».
Дома на берегу больше нет, искренне надеюсь, что это дело рук бывшей фрау Эдер, и дом не разрушило ударом штормового ветра. Впрочем, может быть, этого дома никогда и не существовало, и Виктор привиделся мне, как та самая мечта, которая манит за собой и никогда не дается в руки. Кажется, вот уже совсем близко, протяни только руку. Но дотронешься и ничего не почувствуешь, только трепет и мерцание.