22.
- Доброе утро, Евгений, - сестра улыбалась, манипулируя таблетками, стаканчиками, бланками назначений. - Сейчас вам необходимо принять эти лекарства, ваше состояние стабилизируется, но пока вам необходим больничный режим, будете нашим гостем.
- Как вы меня назвали? - он проглотил две пилюли, запил чем-то горько-кислым из пластмассового стаканчика, повёл глазами. Он находился явно в больничной палате, почему-то один, у левой стены стол, заставленный аппаратурой, стойка капельницы.
- Что со мной?
- Травма, случайная травма, повреждены кости черепа. Некоторое время будут проявляться провалы памяти, это поправимо. Вас зовут Евгений Быстров, работаете в порту, живёте на Большом проспекте Петроградской стороны. Всё это вам что-то говорит?
- Не знаю, приходится верить.
- Постарайтесь. Вы не голодны? Может быть хотите съесть чего-нибудь, выпить?
- Если можно, кофе. И неплохо сигарету.
- Понятно, холостяцкий завтрак. Увы, курить пока нельзя, кофе сейчас будет, он стимулирует клетки мозга.
- А... я холостяк?
- Так сказали сотрудники полиции, которые разбирались в обстоятельствах, приведших вас сюда.
Говоря, сестра быстро и осторожно сырой губкой обтёрла его лицо и руки. Его беспокоили ощущения кожи головы, похоже, что наложена повязка:
- Что у меня с головой?
- Была операция, удалены осколки кости, не беспокойтесь, всё заживёт.
- Мне кажется, что кто-то должен ко мне придти? Вам об этом ничего не известно?
- Я справлюсь в регистратуре. А вы точно знаете? Это показывает, что ваша память справляется с травматическим синдромом. Но сейчас ещё рано для посещений, вас посетит лечащий врач, может быть, назначит какие-то новые процедуры, даст рекомендации.
Он с удовольствием смотрел на медсестру, и его совершенно не беспокоило, что с ним будет дальше. Всё будет хорошо.
- Спасибо вам, - сказал он, чтобы что-то сказать, и она улыбнулась в ответ. Вот только её лицо будто скрылось в густом тумане, стало аморфным, изменяющимся, причёска изменилась, скулы, нос, и глаза... Они будто изменили цвет...
- Вика... Виктория!
- Вы что-то впомнили?
- Вы... Нет... Что-то со зрением, но опять всё в порядке.
В порядке? Кто такая Вика? Странное лицо, странные глаза, почему он увидел это? Девушка, видение которой вызвало грусть и нежность...
- Но где я нахожусь? Это какая-то больница?
- Ну, да, районная больница на Попова, интенсивная терапия. Привыкайте, минимум неделю вам придётся здесь отдыхать. Вы назвали какое-то имя? Это ваша девушка?
- Может быть...
После кружки горького, без сахара кофе, в палату вошли три человека в белых халатах:
- Я ваш лечащий врач, Борис Максимович, это хирург, Аркадий Иванович, делавший операцию, и экстерн Лидия Максимовна. Как дела, самочувствие?
- Спасибо, вашими стараниями. Но вы можете сказать, что всё-таки со мной произошло?
- Вы не помните?
- Я помню... ехал в троллейбусе, с работы домой, вышел и... всё.
- Но вы помните, что ехали с работы, это уже прогресс! Это больше, чем мы ожидали. Видимо, оступились, поскользнулись... не очень удачно. Зимой такие случаи обычны, бывает хуже. Сестра сказала, что вы вспомнили какое-то имя? Дорогой человек?
- Я не знаю. Только имя... и лицо, как в тумане.
Врач просмотрел показания приборов, на что-то указал хирургу, тот сделал пометку в блокноте.
- Как мои дела, доктор?
- Всё в норме... Так обычно говорят, но то, что вы здесь, уже не есть норма, сами понимаете. Отдохнёте пока здесь, под наблюдением, необходимо тщательное обследование. Думаю, несколько дней, время покажет. Но пока поводов для тревоги я не вижу.
- Хорошо. Посещения посетителей мне разрешены?
- Вы уже ждёте гостей? Это хорошо, и почему нет? Старайтесь поменьше волноваться, ничего экстраординарного не случилось. Просьба, если что-то вспомните, и это будет вызывать неприятные ощущения, сразу сообщайте сестре, и вот Лидия Максимовна всегда рядом, за дверью, нажмёте вот эту кнопку, и она будет здесь, как джин из бутылки. Принимайте лекарства, от курения пока воздержитесь, после обеда вас проводят в лабораторию.
Уход врачей в памяти почему-то не отметился. Всё окружающее затянуло уже знакомым туманом, в котором проглядывали угловатые формы. Колеблясь, они вытягивались в разных направлениях, меняли оттенки серого, иногда прорывались непонятные звуки, вызывающие страх, и не было понятно, откуда он берётся, из воспоминаний, или это рефлекторное, бояться неизвестности. В изгибающихся плоскостях не было ничего знакомого, ни ощущений, ни ассоциаций, но он постоянно ожидал, что вот сейчас они сформатируются в нечто, чего ему знать не надо было, что ничего хорошего он не увидит, и это ожидание тоже было без основательным, только если его память хранила нечто подобное, что с ним происходило в прошлом, и это не были радостные воспоминания.
К обеду его разбудила сестра Марина, и с испугом смотрела, как салфеткой он вытирает пот со лба.
- Что-то снилось? Кошмары?
- Дрянь какая-то, это точно. Обед?
- Да. Здесь рассольник, тушёная картошка с курицей, салат и компот. - Она расставила тарелки на кроватном столике, разложила приборы. - У нас кухня общая, на всю больницу, готовят не плохо, но однообразно.
Рассольник Женя отставил:
- Спасибо, это мне с детства не нравилось.
- Поедите, пойдём в лабораторию, на обследование, томография, анализы.
- И это все развлечения, которые вы можете предложить?
- За дверью, в холле телевизор, если вы такое смотрите. Есть библиотека, могу что-нибудь почитать принести... Конечно, здесь тоскливо, но ведь вам здесь не долго...
***
Капитан Колодкин без стука вошёл в кабинет начальника РОВД, покрутился у своего стола, виновато кашлянул:
- Аркадий Леонидович, прошу вас ознакомиться с этим документом.
Майор взял бумагу, прочитал, потом перечитал:
- "Предлагаем вам закрыть дело №..., все документы по делу передать в управление ФСБ, капитану Колодкину А. С., копии документов уничтожить..." Интересный документ. Не поясните, Александр Сергеевич, какие непонятные мне обстоятельства могли послужили причиной сему повороту?
- Дело застряло. Не по вине ваших подчинённых, это мной было указано в рапорте руководству. Но вы должны понимать, что отсутствие подозреваемых, мотивации, улик само по себе достаточные причины для закрытия дела в вашем ведомстве. Руководство мне не раскрыло всех обстоятельств, которые могли возникнуть в других сферах... Я должен вас благодарить за не очень продуктивное сотрудничество, вашей вины, как и вашего коллектива в этом нет.
- Но Быстров...
- Прямых улик нет. Фактически, он попал в поле зрения случайно, только по причине его непосредственного присутствия вблизи двух преступлений. И мы не смогли обнаружить его связи с этими случаями. Нет ничего.
Говоря это, Колодкин собирал в сумку свои вещи и документы, чувствовал он себя отвратно, хотя и не был в чём-либо виноват.
- Прошу вас проследить за уничтожением бумаг по данному делу. А, кроме бумаг, у нас и не было ничего. Странное дело. Фактически, и дела-то нет, только трупы. К сожалению, много. Думаю, вам будет предложено проработать вопросы патрулирования, но это обычная профилактика, без претензий. Всего вам хорошего, и подпишите мне пропуск. Бумагу зарегистрируйте, как положено.
- Хорошо. Но не скажете-ли мне, капитан, как я должен отнестись к бывшему делу, в каком смысле информировать сотрудников?
- Как сказано в приказе, закрыть и забыть.
- Но, ведь может быть продолжение? Снова открывать дело?
- Наверху меня заверили, что продолжения не будет. Может быть, найден настоящий преступник? Или подозреваемый? И если вдруг... понимаете, ни в чём нельзя быть уверенными... Вполне возможен подражатель, этого точно я сказать не могу, но... у вас опыта больше моего. Разрешите идти?
Когда за Колодкиным закрылась дверь, майор подумал и обрушил кулак на столешницу, выругался:
- Ну, артисты! По району бродит маньяк, а мы - "Забыть!" Клоуны.
Он прошёл в кабинет группы Клюева, мрачно оглядел присутствующих:
- Виктор, папку с делом.
Он присел, открыл папку, но смотреть не стал, нечего там было смотреть.
- Это всё? Уничтожить. Проследи, чтобы было уничтожено всё.
- Объясните. Ведь Колодкин...
- Забыть. Нет Колодкина. Забрал бумаги и отбыл в пенаты. Дело перешло ФСБ и нас больше не касается. Наблюдение за Быстровым снять, все видео и фото материалы тоже должны быть уничтожены.
Компания была ошеломлена. Нет, такое и раньше было. Например, если фигурант выходил за рамки территории, или обнаруживались его связи за границей, такие дела переходили в другую юрисдикцию. Но ведь здесь... Впрочем, происшествия в порту и в "Пулково" выходили за рамки полномочий РОВД. Что-то чувствовалось здесь притянутое из другой оперы, но приказ есть приказ, начальству виднее...
- Вот и ладно, - бодренько сказал Клюев. - Баба с возу... А Быстров?
- Он тебе родственник? Выздоровеет, будет работать, с девушкой своей... В общем, кроме подозрений и пары совпадений, у нас нет ничего. Нет! Совсем ничего. Думаешь, я дураком себя не чувствую? Всё, проехали и забыли. Что у нас там есть по другим делам?
23.
Она стояла в двери, опершись о косяк, и смотрела, смотрела. По её глазам нельзя было угадать, что она пыталась увидеть, они выражали надежду и недоумение, будто на не верила уже, что он жив, что можно подойти и взять его за руку, сказать и услышать.
- Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной... - улыбнулся Евгений и подмигнул. - Ты можешь войти, а то отругают за сквозняк.
Медленно Виктория подошла к кровати, присела на одеяло, опустила на пол принесённый пакет. Придирчиво оглядела повязку на голове:
- Не жмёт? Голова болит?
- Сейчас нет, поначалу было.
- Ты был без сознания трое суток.
- После операции. Бедненькая, тебе было страшно?
- Мне сейчас страшно, но я уже привыкла. Принесла тебе пирожков, бананы, кефир, сигареты.
- Спасибо. Главное, ты здесь. А я сначала даже имени своего вспомнить не мог, а потом увидел... - он замолчал, подбирая слова.
- Что ты увидел?
- Здесь была медсестра Марина. И я... вместо неё я увидел твоё лицо. И назвал по имени.
- Наверное, она испугалась?
- У неё опыт есть, наверное, и не такое видела, чего люди в бреду не видят. Кстати, у меня с собой ноутбук был.
- Мне сказали, все твои вещи здесь, в тумбочке. Сейчас посмотрю. Вот... Сумка, ноутбук, документы, сигареты. Одежда, наверное, в шкафу. Подожди, - она вдруг испугалась. - Ты ведь не собираешься сбегать?
- Почему я должен сбегать? Ты пришла, что ещё? Да, и голова, кто знает, что от неё можно ожидать? Но почему ты спросила? Что тебе в голову пришло?
- А ты не помнишь? Да, конечно, сильный ушиб, ты можешь и не помнить...
- Что? Что я должен помнить?
- Ночь. Перед работой. Вот тогда я здорово испугалась. Ты собирался куда-то идти, среди ночи. И на вопросы не мог ничего сказать, похоже, ты сам не осознавал, что собираешься делать.
- Почему я впервые слышу об этом?
- Может быть потому, что попал сюда?
- Да, как я не сообразил. Время. У тебя есть время? Никуда не спешишь?
- Нет, не спешу. День я работала, собирала материал, теперь пару дней буду оформлять, у тебя дома, спокойно, никто не мешает, мечта анахорета.
- Можешь достать ноутбук, я ещё плохо ориентируюсь, в туалет хожу в сопровождении Марины.
- Пожалуйста, только наверняка аккумулятор сдох, надо на зарядку ставить. Налить тебе кефира?
- Кружка на тумбочке. Но здесь есть кефир, ряженка, на ужин дают. Всё-равно ты молодец.
- Женя... Я ещё в первый раз обратила внимание, эти твои сны, они не дают тебе покоя. Что это?
- Если-бы я знал! Конечно, мне это мешает жить! Но я не знаю, откуда это берётся...
- Дядя Миша рассказал мне... О том случае, на работе?
- Да, ты права, тогда и стали приходить эти сны. Сначала я не придавал им значения, после операции, мало что может привидеться. Но потом стало ещё хуже. Это уже было, как навязчивая идея, только не моя, сам я не мог такое придумать. В этом не было смысла, не было ничего определённого, просто картинки. Из ужастиков. И эти картинки стали материализоваться. Будто из снов я приносил с собой какие-то фрагменты. Помнишь первую часть "Кошмары на улице Вязов"? Там, где девчонка притящила из сна шляпу Фредди Крюгера?
- Но ведь мы не в ужастике живём?
- Я уже ни в чём не уверен. Это прогрессирует, в последнее время из ночных кошмаров оно переселилось в день. Что-то врывается мне в голову, мир расплывается в тумане, и опять эти страшные картинки. Потом я возвращаюсь в реальность, но где был и что делал, не помню. Но что-то я делал! Бывает, промокают ботинки, ссадины на руках...
- Прости, Женя, это... я не могу так, сразу осознать этого, мне надо подумать. А ты не хочешь рассказать об этом твоему врачу? Всё-таки в его опыте такие вещи случались, наверное, это какие-то остаточные явления той аварии, и это должно лечиться?
- Вика, я не сумасшедший. А они решат именно так, у них есть наготове несколько вариантов диагнозов и опробированные методы. Я потеряю работу, а ведь как раз на работе эта ерунда никак не сказывается! Я нормальный человек!
- Хорошо, раз ты в это веришь, верю и я. Но всё-таки должно быть разумное и логичное объяснение. Давай подумаем над этим. Теперь у тебя есть посвящённый в тайны двора, вместе всегда проще думать. Я не буду говорить с тобой, как с сумасшедшим, я верю тебе, и ты должен верить.
Он взял её за руку, крепко сжал:
- Недавно ты говорила мне это во сне, и сон мне подчинился. Я не мог отличить сон от реальности, но я прогнал его. А потом...
- Значит, ты сможешь с этим справиться.
- Смогу. С твоей помощью. Знаешь, что я буду делать вечером, после твоего ухода?
- Думать обо мне.
- Да. И почитаю. "Прощай, оружие!" Хемингуэя. Лучшее, что написано о любви.
- Печальная книга.
- Все книги о любви печальные. Но она и светлая. Почему влюблённые должны бороться за свою любовь? Неужели всё так трагично?
***
Вечером Виктория взялась за работу. Графики, диаграммы, таблицы, строго разлинованное пространство приводило мысли в порядок, уводило в мир, где не было недоговоренностей, полутона разделялись на категории, оценки были однозначными. Она не поняла, что некоторое время слышит звук звонка во входную дверь. Прозвучали шаги соседа, непродолжительный разговор, и вот уже стук в их дверь.
- Виктория Игоревна, здесь молодой человек, хочет поговорить с вами! - Да что-же это такое! - Никто из моих знакомых не знает этого адреса!
- Виктория Игоревна Натанова? Я знакомый вашего друга, Евгения Быстрова. Нам необходимо поговорить!
- Хорошо, проходите.
Щуплый, рыжеволосый, он вошёл, и ей показалось, что он уже был здесь.
- Меня звать Клюев... Виктор.
- Я занята, Клюев Виктор, я работаю. Если у вас что-то необходимое и важное, говорите. Я устала сегодня, и была в больнице, у Евгения, если вы понимаете, о чём речь.
- Да, я знаю, где он, и что с ним произошло. Его состояние стабильно, он без сомнения поправится. Я хотел говорить о другом. Здесь можно курить?
- Курите. И скажи, Виктор, как я должна тебя воспринимать?
- Я, знакомый Евгения. Не рискнул-бы назвать себя другом, мы не настолько знакомы. Но меня волнует то, что с ним происходит. Я работаю оперативным сотрудником уголовного розыска РОВД. Но здесь я не в профессиональном качестве. Некоторое время мы занимались делом, к которому Евгений имеет отношение. Нам так казалось. Сегодня сверху пришёл приказ дело закрыть.
- И ты это мне рассказываешь? Разве это не служебный проступок?
- Да. Ты права. Но я не понимаю, с чем мы имели дело, и я хочу разобраться. Ты имеешь право просто указать мне на дверь. Но мне кажется, что ты тоже хочешь разобраться. Чтобы помочь Евгению.
- Понятно, добрый самаритянин.
- В последнюю нашу встречу он намекнул на странные ситуации, в которые он попадает в последнее время. С ним происходят непонятные события, в которых он не может разобраться.
- И вы всем уголовным розыском пытались ему помочь. В чём не преуспели.
- У нас нет функции помогать гражданам, запутавшимся в делах и личном пространстве. Мы разыскиваем преступников, свидетелей и улики, сообщников и похищенное имущество.
- Что ты ждёшь от меня? Я не знаю ни о каких преступлениях, я не сообщник и не свидетель. Мне вообще не нравится мысль о Жениной скрытой преступной деятельности. Да ты посмотри, как он живёт! Обычный трудяга, не мот, не миллионер, не наркоман...
- Виктория, у тебя несколько киношные представления о преступниках.
- Ты упорствуешь на своём. Значит, я прошу тебя выйти вон в ту дверь и забыть дорогу сюда. Или мне позвонить в... хм... в полицию? Всё это очень похоже на шантаж.
- Сны, - вдруг сказал Клюев. - Его тревожат странные сны.
- Евгений говорил о снах?
- Это не было темой разговора, только обмолвки. Говорили о женщинах, об одиночестве...
- Женя не похож на мужчину, раскрывающего душу первому встречному.
- Все мы совершаем необъяснимые поступки.
- Твой приход сюда выглядит странно. Я не понимаю твоей мотивации. Если ты пришёл, не как сотрудник полиции, то почему?
- Я уже говорил, я хочу понять, что происходит в моём городе. Произошло полтора десятка убийств, может быть ты слышала о них. В трёх случаях достоверно известно, что Быстров находился рядом с местами преступлений.
- И ещё тысячи людей, ваш город не так уж и велик.
- Нет никаких улик, нет свидетелей, нет мотивации, почему дело и закрыто. Хотя, такие дела не закрываются до нахождения преступника.
- Женя не преступник.
- Можно быть преступником, и не знать этого.
- Я не верю. Можно нечаянно сбить пешехода. Можно нечаянно послужить причиной смерти человека и не знать об этом. Но убить много людей можно только специально. Я не знаю, Виктор, какую роль ты себе отвёл, но нельзя обвинять человека в том, в чём он может быть виноват. Я знаю, что Евгений не может быть убийцей, и в этом ты не сможешь меня переубедить. Сначала разберись в себе. Чего ты хочешь на самом деле? Покарать настоящего преступника, или успокоить совесть? Разберись в этом деле, если сможешь, но не тупо, по-канцелярски, а по-человечески, объективно. И если смотреть объективно... Вот ты упомянул о снах. Но разве это что-то доказывает? Или, может быть, служит уликой?
- У нас было несколько версий в связи с этим. Версий сумасшедших, но если учесть, что сейчас творится в суб-культуре, да и в науке, эти версии уже не кажутся безумными. Ты, наверняка, слышала о работах по управлению сознанием. И это не такой уж фейк, многие учёные, и даже целые институты занимаются такими работами. Есть какие-то успехи, мелькали сообщения о прорывах. Мы проводили работу в этом направлении...
- И? Вы обнаружили каких-то бэтменов, людей Х, которые на расстоянии управляют обществом, или отдельными людьми?
- Не всё так просто, Виктория...
- То-есть, это означает, что результаты ваших розысков нулевые, и вы решили подобраться через меня?
- А ты не думаешь, что тоже можешь оказаться под угрозой?
- Что значит "тоже"? Евгению что-то угрожает? Или это надо воспринимать, как угрозу мне? Я ничего не боюсь, а дверь - там. Прощай...
- Странный человек приходил, - сказал дядя Миша, когда Виктория для успокоения нервов готовила кофе. - Друг Евгения? Не помню такого.
- Не друг, просто знакомый. Таких много. И всем чего-то надо.
24.
Дверь распахнулась, в проёме стояла торжествующая Вика:
- Итак, тебе разрешили...
- Да, мне разрешили...
- Ехать домой! - хором закончили они и рассмеялись.
- Мы уже здорово спелись! Женька, но ведь это здорово, и я могу отменить свой постриг в монахини!
- Ты не монахиня, ни капли не похожа!
- У меня такое солнечное настроение! На небе радуга, и ни ветерка! Давай уже собирай вещички и на выход.
- У меня всё собрано, можно идти, куда глаза глядят.
День прошёл легко, они не могли надышаться друг другом, шептали глупости и вспоминали не значащее. Но приближалась ночь, и Виктория ждала её настороженно.
- Ты чего-то боишься?
- Нет.
- Ты ждёшь чего-то, что тебя пугает, ты этого не хочешь и опасаешься, но всё-равно ждёшь. Может быть, каких-то ответов? Вика, мне не нравится, когда моя женщина чувствует себя неуютно. Что тебя заботит?
- Ночь.
- И раньше были ночи, и мы их ждали, но не боялись. Что изменилось? Моя травма? Это не первая, у мужчин такое развлечение, получать травмы. Мы физически активны, в отличие от большинства женщин.
- Активность бывает разная.
- Ты что-то знаешь, может быть, расскажешь? Вместе бояться проще.
- Тебе это может не понравится.
- Дядя Миша рассказывал о визите неизвестного человека. Я его вспомнил, случайный знакомый из пивбара.
- Работник полиции.
- И что? Их много, почему его нужно бояться?
- Не его. Того, что его интересует.
- Что его интересует? Жулики-карманники, уровень преступности, показатели раскрываемости преступлений, у каждого свои заботы.
- Его интересуешь ты, Женя.
- Наконец я кого-то заинтересовал, это мне льстит.
- Зря. - они сидели на диване, слушая тихую музыку Патрисии Каас, из темноты за стеклом слетались крупные снежинки, снова уносились в никуда.
- Ты помнишь нашу последнюю ночь, перед твоим первым рабочим днём?
- Перед днём, когда я попал в больницу.
- Да. Что ты помнишь?
- Многое. Твою шею, руки, грудь, такую, знаешь, озорную, дразнящую. Один, два, три раза. Музыка была другая, что-то из классики, Григ? Ты нашла в интернете. Жажду и утоление жажды.
- Ты куда-то собирался уходить.
- Ночью? Ты в этом уверена?
- Я не спала до утра. Боялась, что ты всё-таки исчезнешь.
- Но зачем, куда? Почему я этого не помню?
- Ты и тогда не знал, куда собираешься идти. Твердил о каком-то важном деле, которое ты забыл. Ты... был похож на лунатика. Но лунатик, который разговаривает и понимает, что ему говорят. Я даже подумала, что ты под наркотиком. Но ведь ты этим не занимаешься?
Взмахом руки Евгений отверг это предположение.
- А что, этот гость, полицейский, Клюев? Чего он добивался, с какой целью приходил?
- Мне кажется, он сам этого не знал. Он подозревает тебя. В совершении преступлений. Он называл страшные цифры, совершенно не правдоподобные. И вместе с тем у них на тебя нет ничего, ни свидетелей, ни улик, ни мотива. Только предчувствия, ощущения, смутные эмоции.
- Эмоций не может быть на пустом месте. Чем я привлёк их внимание?.
- Помнишь, ты провожал меня в "Пулково"? Я заходила в дамскую комнату, ты ждал меня. Убийство произошло в мужском туалете, в то самое время.
- Нонсенс! При убийстве Никсона присутствовали тысячи, все они под подозрением?
- Но в "Пулково", в этом месте не было толпы, там вообще было мало народу, и есть видеозаписи. Не самого преступления, но людей, заходивших в помещение...
- Подожди, Вика, подожди! Ты... подозреваешь, что я мог быть тем самым?
- Нет. Я была уверена, что всё это паранойя полицейского, который не может справиться с делом.
- Была? Ты изменила мнение?
- Я и сейчас уверена, что ты не мог этого сделать. Сознательно, обдуманно и хладнокровно. Ты не такой.
- Но ты не исключаешь того, что я мог это сделать, находясь под влиянием чего-то?
- Ты меня обвиняешь? Но я хочу разобраться... Боже, я говорю, как этот полицейский! Женя, я хочу разобраться, чтобы забыть об этом страшном недоразумении... Помоги мне понять!
- Что-ж, давай разбираться. Предположим, что Клюев прав, и я убил этих людей. Много. Ведь их было много?
- Женя, ты пугаешь меня, и это жестоко.
- По просьбе публики. Много убийств. А ведь убить человека, дело совсем не простое. Оно требует подготовки, каких-то материалов, средств, силы и времени. Просто суеты. И у них ничего нет. Ни одного следа, никаких улик, нет свидетелей? Мы живём в мегаполисе, где каждый человек круглые сутки на глазах окружающих. Где на каждом углу видеокамеры, машины на дорогах, прохожие на тротуарах, одинокие люди, выглядывающие в окна, охрана в магазинах. Я... ладно, не я, гипотетический убийца, он дух бесплотный? Или он гипнотизирует людей, которые его не видят? Он не оставляет следов, но оставляет трупы! И куда мы пришли?
- Фантасмагория какая-то... Ты что-то вспомнил?
Евгений стоял у окна, уткнувшись лбом в стекло, и не шевелился.
- Да, вспомнил. - Губы его пересохли, он с трудом шевелил ими. - Точнее, не вспомнил, ощущение, чувство, но я не знаю, что это было. Когда мы с тобой встретились, помнишь, в Эрмитаже?... В ту ночь, я не знаю, где я его взял, может быть, подобрал на улице, он оказался в моём кармане...
- Что?
- Это был окровавленный нож. Чужой. Я его выкинул, он вызывал отвращение. Выкинул и забыл.
***
- Я не помню обстоятельств. Мы расстались у "Адмиралтейской", я шёл домой, через Марсово поле, по Каменноостровскому мосту, через сквер, зашёл на рынок. Потом я уже был дома, готовил ужин. Я... думал о тебе. Полез в карман куртки, и обнаружил это. Я должен бы помнить, но ничего не помню. То-есть, я помню вечер дома, всё было, как всегда, на кухне я разговаривал с соседом, но у меня ощущение нереальности этого вечера, будто это был кто-то другой. И не было ничего странного, что могло застрять в памяти. Только этот нож. Больше не было ничего. Только сны. Они приходили чуть не каждую ночь, и в них не было конкретики, только ощущения, отвращение, страх и... будто посторонний взгляд, холодный, наблюдающий, оценивающий и анализирующий. И это не был я, я знал, что он здесь, рядом, но я не помню, чтобы кого-то видел.
- К тебе и сейчас приходят эти сны?
- Н-нет. Я точно не помню, но, кажется, уже с неделю не было ничего подобного.
- С тех пор, как ты попал в больницу.
- Да. Сны были, но... уже хорошие. Там я видел людей, знакомых и просто случайных, видел тебя, иногда печальную, иногда смеющуюся. Но страха уже не было. Может быть, это травма...
- Или операция. Мы не детективы, Женя, боюсь, у нас ничего не получится. Завтра я уезжаю. Не хочется оставлять тебя, но будем верить в лучшее, а сейчас иди ко мне...
Это была отчаянная попытка уйти из реальности, и в конце концов всё, кажется, пришло в норму, но это было только временное забытье.
А завтра снова был аэропорт, полупустые огромные объёмы, и сожаление об уходящем.
- Туалетная комната есть в правом крыле, - предупреждающе подчеркнул Евгений.
- Перестань. Ведь... у тебя нет предубеждения к...
- Ничего у меня нет. Вика, как ты думаешь, мы сможем нормально... жить?
- Возможность всегда есть. Но есть и другие возможности. Делать вид, что ничего не произошло? А мы и не знаем, произошло-ли что-то. Несколько совпадений, могущих быть случайными. Несколько ничего не утверждающих фактов, впечатления...
- Но и возможность... И это тебя заставит всегда ожидать страшного.
- Я не истеричка. Я верю в то, что вижу.
- А я везде вижу знак вопроса, большой, чёрный. На фоне неба, на стенах домов, в твоих глазах...
- У тебя будет реабилитационный период, не меньше месяца. И ты приедешь ко мне, будет весна, и в озёрах можно будет купаться.
Приехав вечером домой, он прочитал в телефоне SMS-ку:
- Долетела хорошо. Удачи тебе, Женя. Л...
***
Первоначально ему было назначено посещать врачей два раза в неделю, в понедельник и пятницу, терапевта и психиатра.
- А психиатра зачем? Я могу стать психом?
- Не волнуйтесь, всего лишь обследование. Люди разные, и воспринимают травмы по разному. Могут появиться аллергические реакции, боязнь каких-то ситуаций, обычный посттравматический синдром, у взрослых людей это быстро проходит. В принципе, с такой травмой, это простая формальность. То-же самое вам скажет терапевт. Обычная перестраховка. У вас всё в порядке? Сны, боязнь чего-либо, может быть, какие-то видения, фантомные боли?
- Всё у меня хорошо, доктор, волноваться не о чем.
На улице Евгений закурил, безразлично посмотрел на ограду Ботанического сада. Врач упомянул сны... Простая травма, и - сны, видения? Разве это связано? Конечно, он не изучал психиатрию, не ему судить, а, может быть, это самый обычный набор вопросов?
Домой идти не хотелось, в пустоту плоскостей... А куда? Вынужденное безделье, это наказание, хоть и говорят, что деятельный ум всегда найдёт занятие. Но любое занятие должно иметь смысл, интерес. И желание. Но его как-раз и не было, желания. И необходимости.
Ветер нёс прошлогодние листья, но это была не осень, а приближающаяся весна, и предчувствие постепенно захватило его, он представлял сухие, горячие, пыльные тротуары, короткие платья и шорты, голые руки, смех, солнечные очки, скейтборды. По горизонту бродят лёгкие белые облачка, как бусы, нанизанные на линию следа самолёта... Незаметно для себя он вышел в каменный каньон проспекта, перешёл Карповку. Он не торопился, до весны по календарю было ещё далеко.
Дороги, которые нас выбирают. Эта дорога выбрала его в момент появления в этом мире. Здесь недалеко он учился в школе. Чуть подальше похоронены его родители. Рядом он получил профессию. И нашёл любовь. Дороги строят нашу жизнь, определяют сущность и будущее. Он не чувствовал того, что называют "любовью к родине", он просто был частью всего этого, как и большинство этих людей, которые знали о нём столько-же, сколько он о них, то-есть, ничего. Чужие люди, составляющие одно целое, связанные одними дорогами.
И я должен отказываться от своей дороги, снова делать выбор? Ведь мне не пять лет, когда берут за ручку, показывают пальцем и говорят - теперь мы будем жить здесь, и ты должен...
Это похоже на предательство, не дороги, а себя. Отказаться от себя в середине пути? Стать другим человеком? Кому это нужно, кто требует этого? Может быть, от меня ждут именно, чтобы я оставался собой, и этим дал счастье другому? Может быть, в этом и есть суть подчинения, добровольного подчинения, и если понимаешь необходимость этого, то боль изменения уменьшается, сменяется привычкой, которая в конце концов воспринимается, как привычное счастье?
Он боялся признаться себе, что мысль о сне страшит его. У него было чувство, что не всё ещё кончилось, и хэппи эндов ждать не приходится. Всё может быть, но обычно это всё включает в себя не то, что мы ждём. Не мы заказываем музыку, а дороги.
Но что было в моей жизни, чем стоит дорожить, за что стоит цепляться изо всех сил? Что я могу пронести через всю жизнь, как спасательный круг, как последнее, что может спасти меня? Любовь? Есть-ли она, или придумана мной в предчувствии злого продолжения?
Что он мог сказать в ответ на эти вопросы?
***
- Ты так и не разобрался в себе?
- Это трудная задача, и кто даже из великих может сказать такое о себе?
- Ты не знаешь, чего хочешь от жизни? Мне кажется, это довольно просто, и главное здесь, честность.
Был-ли это сон, или разговор личности с совестью, какая разница? Люди так поступают постоянно, и обычно это ни к чему не обязывает, если не заканчивается самоуничтожением.
- Я пытаюсь быть честным, только что это означает? Обычно человек знает, когда он хитрит, оправдывается, пытается обойти законы и правила, то есть, хочет извлечь выгоду из обстоятельств. Преследовать какую выгоду могу я? Определиться в ситуации, которая управляет мной, не давая права выбора, потому что не ясно, из чего выбирать.
- Ну, хотя-бы между жизнью одиночки, которая не имеет цели и смысла, и мной. Появится хотя-бы смысл, ради кого жить.
- Ты говорила о том, что можешь дать мне ты. А я? Кто я, и что я такое, чтобы пытаться стать смыслом для другого человека?
- Опять ты пытаешься решать за других, самое глупое занятие. Повзрослей уже, Евгений, стань достойным других, не марионеткой в руках промысла, но творцом своей жизни. Пусть может не получиться, но ты хотя-бы попытаешься и будет больно, но жизнь на этом не закончится, будет другой шанс, может быть, третий. Пытайся!
- За мной стоит нечто чёрное, страшное, я не имею права нести это в себе.
- Да, это трудно, но есть раскаяние, подчинись ему. Я не верю, что ты несёшь это в себе, это чужое, с которым надо бороться, иначе и жить не стоит.
- Да, это не я, Виктория. Это меня таким сделали, не спросив, хочу-ли я. И теперь я не знаю, где я настоящий, какой я, каким я должен был стать. Я человек ниоткуда и ничей. А может быть, я сам сделал себя такого?
- Все мы не те, какими должны быть. И нас никто не спрашивает, какими мы хотим быть, никого это не интересует. Мы просто стараемся сохранить лицо, то, которое нам определено.
***
Весной Евгений взял очередной отпуск, оставил ключ дяде Мише и уехал в Керчь, к Вике. Несколько дней у них всё было светло и уютно. Страшные сны его больше не посещали, но страх их возвращения иногда возвращался, и снова были бессонные ночи. Потом он пропал. Его вещи остались у Виктории, и скоро она пошла в полицию.
Две недели служба спасателей, отряды МЧС и патрули полиции прочёсывали берег моря по обе стороны от порта, на протяжении нескольких километров, ничего не нашли и, покорные инструкции, поспешно закрыли дело за недоказанностью преступления. Тело Евгения так и не было найдено.
Он прервал свой жизненный путь по своей воле, подчиняясь каким-то своим серьёзным обстоятельствам, или ему помогли, кто знает?