Возвращался я назад в хибарку медленным шагом, уткнув голову в землю и засунув руки в карман. Несколько раз провыла неясыть, какая-то птица пугливо выпорхнула из близ растущих кустов. На лугу затеяли песни цикады. Туман совершенно обволок село и мне пришлось поспешить, опасаясь потерять дорогу.
Во флигеле обитал мир и покой. Сытно поужинав, его обитатели улеглись кое-как на ночлежку. Перспектива уснуть в душном, грязном сарае, что-то совсем, на тот момент, никак не привлекала. Так что я отправился на свой сеновал. Изрядно устав за эти пару дней, я даже не заметил, как отключился. Мышиная возня, шорох лапок громадных, наверняка ядовитых пауков, свет луны- больше не беспокоил. Вспомнилась загадка из одной сказки: что для человека милей всего на свете? Да-а, конечно же сон.
Утро выдалось тёплым и солнечным. Вся влага, после вчерашнего дождя, мигом испарилась, и на село неспешно опускалась летняя жара. Проснувшись, тут же хотел резко подняться, чтоб сползти с сеновала, но острая боль молнией пронзила голову. Я схватился пальцами обеих рук за виски. Складывалось такое впечатление, что в голову налили целую бадью свинца. Желудок наполняла неописуемая тяжесть, поэтому ощущалась лёгкая тошнота. Во рту присутствовала мерзкая горечь, от чего хотелось всё время плеваться.
Во флигеле, я нашёл всех наших с хмурыми лицами, кривившими губы и потиравшими животы. Про то, что я снова встречался ночью с Ленкой Лозой, решил не говорить.
— Такое впечатление, что мой желудок переваривал ведро с гвоздями, — проговорил Артём, держась за бока.
— Тоже самое, — проговорил я, сползая по стенке на пол.
Максим неспешно поднялся с ящика, на котором сидел, обошёл застывшую на одном месте, в полусогнутом состоянии Алёнку, державшуюся рукой за живот, подошёл к столу, за которым мы вчера пиршествовали. Он с минуту стоял, оглядывая стол оторопелым взглядом, наконец произнёс:
— Я чего-то не очень понял, а это что?
Мы нехотя повернули к нему головы.
— Ты о чём? — спросил я.
Максим не ответил, он молча указал жестом руки на стол. Там, вместо изысканных лакомств и элитной выпивки, громоздилась куча всевозможного мусора из полуразложившихся объедков, бумаги, тряпья и ржавого метала. Вместо красивых бутылок на столе несуразно валялись дырявые консервные банки, наполовину наполнены некой до ужаса вонючей жидкостью. Во всём этом копошились черви, мухи и несколько грызунов.
— Мы что, это вчера ели? — выдавил из себя Максим.
При этих словах Алёнка закрыла ладошкой рот и совершенно позеленев, рванула на улицу.
— Катя, вы где брали эту гадость?! — спросил я, глядя, как та трёт пальцами у виска.
Она зыркнула на меня неприязненным взглядом, процедив сквозь зубы:
— Мы вчера принесли нормальную еду. И ели мы, тоже всё было нормально. А что стало теперь, не знаю.
Всё более-менее наладилось, когда мы испили обычной воды из колодца. Вода казалась невероятно вкусной. Каждый глоток словно взбадривал и приводил в себя. Проходила тяжесть в желудке, просветлялась голова.
— Какой план на сегодня? — спросил Максим усаживаясь на скамейке, прямо под знойным солнцем.
— Такой как и прежде, — неуверенно проговорила Катя, снимая туфельки и ступая в успевшую просохнуть от росы молодую траву. — Нужно скорей отсюда выбираться.
— Угу, — утвердительно махнул головой я, — надеюсь с какой-нибудь двадцатой попытки, нам это удастся.
— А я уже начала привыкать здесь, — подавилась смешком Алёнка.
Она на ходу сбросила тряпичные туфельки, и вслед за Занудой ворвалась в траву, но тут же влезла в какую-то вязкую гниль, прятавшуюся в гуще спорыша.
— Нужно пойти к местному участковому, — предложил Артём с отвращением наблюдая, как Алёнка пытается отереть ногу от синевато-сажевой гадости. — Я чувствую, если мы останемся здесь ещё на одну ночь, у меня начнёт съезжать крыша.
— Точно, участковый!! — сорвался с места Максим. — Уж он-то наверняка нам поможет.
К участковому отправились мы всем скопом. Расспросили у местной бабки, тащивший за войлок непослушную, шутовую козу, с такими странными глазами, будто она совсем не понимает, зачем родилась на свет, где можно найти участкового.
— К нему лучше домой наведаться, — сказала старуха, — как пить дать картошку окучивает. В участок только к обеду наведается.
Участкового Семёна Никитича мы действительно нашли возле своего небогатого домика, в одних спортивных штанах, на небольшой грядке, с тяпкой в руках. Это был молодой человек лет тридцати, с продолговатым лицом, любопытным взглядом и неизменной строгостью в глазах. Когда мы наперебой изложили Семёну Никитичу суть своей проблемы, он долго молча стоял, подпершись тяпкой, внимательно разглядывал нас всех и каждого по отдельности, затем отерев запотелый лоб, указав в сторону хрупкой беседки, сказал:
— Ладно, проходите. Попьём чая, и вы всё мне ещё раз подробно расскажите и про Ленку Лозу, про Витю, и главное про магазин.
У Семёна, как он повелел нам его называть, чай оказался жуткой дрянью. Но, выбирать не приходилось, да и вида показывать тоже не хотелось. Мы, почему-то, поверили, что этот хлипкий милиционер уж точно нам поможет.
— Значит, говорите, бензин закончился и уехать вам отсюда никак не выходит, — говорил Семён с задумчивым взглядом, отхлёбывая чуток «помойного» чая из широкого блюдечка.
— А как уехать без бензина? — хмыкнул Артём.
— Та-ак, — проговорил Семён, — ясно! Значит, говорите в загибающемся сельмаге вам продали экзотические и дорогие продукты, которые на утро превратились в помои и мусор.
Мы молча переглянулись меж собой, понимая, насколько это нелепо звучало.
— А ты, значит утверждаешь, — обратился участковый ко мне, — что вторую ночь подряд встречаешь Лену Лозу?
Я лишь утвердительно кивнул головой.
Наступила странная тишина. Участковый замер в неподвижном состоянии, уставившись в одну точку. Блюдце с чаем в его руке еле заметно начало наклоняться набок, и возникла опасность, что оно вот-вот разольётся.
— Вы нам не верите? — с каким-то сокрушением в голосе спросила Катя.
Этот вопрос словно возвратил участкового в себя. Он слегка мотнул головой, обвёл нас поочерёдно всё тем же строгим и удивлённым взглядом, наконец сказал:
— Ладно! Пошли!
— Куда? — спросил Артём, глядя, как Семён Никитич, будто угорелый сорвался с места и направился к калитке.
— На месте объясню, — нехотя кинул участковый даже не оборачиваясь.
Шли всю дорогу молча, еле поспевая за несущемся быстрым шагом Семёном. Когда свернули на песчаную грунтовку, поняли, что направляемся к кладбищу.
— Ну, и чего мы сюда припёрлись?! — раздражённо пробормотал Максим, когда мы, путаясь в цепких зарослях сорняков, пробирались по узким проходам кладбищенских тропинок.
— А вот чего!! — гаркнул, всю дорогу молчавший Семён, указывая жестом на две невзрачных могилки- близнецы, с одинаковыми крестами.
Первая не имела фотокарточки, только лишь надпись. На второй же располагался металлический кружок-фото и внизу табличка с корявыми, красными буквами: Лоза Елена Александровна. На фотографии я безошибочно узнал ту самую девушку, которую встречал пару раз на ночной дороге.
— Это же её я видел вчера и позавчера… — начал было я, но участковый перебил меня, махнув обеими руками:
— Вы что, меня за идиота здесь держите?! Вы чего мне тут дичь какую-то гоните, про ходячих мертвецов?! Вы кто такие вообще? Кто вас послал?
— Да мы же вам уже объясняли, — Катя тоже начала повышать голос. Мы приехали из Киева. Туристы, понимаете? Хотели посмотреть тот храм, где Вия снимали, ну и вообще село ваше. Потом этот столб с дурацкой надписью, а дальше мы заблудились и у нас закончился бензин! И теперь мы вот тут у вас застряли и никак не можем выбраться!! Мы ничего не хотим знать о ваших мистических заморочках. Просто просим помочь нам выбраться отсюда.
Участковый злобно замычал, нервно вынул из кармана пачку сигарет, вынул одну сигарету и тут же сунул её в зубы. Затем вытащил её, опомнившись и помяв пальцами, отправил обратно. Он тяжело вздохнул и показав жестом, чтоб шли за ним пошагал к выходу из кладбища.
— Ребят, — вдруг окликнул нас всех Артём. — Идите сюда.
Он стоял у простенького памятника с крохотным крестиком на макушке. Когда я подошёл, вместе со всеми, к Артёму и посмотрел на памятник, у меня перехватило дух и обдало всего неприятным холодом. Над надписью Куликова Матрона Ефремовна изображалась гравюра. Гравюра выглядела недостаточно качественно выбита, но и на этом изображении можно с лёгкостью было узнать бабу Мотю.
— Мистика, — прошептала Катя.
— Это что получается, баба Мотя тож не настоящая, как и Ленка? — проговорил я.
— И мы две ночи ночевали у мертвеца какого-то, — добавила Алёнка.
— Постойте, — сказал Максим, — а как же мы с ней разговаривали, она нас угощала едой, расспрашивала, шутила.
— Угу, — мотнул головой Артём, — озеро нам указала, которого и в помине нет.
За калиткой кладбища располагалось несколько скамеек, на одной из них присел участковый Семён. Он угрюмо сидел, глядя в одну точку и покуривал сигарету.
— Я сюда пять лет назад приехал, — сказал он, не отрывая взгляда от пустоты, когда мы подошли к нему ближе. — До меня здесь участковый был Белик Савва Ильич. Мужчина уже не молодой, как раз на пенсию собирался. И вот он как-то резко уехал из села. Рассчитался с работы и уехал. Мне показалось такое дело весьма странным.
— Почему? — спросил Артём.
— Да он обжился здесь: дом построил, жена его огородиной занялась, сына женил, неподалёку ему участок приобрёл. Тоже строиться планировал. Хотел на пенсии с сыном огурцы выращивать. Это мне потом местные рассказывали. И вдруг взял- всё бросил и уехал в неизвестном направлении. Помню, это случилось как раз после того, как дело Лены Лозы закрыли, за отсутствием состава преступления. Нашумевшая история, тогда об этом все говорили. Я, даже, пытался своё расследование вести. Но, толком ничего и не раскопал, кроме того, что и так казалось известно. Точно знал, что много чего осталось без внимания, неясного. Ходил к Мишке Сластиону, к Шлявику этому. Внятного ничего не добился. А дальше дела, жизнь так закрутила, что не до того уже стало.
Семён глубоко затянулся табачным дымом и задержав дыхание выдохнув, немного прокашлявшись и отбросив в сторону окурок.