Стройка, постепенно вылезала из земли. Уже были закончены два этажа подземной парковки и цокольный этаж, начинали монолитить первый. Саша ездил на совещания вместе с Алениным.
Однажды на совещание Шота Томазович, подитожил
- Ну, ладно! Всэ вопросы решили? А тэпэр к главному давай пэрэйдем. ЧП, у нас произошло. Тигран сэйчас расскажет.
Аленин плохо себя чувствовал, простудившись на даче, которую недавно купил для своей третьей жены. Она перебралась туда жить с их маленьким сыном, на всё лето и начало осени, ещё в апреле. И Аленин выехал за город. Он не имел машины и мучался в электричках. Но, никогда не жаловался.
Как раз в этот момент он громогласно, и душераздирающе чихнул.
- Ой! – сказал он и попытался высморкаться, но не успел, чихнув с большей силой.
- Будь здоров Григорич! – сказал Шота Томазович. И добавил, с улыбкой на лице:
- Когда я был маленьким и мнэ было сэм, или восэм лет, я вместэ со старшим братом смеялся над своэй бабушкой, которая нюхала табак, когда раскладывала пасьянс, и чихала от этого. Так вот она всэгда чихала ровно двадцать один раз. Мы даже поспорили с братом один раз. Он нэ вэрил мне, что она сможет столько раз чихнуть. А я-то знал. Потому, что подсчитал в прошлый раз. И брат мне проспорил, а спорили мы на дэдушкины часы, которые проигравший должен был у него украсть на время для выигравшего, чтобы тот их носил, пока дедушка их искал, - рассказал историю Шота Томазович.
В этот момент Аленин чихнул третий раз.
- Да что ж это такое, чёрт побери! – крепко высморкался он, в замучанный с самого утра носовой платок.
- Если три раза, то это уже простуда, - констатировал Саша.
- Так я и говорю о том, что простужен! – сказал Григорич с улыбкой.
Все сидящие за огромным, прямоугольным столом, в переговорной – засмеялись. Только один Тигран сдержанно улыбнулся, и тут же, как только смех стих, приступил к докладу:
- Григорий Григорьевич, тут у нас такое дело. Одна колонна завалилась. Нужно, чтобы вы посмотрели.
Тигран был начальником технической службы заказчика, и отвечал за все возникающие на стройке проблемы, связанные с проектной документацией.
Это был спокойный, уравновешенный человек, выделяющийся врожденной скромностью, и чувством такта.
- Посмотрю. Конечно, посмотрю. Хотя она и не женщина. А какой этаж? – произнося слова с некоторой ленью в голосе, по-барски, скорее пропел, чем произнес Григорич.
- Да, ты уж посмотри, пожалуйста! – сквозь улыбку произнес Шота Томазович, и добавил, - Ошиблись мои олухи. Нэ убиват жэ их за это?
Все не спеша вышли из-за стола и постепенно стали выходить из переговорного зала, для того, чтобы идти дальше на стройку, смотреть нагнувшуюся колонну.
- Я с вами нэ пойду. Рассмешил я вас, да и сам вспомнил дэтство. Работы у мэна много. Ты уж там реши всё, Григорич. Помоги рэбятам.
- Хорошо, Шота, я посмотрю, - сказал Григорич. И только от этих слов уже всем стало спокойнее. Хотя никто не знал насколько серьезным, может оказаться это обстоятельство на деле.
Аленин был похож, как две капли воды, по всем своим параметрам, как внешне, так и по возрасту, на Литовского актера Юозаса Будрайтиса.
- А, как она наклонилась? Сама? – спросил он.
- Не знаю, как. Наверно при заливке бетоном опалубку перекосило, а выпрямить не смогли самостоятельно, а может и не заметили сразу, - объяснил ситуацию Тигран. Он давно находился на территории Российской федерации и от этого достаточно хорошо, без акцента говорил по-русски.
- Пойдём на стройку, посмотрим, - сказал Будрайтис.
Все прошли на строительную площадку, до которой было метров двести, не больше.
- Вон та! Во-о-н, видите? Она, наклонно стоит! - сказал Тигран, указывая на одну из многих колонн в опалубке.
- Нет, не вижу. А насколько она отклонилась?
- На десять сантиметров.
- А какой этаж?
- Двенадцатый.
- Это, какой у нас корпус будет? Восьмой, или девятый?
- Девятый, в ней двадцать два этажа, меньше на три, чем в восьмом, - понял, к чему клонит Аленин, Тигран.
- Понятно, практически посередине дома. Чуть выше даже. Ну, ничего страшного, - ленивым тоном, ответил Аленин.
Этому человеку достаточно было всего лишь на глаз и по памяти, измерить масштабы проблемы, чтобы понять, критична ли ситуация, стоит ли она того, чтобы сделать расчёт, или вообще демонтировать полностью эту завалившуюся от вертикали, колонну.
- Но, всё равно давайте сейчас на подъёмнике поднимемся на горизонт, и там посмотрим? – предложил Тигран.
- Обязательно, - сделал первый шаг к подъёмнику Аленин.
Таких, как Аленин, в Москве того периода можно было пересчитать по пальцам. Будучи классным расчётчиком, он обладал ещё и неимоверной интуицией. За его спиной было много серьезных объектов, которые делал институт, где он работал. Все они отличались особенной смелостью, как архитектурных, так и конструктивных решений. Имея такой опыт, он брал на себя и решение всех административно-организационных вопросов, что собственно и должен простой ГИП, но не в таких колоссальных количествах, как это делал Аленин. У него в подчинении было несколько ГИПов со своими бригадами, и две женщины секретаря, которые вели переписку с многочисленными заказчиками и строителями, по многим ведомым им объектам.
Благодаря им, он успевал всё. И разгребать ту письменность, накопленную за время его отсутствия, объясняя секретарям, как именно нужно отвечать на письма. Иногда сам делая эскиз текста ответа. Потом он шёл в святая святых – к своим ГИПам. Туда, где хранилось его производство и рождались конструкции строящихся зданий.
* * *
По мере того, как этажи жилого дома росли, его припухлости постепенно отваливались, тем самым сокращая количество индивидуальных этажей, превращая их в типовые. Остался неизмененным только вздутень стилобатной части. С ним уже ничего нельзя было поделать. Но он был сделан не как лоджия, входя в тёплый контур здания. Поэтому покупатели, приобретающие квартиры, руководствуясь, прежде всего стоимостью их квадратных метров, не задумывались об уродстве самого плана здания и возможности врисовать в него хоть какую-то, мало-мальски реальную планировку. Люди, находятся по большей своей части где-то в другом мире, веке, и стране. Поэтому такая вещь, как прямоугольная в плане квартира, или хотя бы её комнаты, не могут заинтересовать их больше, чем неспокойный кривой, или радиусный в плане контур её габаритов.
Башня становилась с каждым днём всё стройнее и ухоженней, выравниваясь и приобретая те формы, которые и должны были быть у неё, с точки зрения градостроительных объемов, а не волшебного, сказочного замка, каким она казалась простым обывателям.
И чем больше она выравнивалась, тем сильнее, на собственной шкуре Саша понимал, что главное в архитектуре, это не, желание угодить собственному тщеславию, в попытке построить себе памятник, истинную красоту которого видишь лишь только ты один, как автор. А, наоборот – понравиться заказчику во всех его поначалу бредовых идеях, воплотив их в жизнь, придав логики и здравого смысла.
Эти знания Саша приобретал, что называется на войне, находясь в пекле боевых действий, между двух огней. Одним из них был директор института, с которым он теперь воевал напрямую, без посредников. Другим, являлся заказчик, который был неимоверно рад тому, что его наконец-таки услышали и готовы исправить, если не всё, то хотя бы часть тех ошибок, что допущены талантливыми архитекторами до того, как они попали в психиатрическую больницу.
Дом постепенно поднимался вверх, подходя к своим чердакам. Дело в том, что в здании имелись двухэтажные квартиры, которые располагались на последних этажах. Наличие же технических этажей приводило к потере примерно двухсот квадратных метров площадей, которые можно было продать по хорошей цене, приплюсовав к пентхаусам. Но директор института был ярый противник совмещённых кровель. Заказчик, как только ни пробовал склонить его к этому варианту, но у него ничего не получалось. То ли предлагалось мало денег, то ли сам директор держал принципиальную позицию по этому вопросу, но воз оставался и поныне там. До тех пор, пока за дело не взялся Саша.
Уже очень хорошо усвоив, что такое логика проектирования, он не нуждался в каких-то особых уговорах со стороны заказчика. Ему достаточно было одного вопроса:
- Саша, а почему бы нам нэ попробоват сдэлат квартиры ещё и в техничэских этажах?
И Саша сразу же согласился порисовать там планировки, обойдя все коммуникации. Что ему и удалось без особого труда сделать.
Шота Томазович был несказанно рад, подсчитывая в уме те, свалившиеся нежданно ему на голову, тысячи халявных долларов. Дело в том, что тогда ещё сходило с рук несоответствие в площадях, произошедшее во время строительства, с площадями, заявленными в экспертизе, если оно не превышало пять процентов от всей площади объекта. А оно ни в коем случае и не превышало! Так, что ничего незаконного Саша не делал. Более того, брать за это деньги, ему не приходило в голову, а Шота Томазович и не предлагал, считая видимо его слишком молодым для того чтобы уделять ему какое-то финансовое внимание. Но он, как-то по-отцовски любил его.
Шота Томазович относился к Саше, как к своему сыну, который в это время учился в Лондоне, а Саша был здесь, под боком. Дело в том, что Саша был на четверть Баск, благодаря бабушке по маминой линии. В Грузии считали, что баскский язык ближе всего к Грузинскому. Правда, эту инициативу перехватили армяне, не позволяющие грузинам быть в чём-либо, первыми.
Саша рассказывал об этом Шота Томазовичу. А тот и сам искал какое-то сходство в Саше со своим сыном. И, узнав об этом факте Сашиной родословной – обрадовался, тем самым видя некое подтверждение своему отношению к молодому, принимающему его желания, архитектору.
- Ты нэ бойся дэлат совмещённые крыши. Знаэш у меня есть один друг армянин, он глава в Монархе. Так вот это они построили на пересечении Рублевского и Можайского шоссе жилой комплекс. Очэн красивый! Там тоже нэт чэрдаков. Это можно так дэлат. Я знаю.
Всю ответственность за происходящее Саша взял на себя, согласовывая, разумеется, каждый шаг со своим руководителем, Надеждиным, но, не ходя в обход его к Пристроеву. В первую очередь из-за страха перед ним, а уж потом из-за соблюдения субординации.
Потом, когда дом был построен, Пристроев отомстил за проделанную им работу. Для него Саша выступал в роли предателя, не выполняющего волю руководства, пошедшего на поводу у заказчика.
Пристроев был осведомлён о всех отклонениях от проекта, и возможно даже сам иногда инкогнито заезжал, попросив водителя сделать небольшой круг, на объект, не показываясь заказчику и не выходя из машины.
Дело в том, что дом строился в соответствии с заданием на проектирование, подписанным самим же директором, в котором ничего не говорилось про наличие мусоропровода. И Пристроев знал об этом, но ему нужна была какая-то зацепка для проведения воспитательной работы. И он схватился за его отсутствие, как за спасательный круг, объявив выговор с занесением в личное дело за плохое качество выпускаемой, проектной документации.
Он не стал размениваться на все другие отклонения от того проекта, который он сам и нарисовал, но руками Стасова и Надеждина, выбрав лишь только мусороудаление. Пристроев не мог позволить кому-то в институте не выполнить его волю. Ему было принципиально важно выпускать проверенную и выверенную до миллиметра, архитектуру. Ведь в каждом объекте он был автором творчесского коллектива и относился к этому требованию не просто ревностно, но и со всей ответственностью, прежде всего, как архитектор.
Пристроев действовал постепенно, сперва повернув всё таким образом, как будто Надеждин и Саша, обманули его, хитростью заставив подписать обложку задания на проектирование. Но проект прошёл экспертизу. И отсутствие мусороудаления не являлось нарушением норм на проектирование.
Тогда, поняв, что весь его план рушится, Пристроев позвал к себе специалиста по мусороудалению, который напел ему песню о том, что без его мусоропровода нельзя не только строить, но даже думать о том, каким может быть будущее жилое строение.
Это был Голопов, человек с большим опытом мусороудаления из всевозможных объектов капитального строительства, и не менее меньшим мнением о своей значимости и незаменимости.
Саша не мог понять, по собственному ли желанию, или по просьбе Пристроева, Голопов позвонил ему, попросив подойти к себе в кабинет.
«Голопов Аркадий Семёнович, начальник отдела МТО» - было распечатано на бумажке и прикручено к двери через оргстекло, шурупами.
Это был уже пожилой сотрудник, с которым Саша часто общался на различные автомобильные темы, так, как Голопов был заядлый автомобилист.
- Ну, Саш, что ж это ты вытворяешь такое? Разве можно строить без мусора? Кто его будет удалять? Так можно зарасти грязью с ног до головы! – прямо с порога начал он свою воспитательную работу.
- Ничего не знаю Аркадий Семёнович. Мы проектировали по нормам. Это вы просто нервничаете из-за того, что вашего раздела нет в составе проекта, и от этого у вас план по загрузке не такой заполненный, - спокойно объяснил Саша.
- Да ты сам-то понимаешь, что говоришь? Какой план, какая загрузка? А если мне позвонят жильцы и спросят, почему я не спроектировал им мусоропровод? Что тогда я им скажу?
- А почему, собственно вы им должны что-то говорить? Разве вы имеете отношение к этому проекту?
- Вот! В том-то всё и дело, что никакого отношения я теперь к нему не имею и не хочу иметь!
- Ну, вот и славно! И не надо так нервничать, из-за этаких пустяков! - сказал на прощание Саша, и закрыл за собой дверь кабинета.
Голопов был проектировщиком старой закалки. Это были те люди, которые умели, каждый по-своему читать СНиП (свод норм и правил). Более того, к таким выводам они приходили только лишь из-за своей незаменимости и многих, многих лет проектного опыта за плечами. В разговоре с ним, человек всегда чувствовал себя заранее неправым, и порою, даже виноватым. Даже в том случае, если все нормы проектирования и были на его стороне.
Пристроев не хотел устраивать истерики, разборки, воспитательные беседы. Он действовал строго по тем установкам, которые были приобретены им ещё в прошлой, Советской жизни. Так, как с ним самим поступали так его бывшие руководители. И, по большому счёту был прав. Действуя, таким образом, он избавлял себя от волны возмущения, показывая свою волю, и воспитывая сотрудника одновременно. Чужими руками, подготовив плацдарм для вынесения приговора, можно было обьявить ту меру наказания, что была, по его мнению, самой заслуженной в данном случае.
- Ничего страшного Саш. Ерунда, какая! Пристроев просто тебя воспитывает так! Он никогда ещё плохого, никому не сделал! А этот выговор, он через годик автоматически аннулируется, не переживай! Иди работай спокойно. Просто он хотел тебе показать, что нельзя втихаря от него что-то делать – сказала ему Сан Санна, начальник отдела кадров, когда он зашёл к ней, для того, чтобы расписаться за полученный выговор с занесением в личное дело.
- Но, ведь он с занесением!
- Ну, и что с того! Говорю же тебе, что через год он автоматичесски перестанет существовать.
Она считалась одним из так называемых сторожилов института. Ей тогда было около пятидесяти лет. Она знала всех, что и подобает начальнику отдела кадров. Это был, опытнейший психолог, мастер человеческих душ. Она видела сотрудника насквозь, и ей не нужны были никакие бумажки, справки, характеристики. Когда приходил устраиваться на работу новый человек, она, только по его глазам, манерам, и по местам предыдущих работ, могла сказать о нём всё. Такие люди совершенно исчезли в последнее время из поля зрения в крупных организациях. Там почему-то перешли на заполнение каких-то анкет, рассмотрение портфолио, характеристик, резюме. Словно люди в наши дни перестали видеть то, что доступно невооруженным глазом, доверяясь бумагам, буквам, картинкам, и подписям, подкрепленным печатями. А бумага терпит всё.
Выговор был получен и занесен в личное дело.