В итоге перед Сашей на столе стоял макет с изрезанной со всех сторон архитектурой. Он был полностью утверждён директором. Нижние волнообразные наплывы были двух вариантов, и один, больший по размеру, снимался, оставляя взору другой, распложенный под ним. Так, как Пристроев окончательно ещё не определился в некоторых архитектурных нюансах.
И весь этот ужас, который хорошо, со всеми мельчайшими подробностями хранился в недрах памяти Пристроева, нужно было теперь воплощать в жизнь, не какому-то постороннему дяденьке, а именно ему, Саше, оставшемуся один на один с этой «высокой» архитектурой.
Он ненавидел этот макет, но уважал Стасова.
Заказчик к тому времени уже смирился с этой детской игрой, выросших в трудные для страны годы, архитекторов. Он понимал, что даже, если этот бред сумасшедшего пройдет экспертизу, всё равно построечные условия наведут свой порядок во всём этом ужасе, натворённом проектировщиками.
- Какой кошмар!!! Как же это воплотить в жизнь? – думал тогда Саша. У него не было бригады. Все Стасовские люди разбежались. Одна Ирина, пока находилась в его распоряжении. Но она не особо знала этот объект. И он оставался один на один со всем этим наследием, доставшимся ему в обмен на повышение. Но Надеждин понимал, что одному ему не справится, что нужны люди. И он помог ему, дав в помощь кого-то из других бригад.
На самом носу уже брезжила экспертиза. Нужно было срочно прорисовывать весь этот архитектурный кошмар на планах и фасадах, которые, в свою очередь, имели отсталый от реальной ситуации вид.
Архитектура здания, если смотреть на стоявший, на столе, перед Сашей макет, настойчиво говорила о том, что она не позволит такую роскошь, как повторяющийся типовой этаж. Нет! Нет! И только нет! Каждый должен быть индивидуален и неимоверно сложен в своём исполнении.
Конструкторы данного волшебного дома, находились на стороне, в другом проектном институте, у них на субподряде. Они зависели финансово от генерального проектировщика, и были готовы сделать какую угодно ахинею, только лишь для того, чтобы получить свои деньги. Но сделать её должны были профессионально грамотно. А это было ой, как сложно, несмотря на колоссальный опыт ГИПа, отвечающего за работу.
Аленин был не просто ГИП. Григорий Григорьевич, являлся комплексным ГИПом. И Саша, первый раз в своей профессии столкнулся с такой должностью, появившейся возможно и гораздо раньше тех дней, но не набравшей такой силы, которую она заимела потом, лет через десять. До этого ему никогда не приходилось иметь дело с таким обьёмом работ, когда требовались уже не конструктивные знания, а организационные, умение составлять тексты договоров, и опыт общения на высоком уровне, с постоянным принятием самостоятельных ответственных решений.
Работать с таким КГИПом, как Аленин, было не только просто, но и спокойно. Это был не человек, а глыба. Он всё умел и знал. С ним было хорошо.
Для заказчика, который выступал на этом объекте, ещё, как инвестор и риелтор, в одном лице – было важно минимальное присутствие несущих конструкций на планировках квартир. Это были, как раз те времена, когда люди, дорвавшись до свободы, не могли насладиться ей, ломая всё, что только можно было сломать в купленных ими квартирах, и если они не погибали сразу под обвалившимися перекрытиями, то продавали потом весь этот, натворённый ими с горяча ужас, покупая следующую, используя её, как полигон своих фантазий.
Аленин был, именно тот человек, который одновременно нужен был и архитекторам, с их волшебными запросами, и заказчику, со сказочными требованиями.
Сама планировка, каждой из данных, стоящих рядом и соединенных между собой башен, была уже воплощена в жизнь с тем же заказчиком, но по другому адресу, в виде одиноко стоящей башни. Команда проектировщиков, участвовавшая в её проектировании, была та же, что и сейчас. Всё было отлажено и проверено на деле. Но сейчас, спустя каких-то полтора года, после той стройки, Пристроев очень раскрепостился, как архитектор, возмужал и набрался смелости. Поэтому-то его архитектура творила со зданием такие чудеса.
Дело в том, что раньше, при СССР, никто бы не позволил творить в городе такое буйство больной фантазии, потом, во времена перестройки, строительство слегка приостановилось. Теперь же можно было всё, что только могло прийти ему в голову. За исключением, конечно, самого страшного – современной архитектуры. Она к нему никогда не приходила. Её он боялся больше всего на свете.
И Сашу удивляло, как же такое может быть? Человек, проработавший всю свою юность, и молодость в панельном домостроении, имеющий огромный опыт применения современных технологий, а также, опыт градостроителя, какой-то период являясь главным архитектором одной из столиц, бывших союзных республик – ненавидит логику современной жизни.
Все несущие пилоны КГИПу удалось распределить по периметру плана, оставив в центре бетонные стены только на лестнице и в лифтовых шахтах, а также, между квартирами. Пространство больших по тем временам, имеющих условную планировку, квартир - не имело, ни одной колонны. Этот эффект добивался применением мощной стальной арматуры, диаметром тридцать шесть миллиметров. Это был не монолитный железобетон, а скорее, стальные конструкции, защищённые от пожара тонким слоем бетона. Перекрытия мембранные, безбалочные и без капителей, толщиной двести семьдесят миллиметров, не считая конструкции пола.
* * *
Проект прошёл экспертизу.
Как?
Это был двухтысячный год, в Московской Государственной экспертизе работали профессионалы. Те, кто, прежде чем переквалифицироваться в экспертов, отработали в реальном проектировании. У многих имелся многолетний опыт. То есть это были люди, знающие, и понимающие, что стоит за этими ошибками в проектных чертежах. Они умели видеть суть каждого раздела проекта. Не выискивая мелочь, что, как раз видна сразу, но не профессионалу, заточенному на том, чтобы в проекте не было ляпов и несоответствий. Наоборот, стараясь увидеть то, главное, без чего проект опасен, или неполноценен. Такое, возможно только тем, кто действительно, если можно так сказать: - «в профессии». Просочиться на работу экспертом, имея, всего двадцать пять лет от роду, было невозможно. В таком возрасте человек не может иметь опыта проектирования, и строительства. Замечания, формулируемые экспертом, в первую очередь имели значимость для самого объекта.
Сегодня, наоборот важен сам список, этих пустых, по своей сути, однообразно унылых из проекта в проект переписываемых – замечаний. Число которых, уже не определяется самим экспертом, а навязывается руководством экспертизы, с целью обеспечить значимость и показную глубину проделанной работы.
Времена меняются. Кадры уходят, или их «уходят», с целью омоложения коллектива, или по причине несоответствия должности. Формулировка: - «не справляется с работой», часто применима в наши дни.
- Но не справляется, с какой именно работой? – возникает вопрос. Не с той ли, что искусственно навязанна, для создания её же видимости? Именно! Да-да! Именно с ней. Примерно, с две тысячи пятого года, а может чуть раньше, начался весь этот процесс, доведения до абсурда прохождения проектом экспертизы.
Если раньше эксперт мог выявить в проекте серьезнейшие ошибки, делая это редко, по причине того, что уровень самих проектировщиков был высок, то теперь, когда уровень проектирования катастрофически упал, эксперту, не удаётся найти ничего принципиально опасного в проектах, из-за его низкой квалификации. Поэтому, если раньше процесс прохождения экспертизы занимал меньшее время и мало выявлял проблемных участков, сейчас время её прохождения не просто увеличилось в разы, но зачастую заканчивается вторым и порою даже третьим заходом, после получения отрицательных заключений. При этом сами выявленные проблемы, которые ведут к таковым заключениям, не имеют такой опасности для объекта, которая могла бы повлиять на его эксплуатацию. Это могут быть такие вещи, как нехватка ширины в пять, десять миллиметров в дверном проеме. Заужение на три сантиметра в ширине эвакуационного выхода, Запроектированный уже, чем прописано в нормах, всего на пару сантиметров - инвалидный пандус. Не дай Бог, имеющий наклон не в соответствии с нормами, на полпроцента, что может существенно повлиять на его длину, увеличив с двадцати метров, аж до двадцати с половиной.
Раньше это могли быть несоответствия нормативной базе следующего характера: отсутствие пожарной двери с требуемой пожаростойкостью, отсутствие окон данной площади на эвакуационных лестницах, ненормативная ширина пожарных отстойников на балконах. Иными словами, гораздо более серьезные нарушения, действительно влекущие за собой опасные последствия. Сейчас они стали не замечаемы экспертами, по причине их ориентации на другие, гораздо более важные с точки зрения подхода нынешнего руководства к процессу – проблемы.
И сам заказчик уже понимает всю бесполезность соблюдения норм и старается не лоббировать свои интересы в том случае, если экспертиза государственная. Поэтому, в самом начале проектирования и решается вопрос с тем, какая именно она будет. Если частная, то это дешевле на круг, при строительстве.
Были другие времена, шёл двухтысячный год, и Саша всего за один месяц снял все замечания по своему объекту и продолжил параллельную работу по проектированию стадии «Р», которая позволяла вести одновременно с этим строительство.
* * *
Раз в неделю, рядом со стройкой, в офисе заказчика, который был расположен в перестроенном здании бывшего детского сада, проходили совещания по объекту. После них, все шли на стройплощадку.
Все работники этого офиса, водители и секретари, а также, рабочие на стройке, начиная от крановщика и кончая каменщиком, были из Грузии. Начав с какого-то маленького объекта, постепенно разрастаясь и становясь опытнее, эта строительная фирма всё крепче закреплялась на строительных площадках Москвы.
Сначала Саша ездил туда вместе с руководителем мастерской, потом Надеждин, поняв, что Саша вполне может справляться и без него, перестал ездить.
Совещание проводил сам Шота Томазович. Генеральный директор фирмы, мужчина семидесяти лет. Очень крепкий грузин, с крупными чертами лица. Он говорил медленно, так, как-будто, каждое слово обернуто в свой собственный фантик, и, прежде чем его произнести, он должен был его развернуть и только потом положить себе в рот. Говорил он мало. Соответственно и сладкого, ел столько же.
Когда же начинал злиться, будучи чем-то недовольным, то паузы между его словами сокращались. И от этого он казался более добрым и беззащитным. У него были огромные кисти рук, казалось, что они, никогда несмотря на свой размер, не знали тяжелой, физической работы.
Всегда по правую руку от него сидел Гия Авксентиевич. Заместитель генерального директора. Это был ещё тот «бандит». В прошлом борец вольной борьбы, он, и в повседневной жизни продолжал себя вести так же, как и на ринге. Первым делом он присматривался к новому человеку, выискивая слабые стороны. И делал он это легко, даже не пытаясь маскировать свой, пронизывающий насквозь, недоверчиво-презрительный взгляд. Человек, который первый раз видел его в жизни, ощущая на себе этот взгляд, сразу зачислял его в разряд своих врагов. На самом деле это был совершеннейший ребёнок в своем мировоззрении. Такой же беззащитный и шкодливый. Но это оставалось скрыто от постороннего взгляда за ширмой, приобретённого в юности бесстрашия и презрения к незнакомому окружению. Он был очень высокого роста, и несмотря на свои почти шестьдесят лет, сохранил спортивный вид. Одно ухо его было сломано в юности и срослось так, будто его сильно зажевали. Кисти рук не были такими большими, как у Шота Томазовича, но они выглядели такими, словно их обладатель поработал ими, перекидывая тела многочисленных противников.
Саша наблюдал за этими, первыми его серьёзными заказчиками. Сколько в его жизни должно было быть их? Он не знал, но эти, с которых и начался его самостоятельный творчесский путь, являлись яркие личностями, не желающими, а может быть и не умеющими скрывать намерения. Они словно бы дети, первоначально пытаясь казаться скрытными и немногословными, в итоге раскрывали перед своими сверстниками во время игры в войну свои карты.
Оба они были близкими родственниками, но, насколько близкими, и какими именно – Саша не знал. Да, если бы и узнал, то никогда бы не запомнил. Ему тяжело давались эти формулировки.
Ездили они оба на огромных японских внедорожниках, но не чёрного, а серого цвета. Причем Шота Томазовича возил водитель, а Гия Авксентиевич катался сам, лихо и уверенно.
Эти два человека сильно дополняли друг друга, как внешне, так и в бизнесе. Двое из ларца – называл их за глаза Саша.
Ему казалось, что мозгом всего этого строительного безобразия, является, безусловно, Шота Томазович, а за воплощение в жизнь отвечает Гия Авксентьевич. Всем занимаемым ими должностям в бизнесе, конечно же, можно было дать определённые, чужеземные названия. Но, вот только зачем? Это не требовалось, ведь они и так были прописаны у них в трудовых книжках. Важно было другое, то, что они вместе, и так удачно дополняют друг друга, что и не хотелось больше ничего об этом знать. Шота Томазович, как человек более мягкий, нуждался в Гия Авксентьевиче, как нуждаются в том, чтобы кто-то создавал ареол таинственности и страха, искусственно, если он не получается сам по себе.
Если Шота Томазович уезжал на Родину, то вместо него проводил совещания Гия Авксентьевич, если же наоборот, то, как и в первом случае, Саша и Надеждин этого не замечали. Они ездили на совещание к заказчику, получая удовольствие от той незамысловатой игры, что происходила каждый раз в переговорной комнате во время очередного совещания.
Саша присутствовал при том, как полгода назад Надеждин, сидя здесь, в этом переговорном зале Грузинского офиса, вел разговор с Шотой Томазовичем о деньгах. Точнее о той сумме, которую насчитал экономист мастерской, за проектные работы, включая и субподряд другого института. Надеждин стоял тогда насмерть. Но, казалось, что нет на свете более упрямого, пытающегося быть хитрым, человека, чем сам Шота Томазович. Надеждин упирался, надеясь на остатки мягкости и податливости характера Шоты. Но Шота Томазович, в свою очередь, понимая это, имел подле себя, как обычно по правую руку Гию Авксентьевича.
Родштейн видел насквозь этих двух «удальцов из ларца» и поэтому тщательно подготовил Надеждина в путь, сказав напоследок:
- Лёш, если ты уступишь этой хитрожопой горной мафии хотя бы тысячу, то можешь сюда не возвращаться больше.
Это было не голословное заявление. Ну, что он мог сделать такого с начальником той мастерской, которому он собственно и подчинялся, находясь на должности главного инженера? Он мог просто перестать с ним общаться, прекратив всё то, добытое в кровопролитных боях прошлых дней, мирное сосуществование. Оно складывалось тогда не просто, буквально кирпичик по кирпичику. Ведь мастерская, в которую был назначен Надеждин, потеряла своего руководителя, по причине его смерти. Совсем недолгое время после такой невосполнимой потери ею руководил Донов, прежде чем пошёл на повышение в Москомархитектуру. Родштейн же был главным инженером мастерской, уже несколько лет. Соответственно, получив себе уже третьего на его веку руководителя мастерской он стал во всем противиться ему, сам не понимая по какой причине. Может быть это просто был дух противостояния во всех начинаниях нового руководителя, а может и то, что возраст Надеждина был совсем ещё не тот, что подобает иметь руководителю, как видимо считал тогда Родштейн.
Терять же с таким трудом, благодаря коммуникабельности Надеждина, приобретенную возможность мирного существования – не хотелось ни в коем случае.
Надеждин боролся, как лев. И Саша не узнавал тогда своего руководителя, видя его прежде совершенно, с другой стороны.
- Я тебе, Лёш, просто нэ могу дат такие дэнги! Меня мои жэ луды нэ паймут, - медленно проговаривая каждое слово, произносил с акцентом Шота Томазович.
- А вы и не говорите никому, - предлагал свои решения Надеждин.
- Как это нэ говорит? – принимал за правду, словно ребенок, предложение Надеждина Шота Томазович.
- Э-э-э! Нэ надо так говорит. Да над нами всэ смэятса будут, - влез в разговор, разъярённый несправедливостью формулировок, словно ребёнок в песочнице Гия Авксентьевич.
Когда он волновался, то говорил с еще большим акцентом, чем Шота Томазович, и делал длинные паузы в предложениях от того, что забывал некоторые слова и пытался их вспомнить, в итоге заменяя другими, иногда Грузинскими.
- А вот так вот. Я не имею права вам уступать. Если вы не согласны с нашей суммой, то проектируйте с другими!
- Вот я так и сдэлаю! – сказал Шота Томазович.
- Нэ надо, Лёша, так говорит. Мы знаем, что ты нэ хочешь с нами работат. Мы тэба раздражаем тэм, что дэнег нэ платим. Но мы нэ будем платить столко, сколко тэбе захотэлось, мы не родители, чтобы содержать тэбя и всю твою сэмью, - добавил Гиа Авксентьевич.
- И славно! А мы тогда поехали. Саш, пошли, - демонстративно начал собираться Анатолич.
- Ладно. Падажды, – попросил Шота Томазович.
- Э-э-э! Пускай едэт! – отпустил Гия Авксентьевич.
- А, что случилось?
- Ничэго нэ случилось. Просто давай я так уж и быт, тебе еще пару лимонов накину, - начал новый виток игры Шота Томазович.
- Нет, пара лимонов нас не спасут.
- Э-э-э! Спасут, ещё как спасут! Нэ говоры эрунду Лёша!
- Нэ давай ему ничэго! Ты, что с ума сошел? – влез, расстроившийся, словно ребёнок Гия Авксентьевич.
- Я и не говорю, а мы поехали с Сашей, а вы подумайте ещё пару дней. Я жду звонка.
- А–а-ай! Нэ буду я думат ничэго! Нэ будэм мы с тобой работат, вот и все! – заключил Шота Томазович.
- Не работайте. У нас и так работы много! Вам дворцы строить!?
- Э-э-э! Придёшь ещё к нам сам завтра! Просит будэш! – в спину выкрикнул, словно маленький мальчик, обиженный в песочнице старшими детьми Гия Авксентьевич.
Такой разговор тогда состоялся у Надеждина с Шота Томазовичем и Гия Авксентьевичем.
Надеждин не боялся Родштейна. Скорее он должен был опасаться самого Пристроева, как директора института. Ведь он, можно сказать, упустил сегодня конкретного заказчика, с полными карманами денег. Но, были ещё такие времена, когда на вопрос директора: - «Ну, и где договор!?», можно было ответить: - «А его нет, потому, что заказчик слишком мало платит». Тогда у подчинённых был несколько больший диапазон принятия решений на местах. И это только способствовало улучшению качества работы.
Не прошло и пары дней, как позвонил Шота Томазович и, как ни в чём не бывало, завёл разговор о сроках проектирования. После этого звонка, как-то сам собой, позвонил и экономист заказчика. Так начался процесс подписания договора.
Шота Томазович понимал, что то, что будет оговорено в договоре можно не выплачивать до конца. За тот год, который будет идти строительство, произойдет столько всего непредвиденного и непредсказуемого, что смешно делить сейчас шкуру неубитого медведя. Лучше надеть Тигровую и красоваться в ней, как витязь, взяв под залог в ближайшем ломбарде.
* * *
Саша много халтурил паралельно с основной работой, и причиной этому послужила Валентина. Девушка, буквально подобравшая его после того, как развалилась прежняя семья. Он ещё и не думал разводиться, в надежде на то, что всё может наладиться, хоть переехал жить к маме.
Она появилась внезапно в его жизни, придя в институт, отработав в нём практику, сразу после того, как получила диплом. Они встретились первый раз в плотерной, куда все приходили распечатывать чертежи, с дискетами, пользуясь установленным там для этих целей компьютером. Частенько возникала небольшая очередь.
Саша сидел за компьютером, рядом с плоттером, отправляя чертежи на печать, когда к нему подошла худая, среднего роста девушка, с тёмно-русыми волосами, слегка отдающими рыжим. Будучи увлечён распечаткой нескончаемых вариантов планировок, он не заметил, как она вошла. И, через какое-то время, скорее почувствовал, чем понял, слева стоит ранее незнакомая девушка.
Он боялся посмотреть в её сторону, продолжая делать всё возможное для того, чтобы распечатать приготовленные им листы, как можно быстрее. И всё же боковым зрением попытался рассмотреть хотя бы её контур.
То, что ему удалось понять из увиденного, говорило о том, что она вполне себе ничего. Более того, он не столько заметил, сколько почувствовал, еле видимое движение её головы и лёгкий взгляд в свою сторону, последовавший за этим. Да, она явно, так же пыталась рассмотреть его.
- У вас ещё много? – поинтересовалась она.
- От этого тихого, но явно принадлежащего непростому человеку, голоса, он вздрогнул, но, стараясь не подавать вида того, что он смущён, небрежно ответил:
- Нет, ещё парочку эскизов, и всё.
- Вы архитектор? – не придавая особого выражения своим словам, спросила она.
- Местами.
- А я конструктор.
- Вы из нашей мастерской?
- А, какая, Ваша? – слегка улыбнувшись, спросила она.
- Первая.
- Значит из вашей.
- А, как ваше имя?
- Валя.
- А я Саша.
- Тот самый, что недавно стал ГАПом?
- Да.
- Какая у вас интересная работа!
- Не хуже, чем у конструкторов.
- Может быть. Но, только я не хочу быть конструктором.
- Как это!? А, зачем же тогда вы им работаете?
- Так получилось. Знаю автокад. Умею чертить, - не горя особым желанием, что-либо объяснять, обьяснила Валя.
- Переходите ко мне в бригаду, архитектором.
Дальше события развивались стремительно. Валентина заполнила его собой моментально, сумев взбодрить, не просто выведя из состояния тяжёлой депрессии, но и пустив все, уснувшие в нём остатки энергии на работу с появившимися внезапно, практичесски ниоткуда, левыми заказчиками.
Не прошло и пары месяцев, как Саша начал относиться к ней, как к родному человеку, доверяясь во всём. Валентина, удивительным, знакомым только ей одной образом, сумела настроить его на зарабатывание денег. Саша сделал тогда свой выбор в сторону развития, загоревшись желанием вырваться из цепких рук всепоглощающего плена практически победившей его депрессии.
Имея прекрасные внешние данные, он особо не заморачивался тем, что нравился девушкам. И даже и не мог представить, что когда-нибудь попадёт, буквально из рук в руки, от одной жены, к другой. Как палочка, передающаяся по эстафете. И, если бы не его данные, возможно, так и был всю жизнь холостяком, практически не интересуясь женским полом. В такого он превратился из-за того, что в первом браке, а затем, понимая неизбежность второго, не искал себе приключений на стороне. Саша не принадлежал к числу таких мужчин.
Проявив инициативу в ухаживании за первой женой, он вовсе не рассчитывал, что впоследствии, его моментально обведут вокруг пальца и женят на себе, даже не давая возможность особенно проявить себя в таком виде спорта, как «букетно-конфетный».
И теперь Саша халтурил. Он прятался от воспоминаний за работой, так уместно и грамотно протянутой ему Валентиной, словно бы это была спасительная палочка-выручалочка.
Валя оставалась всё время рядом. Она ездила с ним к заказчику, если это было не в рабочее время. И с каждым днём Саша больше понимал, что она хочет стать архитектором.