Все познается в сравнении. Несмотря на всеобщий советский дефицит, моя мамочка, прогуливаясь со мной по универмагу (а было это в 1970 году), говорила мне ласково и нежно:
– Леночка, когда мне было 10 лет, и 15, и 20, полки магазинов были настолько пусты, что, глядя на них, меня пробирал холод, а газеты писали, что настанет такое время, когда запросто можно будет купить ситец на платье любой расцветки. Посмотри, сколько ситца в магазине, а какие шторы из штапеля! Бери, какой хочешь! Какой сейчас выбор большой, и даже есть трикотажные вещи! Просто рай небесный. Смотри: трикотажные женские трусы «выбросили», белые, тоненькие, нужно взять. Вставай в очередь – дают только одни в руки.
– Мамочка! – злилась я. – Теперь твой ситец никто не носит, теперь в моде кримплен, а его нет! И обувь не купишь хорошую, а о французских духах и думать нечего! А это не трусы, а паруса, мне такие даром не нужны, и вообще – они на мужские похожи, только без прорехи спереди, – ужас!
– Мы в молодости были всему рады. Вещи изнашивали до дыр, передавая по наследству. А вы избалованы достатком и хорошей жизнью…
Когда началась Отечественная война, моей маме было 17 лет, она училась в техникуме на факультете бухгалтерского учета на втором курсе в городе Запорожье. Бомбежка города стала столь неожиданной и ужасающей, что паника в городе навела ужас на маму до конца ее дней. Одни люди бежали с криками в разные стороны, другие мародерствовали, расхватывая товары из разбитых витрин и взорванных магазинов, на улице лежали убитые и умирающие, истекающие кровью, им никто не помогал, а самым страшным был звериный оскал человека, выпустивший наружу самые кровавые свои инстинкты, отсутствие власти, полная анархия, и вокруг – СМЕРТЬ.
Мама спасалась вместе с беженцами на случайных поездах, без гроша в кармане и без одежды. Судьба занесла ее в степной район, названия местечка я уже не помню, а спросить не у кого, мамы давно уже с нами нет. Там расквартированные по домам беженцы получили от таких же бедных проживающих там людей и кров, и пищу, и какую-то одежду. От голода у нее мелькали галлюцинации, и постоянное чувство недоедания изводило и душу и тело.
Дотащившись до торговых рядов, беженцы не поверили своим глазам: за бесценок отдавали свинину. Дрожащими руками выменянный кусок свинины бережно принесли в приютивший их дом и, попросив у хозяйки сковородку, принялись готовить себе роскошную еду. Хозяйка ушла из дома по делам, а беженцы, оборванные и голодные, устроили себе «праздник». Маленькими кусочками, тщательно пережевывая, перемешивая с печеной брюквой и кусочком лепешки из отрубей, голодные люди ели жареную свинину и вспоминали довоенное время, молясь, чтобы поскорей окончилась война.
Как вихрь, влетела в дом хозяйка; размахивая руками, охватив голову, она распахивала окна и выкрикивала какие-то слова на татарском языке: «Авартыру, агулагыч, адэмче, айкалу, т.д.», беспрерывно вертя в руках тряпку для лучшего проветривания комнаты. Остолбенелые беженцы с осоловелыми от неожиданной сытости, лицами, ничего не понимая, дожевывали остатки мяса и боялись только одного, – что их выгонят вон. Хозяйка не выгнала страждущих; схватив тряпкой, а не руками, как какую-то гадость, сковородку, она отнесла ее в степь и вышвырнула в туманную даль. Ну не едят татары свинину, что очень не понятно хохлам из Запорожья!
Этот случай можно считать забавным. Никто и никому не хотел зла, но именно в это тяжелое время, несмотря на мамин молодой сильный организм, в ней поселился туберкулез, который тогда считался смертельной болезнью, так как антибиотики еще не пришли в массовое пользование.
После войны мама уехала к сестре на Дальний Восток, где тоненькая, худенькая, с ярким туберкулезным румянцем и блестящими огромными голубыми глазами (они, кстати, достались мне по наследству), натуральная блондинка, она встретила моего отца. Они поженились молниеносно и очень любили друг друга, а когда ночью мама, закашлявшись, включила свет, мой будущий отец увидел окровавленную подушку. У мамы пошла горлом кровь, и она стала с ним прощаться и готовиться в последний путь. Но любовь делает чудеса. На «черном» рынке отец с большим трудом достал за сумасшедшие деньги стрептомицин, который и сохранил эту, еще маленькую тогда, ячейку общества – отчаянно и нежно любящих друг друга молодых людей.
Скромный достаток, но жаркая жажда жизни и желание быть красавицей, всегда присутствующие у любой женщины, с подвигли маму на маленькие хитрости. Купив с получки шесть расцветок ситца или штапеля, по 75 копеек или по рублю за метр, мама шила себе шесть платьев, на каждый день – по платью, а на седьмой, выходной, хватит халатика.
На работе, а она работала в военно-морском госпитале бухгалтером, слыла блестящей женщиной, меняющей туалеты каждый день. Как на нее смотрели офицеры, когда она шла по территории госпиталя с высоко поднятой головой, потряхивая белокурыми волосами, на стройных ножках! Кстати, эти самые тонкие ножки совсем не были в моде в городе Запорожье, мамина мама, а моя бабушка, всегда говорила: «Горе господнее, а не дочка, надевай по пять пар чулок, чтобы ножки были потолще, не срамись! Никто тебя тут замуж-то не возьмет! Ох, грехи мои тяжкие!» Получается, что Дальний Восток уже в сороковые, пятидесятые годы ценил в женщине французскую тонкость и красоту. Ах, мамочка моя, в голодное время в моде «справненькие», а в сытое – астеничные и тощенькие.
Когда мы с мамочкой бродили по универмагу и покупали ей трикотажные белые трусы, мы с мужем жили уже в Москве, а мои родители – в Подмосковье. Мама часто приезжала к нам, помогала с маленькой дочкой, и ее приезды и отъезды были нашей привычной жизнью.
Когда я впервые привела домой познакомиться с родителями моего будущего мужа, мама с восхищением, граничащим с ужасом, сказала: «Предыдущий был высок, а этот – еще больше!», но теплый, добрый и открытый характер моего будущего тогда мужа мгновенно расплавил всевозможные препятствия жизни и быта и вообще всего, что возникает между людьми в семье. Мой муж – настоящий ученый, не от мира сего, не обращающий внимания ни на какие мелочи жизни и твердо знающий, что ему нужно в тот или иной момент для написания статьи или экскурса в систематику птиц или других животных, для подготовки к экзаменам или лекциям.
Мы познакомились (к примеру) сегодня, а на следующий день я пригласила его в гости в общежитие к девчонкам на смотрины. Такой большой, неповоротливый, посшибавший все вешалки для пальто с корнем одним движением плеча, он производил впечатление ручного медведя. Когда сели за стол, он потянулся за розовым кусочком селедочки, заботливо посыпанной лучком, поддел ее неловко вилкой и, путешествуя к своей тарелке, уронил этот кусочек прямо в свою рюмку с водкой. АХ, ох, закудахтали мои подружки, сейчас, сейчас, бросились за чистой рюмкой к шкафу…
«Ничего, ничего, пустяки!» – бархатным голосом пророкотал мой будущий муж, подхватил рюмку с водкой и купающейся там селедкой с луком и одним махом выпил и закусил. Я сразу поняла, что стану его женой.
Вернемся в Москву. Здесь самое уместное сказать: «И вот однажды…» В самом деле, однажды… приехала мама на пару дней. Все было, как обычно. Муж немножко проспал, мгновенно принял душ, так же проглотил завтрак и умчался на работу. Мы с мамой остались дома с малышкой. Я заметила, что мама сама не своя, ходит растерянно по комнатам, что-то ищет, странно вздыхает, толчется в ванной комнате. Я застала ее на коленках, из-под ванны длинной палкой от детской игрушки она пыталась что-то достать. Потом стала вытряхивать свою сумку и в очередной раз перебирать ее содержимое.
– Мам, что случилось?
– Не знаю, дочка, что сказать…
– Скажи как есть, не томи!
Она растерянно посмотрела на меня, глаза ее увлажнились:
– Ты знаешь, я сошла с ума! Вчера вечером приняла душ, постирала свои трусы и повесила их на полотенцесушитель, а сегодня… их нет…
– Ну, ерунда какая-то, мамуль! Кому нужны твои трусы? Упали, значит. Пошли, посмотрим.
– Ты меня за дурочку не держи, я уже весь дом перерыла!
– В детском белье смотрела, в пеленках?
Мы еще раз тщательно обследовали весь дом и все немногочисленные вещи молодоженов, но трусов так и не нашли. Так как мама не запаслась этим добром впрок, а без трусов, сами знаете, нельзя, я быстренько оделась и побежала в соседний универмаг. При советском дефиците, как уже было выше сказано, в это день ничего хорошего не завезли, пришлось взять что было, на самом деле совершенно неважно, ЧТО, главное – ЕСТЬ, вот наш неунывающий девиз.
За делами и заботами прошла острота нелепой «утраты». Секрет исчезнувших трусов объяснился вечером, когда муж пришел с работы. Приняв утром душ, он снял с полотенцесушителя тещины трусы, они оказались ему впору, и спокойно пошел работать старшим научным сотрудником в институт Северцева.
Когда мама узнала о судьбе пропажи, она смеялась до слез и сквозь смех и слезы пыталась сказать, что она дарит от души моему мужу это чудесное произведение советской текстильной промышленности. Он, кстати, поблагодарил ее от души, посмеялся вместе с нами, свои трусы ей предлагать не стал. Видимо постеснялся.
Вот такие, брат, дела!