- Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его,- читал дедушка.
Митя внимательно слушал, но это место рассмешило его. Как это - отпустить хлеб в воду? Он же намокнет и утонет. И где же его потом опять искать? Нестыковки какие-то получаются.
- Дед, ну не может же такого быть, чтобы опущенный в воду хлеб не размок,- сказал он, перебивая деда.
Дедушка улыбнулся и, снимая очки, отложил книгу.
- Расскажу я тебе одну историю, но только слушай внимательно.
Жил у нас на селе человек один. Ну, как жил, прибился неизвестно откуда. Я тогда совсем пацаном был, поэтому мне казалось, что он был всегда.
А времена тогда тяжёлые были, послевоенные. Никого не удивило, что в заброшенной хибаре по вечерам огонёк горит.
Звали его Василием. Здоровый он был мужик, косая сажень в плечах, да кулачищи, что кочан капусты. Но вот беда - не разговаривал он.
Приходит к нему председатель наш, Тихон Фомич. Спрашивает, кто, мол, и откуда. А Василий стоит, голову опустил и молчит.
Тихон Фомич не унимается, пытает его, что он делать может. В ответ только мычание.
Почесал председатель затылок, да и ушёл ни с чем.
А на утро беда в коровнике случилась: первотелка отелиться не может. Ветеринар ещё вечером в другое село уехал, да до сих пор не вернулся. Бабы столпились возле Зорьки, голосят, а подойти к корове боятся.
Откуда ни возьмись появился Василий. Баб растолкал, перед Зорькой на колени опустился. Гладит её по бокам, а та стонет, как человек.
Никто не заметил, что он там с Зорькой сделал, но через мгновение появились ножки, затем сам теленок. Вот радости то было у баб. Стали они суетиться возле коровы и её дитя, так и забыв Василия поблагодарить. А он сделал свое дело и ушёл так же незаметно, как появился.
Тихон Фомич вечером пришёл к нему. Благодарил, руку жал, по плечу хлопал. Но Василий опять стоял с низко опущенной головой и молчал.
- Пришибленный он какой-то. Война проклятая покалечила мужика,- говорил председатель на утренней сходке.
Так и порешили, что он блаженный, и старались не обращать на него внимания. Не шалит, не вредит, и то ладно.
А Василию вредить было не досуг. Каждый день для него находилось дело в селе. То хромой Дарье помочь забор поднять - совсем от старости на землю лёг.
То сухое сено Катерине сгрести. Вон туча какая надвигается, того и гляди дождь пойдёт. А они со старой бабкой бегают по полю, слезами обливаются, что не успеть им.
А по вечерам он любил сидеть у речки. Донки забросит, костёр разведет, и сидит - на закат любуется.
Нам с ребятами нравилось к нему приходить. Пару картошек из дома с собой прихватим, чтобы в костре испечь. Василий рыбы наловит, глиной обмажет, и в горячую золу. Ну и пир у нас был.
Хороший он был, добрый. Никто про него плохого слова сказать на мог. Целое лето он прожил в селе. В каждом дворе о нём только с добром говорили.
А как холода настали, так и он исчез. Был человек - и нет человека.
Тихон Фомич тогда даже в район телеграфировал, чтобы поспособствовали в поисках пропавшего. Но кто ж станет искать того, кого и звать то не знали как. Василием кликали только потому, что у последней скотины имя есть, а у человека и подавно должно быть.
Василий исчез, а слава о нём ещё долго жила. Вот и сейчас его наверно уже и на свете нет, а я о нём тебе рассказываю.
Хлеб - есть добрые дела, которые человек делает не по принуждению.
Воды - это жизнь, по которой и плывёт наш хлеб. Не скупись на добро, и оно во сто крат вернётся тебе.