Василий очень любил, когда что-нибудь выразительно.
Чтобы, если говорить, так чтобы заслушались, если смешить, так чтобы до коликов в животе, если драматизировать, чтоб до слёз. Поэтому очень полюбил Василий театр – уж там он эту выразительность полной ложкой хлебал: любил и ненавидел, восхищался и негодовал, смеялся и плакал, расшибал ладони в овациях и обожал артистов.
Однако, с течением времени стал замечать Василий, что персонажи спектаклей как-то слишком часто не вполне умны. Ну, казалось бы, какого фига теряешь голову ты от этого негодяя, он же и не скрывает, что негодяем быть не перехочет? Или какой резон ревновать или мстить за измену, когда любовь там, где наоборот? Вдруг заподозрил Василий, что в театре выразительность не ради высокой правды, а ради показа умения перевоплощаться и ради встряхнуть зрителя. Что всякие малые и большие шекспиры затем столько страсти и глупости в своих героев вкладывают, чтобы зритель завсегда себя умнее их чувствовал.
И неинтересно стало Василию в театре – всё стал угадывать заранее. А вот вопрос: "учат ли выдуманные истории человека по-настоящему любить или, наоборот, разучивают напрочь?", Василий для себя так и не решил.