Анализ женских образов в романах Тургенева "Отцы и дети" и Чернышевского "Что делать?"
Не так легко отделаться от субъективизма при проведении анализа двух разных литературных произведений. Одно устремляет взор свидетеля вглубь, другое – молниеносно вперед.
К одному произведению душа благоволит: и язык великолепен, и описания красноречивы, и характеры полны, разнообразны, любопытны, и некий внутренний лиризм текста, и наполненность автора способствует пониманию масштабу вскрытой проблематики. Голос Тургенева в романе «Отцы и дети» отражается эхом приобщения при пристальном разборе нескольких непохожих сюжетных линий. Читатель сочувственно относится к молодому поколению, выходящему в авангард общественного устройства, уважительно - к более мудрым, опытным и деликатным старшим представителям. На протяжении всего произведения мы надеемся на примирение и взаимное понимание, принятие образов и принципов существования.
Другой роман «Что делать?» Николая Чернышевского даже после нескольких попыток проникнуться порой удивительной историей и философией его создателя, вложенной в уста и поступки «новых людей» не резонировал с моим собственным мировоззрением. Эпизодически автор поднимает любопытные темы. Однако ему не хватило легкого и привлекательного повествования, обволакивающего богатого языка, равно как и возведение и развитие фантастических «дворцов из чугуна, алюминия и хрусталя» – сплошь эклектика, режущая ухо и движущаяся устрашающе-порабощающим механизмом, сметающим все традиционное и ретроспективное. Не получив гармоничной цельной идеи, увидела лишь полуразрозненные листки с декларациями и сипящими лингвистическими проплешинами строить новый мир, отметая пережитки прошлого, ломать, крушить, изничтожать буржуазные ориентиры.
От субъективизма избавиться нелегко. Поэтому я не стала затрагивать и сравнивать, на мой взгляд, несоизмеримые образы: Базарова (я разглядела в нем живого, сложного, прогрессивного, при этом весьма чувствительного и обороняющегося от «диктатуры любви» индивида) и Рахметова (нового «суперчеловека» с утопическими представлениями, однако любящего путешествовать «по европам», эдакого наперекор старому миру идущего; конструктивно этот персонаж мысленно отослал меня к булгаковскому «Собачьему сердцу» и наверняка подтвердил антипатию к такого рода глашатаям новых идеалов).
А вот женские образы представляются именно тем, что можно и нужно было бы проанализировать. И затронуть я бы хотела фрагменты с описаниями и характеристиками женщин новой формации, их пути и достижения – Верочки Розальской и Анны Одинцовой.
Их прогрессивность на то время ловко вписана в общую канву обоих романов.
И если Верочка, по-моему, является главным двигателем и зачинщиком сюжетов «Что делать?», незамысловатая и жадная до впечатлений, успешная и предприимчивая, освобожденная и эмансипированная женщина новой России; отличнейший пример для психоанализа Юнга или Фрейда с ее ошеломляющими символическими снами и бурной личной жизнью.
То Анна Одинцова – сложная и опытная женская натура, представляющая собой идеальную породистую и переборчивую интеллектуалку, аристократичное воплощение нового времени, своенравную фата моргану в строгом корсете и воздушной пелерине; личность, претендующую на собственный выбор жить в комфорте и здоровом эгоизме, свободную и холоднокровную, сдерживающую свои сильные чувства.
Еще раз сравнивая Веру и Анну, мы находим их антагонистами с позиции традиционного осмысления. Простота и опыт, свободомыслие и сдержанность, поиск и цельность. Их объединяет лишь то, что обе, такие разные в описаниях своих создателей, они использовали замужество ради своих устремлений, не лишены чувственности, порывистые и эмоциональные женщины, эфирные существа на пороге нового статуса и роли женщины в обществе. Одна смелее, другая осмотрительнее. Обе – олицетворение женской дерзости быть личностью.
Обе эти женщины - квинтэссенция переходного состояния положения в социуме, семье и узком представлении мужчины, считавшимся на то время первостепенным, более влиятельным и значимым игроком в межгендерных отношениях.
Через женское мы узнаем идеологию того периода, читаем мужское вИдение, домысливаем сущность зарождающейся лавины эмансипации в России 19 века.
Тургенев стилистически тонко прописывает образ Одинцовой на фоне трагедии революционного мужчины, но такого же традиционного в конце концов. Чернышевский через общую утопию усиливает женское и доводит до нереального картины-представления нового общества, ведомого принципами иллюзорного справедливого, лишенного ревности и собственничества, но ведомого мотивами чистого и всеобщего коллективного. Даже самого интимного.
В «Отцах и детях» мы находим целый спектр мастерски препарированных проблем: и взаимоотношения поколений, их взаимодействие, смелые душевные порывы, не одобряемые социумом той эпохи, нигилистические взгляды на мироздание и романтическое, пренебрежение устоями, вызов духовности и конфликт поколений, которые в итоге приводят всех героев тургеневского романа к отправной точке, возвращают к привычному, примиряют всех героев.
Роман «Что делать?» лишен литературной красоты и преследует идею воспевания перелома, революции: в ролях, поведении, статусах, сферах реализации, порядках, домострое, предпринимательстве, философии и т.д.. Словом, роман вызывает отторжение уже с первого упоминания страшного словосочетания «революционная нравственность», а послевкусие оставляет будто порнографический краткий сюжет пересказали и растянули до нуарного детектива с утопическими концептуальными подтекстами.
Резюмируя, можно акцентировать внимание читателя на искусном описании событий и драматической глубине произведения (это про «Отцы и дети») и беспомощности выплеска воображения об идеальном обществе (это о «Что делать?»).