Приштина. Хочу пройтись по камням чужого города
Утро начинается в окружающих город горных массивах.
Солнце только обожгло склоны гор, как его пламя выплеснулось на их кромку. Неровная лента засияла, переливаясь огненной феерией протуберанцев на облаках - возвестила свою победу над тьмой. Небо освобождалось от ночных страхов. Фасады дремавшего города порозовели, а на крышах в легком танце поплыли тени, прячась за печные трубы и в редкие бельведеры.
Город еще нежится в сонной истоме, а крысиные глазки окон уже гаснут под нависающими балконами. Бледно-розовые дома, изогнувшиеся вдоль улицы, выглядят усталыми, не отдохнувшими за ночь. Сохнущее белье свисает разноцветными флагами. Волны утреннего ветра прошелестели вдоль улиц, местами поднимая ночной мусор и сгребая его в неопрятные кучки в перекрестиях бордюров и по углам газонов.
Город еще не проснулся окончательно, он, сладко позевывая и почесываясь, щурится на летнюю зорю, вздыхает и хмурится, кряхтит и постанывает, пришептывает и улыбается. И в этих утренних шумах невозможно его понять. Только ясно, что проснувшись он заговорит на многих диалектах. Язык у города один, а диалектов много. И они не всегда понятны для их носителей. И жителям. Многие слова произносятся ими одинаково, только воспринимаются и понимаются каждым по-своему.
Вот из проемов дворов, из уютных курдонеров, появились торопливые жители. И это самые первые, самые его верны слуги. Они молчаливы и хмуры, словно судьи на процессе, не удосужившиеся изучить дело заранее. Они спешат по своим утренним делам, и их движения размерены и привычны. Решение уже принято и путь определен.
Голуби, декорирующие края черепичных крыш, смотрят вниз, не решаясь спланировать. Их время еще не пришло. Они не одобряют вышедших на службу дворников. Те в последнее время стали тщательнее выметать улицы и площади. Более того, в центре по утрам стали разъезжать грузовики для сбора мусора. Тот, что раньше находчивые мастера чистоты маскировали в подворотнях или сметывали на газоны. И это становилось местом суетливой деятельности для пернатых, собак и крыс. А теперь установили еще и урны, и в них скапливался не только городской сор и бутылки, но и драгоценные съестные остатки вечернего развлечения молодежи. Содержимое урн также без пользы для братьев меньших вывозят на далекие свалки. Город стал чище. А вслед за мусоровозами по улицам едут поливальные машины! Все это наводило на грустные мысли – менялся привычный быт. Чужой стал город!
Площадь, по которой шуршат метлами дворники, ровно укрыта плитами. Веером от нее расходятся улицы. Узкие рабатки многорядными летниками делят ухоженные курдонеры на уютные скверики. Здесь же букеты из нескольких деревьев, образующих общую крону. В их тени жители домов любят укрыться от летней жары. Хвойные деревья создают темные пятна, а цветники – светлые. Светотени маскируют их ночных постояльцев, и неизменно привлекают утреннюю смену. В конце улицы видны трубы завода и минареты Старой Мечети. Они разные, во времена оные поставлены.
Центральная улица рассекает исторический центр, втягивается в ущелье из домов недавней постройки и утекает, тает среди старинных построек на северном склоне.
Новые высокие дома, с обиженным окружением из длинных, на четыре, пять и более подъездов, пятиэтажек расположились на периферии города. Они пытаются заявить о своем превосходстве над старьем, но им это почти никогда не удается. Потому как за ними пятна современной застройки, с выдержанной в западном стиле архитектурой - символы комфорта. Тут же многочисленные кафе и рестораны.
Этот город лучше рассматривать с окружающих его холмов. А слушать и пытаться понять его язык – общаясь с их носителями. Это необязательно жители – они слишком торопятся, им неинтересны исторические экскурсы и нелепые вопросы. Задавать вопросы можно праздным старикам, что сидят на скамейках сквериков. Но если ты выглядишь по-европейски, а твой собеседник в феске? Город старинный, чистый в центре и завален мусором по обочинам дворов, люди доброжелательны, но осторожны, улыбчивы и холодны, а мужчины восточной наружности, торгующие сигаретами, оставляют ощущение скрытой угрозы. И потому, если ты не коренной житель, то лучше походить, посмотреть, вслушаться и выбирать те городские наречия, что не требуют словаря.
Южный склон засыпан крошевом домов сельского типа с рыжими, красными и желтыми крышами. Эта созревшая опухоль обесцвечивает зелень приусадебных садов и редких незастроенных еще полян. Вблизи это одно, двухэтажные домики, с многочисленными хозяйственными пристройками. Подпирая друг друга, они карабкаются вверх, подкрадываются и заполняют склон. Ни травинки. Между домами только асфальт и брусчатка. Узкие улицы заставлены машинами. Они занимают тротуары. Редкие пешеходы передвигаются по проезжей части и автомобили терпеливо переносят неудобство. На дорогах сохранилось булыжное покрытие. Высокие фундаменты из груб отесанного камня сближает архитектуру домов с естественным каменным окружением. Очень плотная застройка – долина, затоптанная домами.
В центре много исторических зданий. И это не удивительно – городу более шести веков, а римляне обосновались здесь еще в дохристианскую эпоху. Теперь современную застройку одухотворяют монументы нового времени. Вот бронзовый Скандербег понукает упирающегося коня, тот готов встать на дыбы, но укрощен волей всадника. Конь, с отвисшей от возмущения челюстью заслоняет всадника упрямой головой. Высокий постамент акцентно выделяет брюхо коня и победно поднятое копыто. Это память о национальном герое антиосманского движения средних веков, правителе и просто о великом воине Албании. Но это еще и напоминание о 13-й горной дивизии СС, в состав которой входила горнопехотная бригада «Скандербег». С той только разницей, что с Георгом Скандербеем, прозванного за отвагу Искандер-бей, албанцы в течении 20-ти лет успешно противостояли туркам, а ядро эсэсовской дивизии составляли коллаборанты и местные фольксдойче, Бригада «героически» просуществовала полгода, но на свою беду забрела наводить «немецкий порядок» в Черногорию. И была разгромлена партизанами. Это вам не Албания – там воевать надо было!
Но это не помешало косовским албанцам вновь возродить в духе восточноевропейских «традиций» бригаду «Скандербег». Уже в составе армии освобождения Косова (UĆK). Уж очень желательна эта, ставшая для многих абстрактной и обезличенной, история. Нет, не история Древней Греции, не Афин или Рима, и не признанного героя востока Искандера Македонского, а мнемоническая связь для тех недобитков, что уцелели и дожили до наших дней, и которые могли бы передать свой «бесценный» опыт встающим на крыло юнцам. И цель - создать Великую Албанию, «от моря до моря», в состав которой должны войти - кроме собственно Албании, - Косово и Метохия, северные и западные районы Македонии, часть Сербии и часть Греции. А пока мечты не сбылись, «великие воины» промышляют контрабандой и наркотиками. А еще торговлей людьми и их органами:
«Ужасно, …но речь идет о бизнесе, более прибыльном, чем торговля наркотиками», - такое горькое признание вырвалось у Бруно Векарича - пресс-секретаря сербской прокуратуры по военным преступлениям.
Очень важно правильно назначить героев и антигероев. И закрепить выбор в названии улиц, площадей и городов. И установить новые памятники, снося устаревшие – очень пластичный способ, неотъемлемый и даже базовый, для навязывания новой официальной культуры и легитимизации формируемого социального, морального и политического права. И тогда словарная сумятица обретает общие реперы, схожесть, диктующую неотступные правила и маркировку «свой-чужой». Смысловые наречия смещаются в сторону навязываемого единого языка. Центральная улица из Видовданской тоже переименована, теперь это пешеходный бульвар Матери Терезы. И это уже четвертое ее обновление за последние полвека. Какой совершенно замечательный повод старожилам для обсуждения! Часто бывает так, что благочестивые дела используются с целью скрыть постыдность чьей-то жизни или же бесчеловечность каких-то событий. Святая мать Тереза, несомненно, уважаема не только ее земляками-албанцами, но и во всем католическом мире.
Но не менее важна для новых властей города ее открытая нелюбовь к славянам. И тут ничего не поделать – сказывается порода. Ее отец был ярым националистом, призывавшим к очищению Македонии от македонцев, сербов и болгар. За что и поплатился во время атаки на сербскую деревню.
А если свернуть на перекрестке или заглянуть внутрь старых дворов, можно услышать естественный говор старого города. Любопытный турист обязательно обратит внимание на мощение. Булыжники одного размера с хорошо подогнанными гранями местами выщерблены тяжелой поступью лихих столетий, а кое-где, особенно по центру кривенькой улочки вздыбились по границам убитой колеи. Продавлены они за века. Вряд ли то были боевые колесницы императора Диоклетиана, позднее пришло время повозок арабских торговцев, затем арбы и пушки турецких завоевателей. И это перенесли замощенные улицы города.
Еще путешественник обратит внимание на сколы и местами глубокие царапины и трещины в отполированных седой патиной камнях. Трещины эти расположены строго поперек улицы. То следы гусениц, оставленные танками вермахта. Но камень очень прочен и, если он выдержал многотонную нагрузку, то простоял бы еще долго. Пока жители не потребовали от властей замены на современное покрытие из асфальта и тротуарной плитки. И дальше от центра, на юг и на север, можно обнаружить домики, фундаменты которых состоят из такого же гранита.
А еще пытливый исследователь, проведя морфологию булыжников, с изумлением отметит их несходство с камнями, с расположенных в примыкающих к городу горных массивах каменоломен, коих немало сохранилось со времен римской империи. Первые булыжники доставлялись колонию рабами потомков Энея почти два тысячелетия назад из сердца гор. На арбах, тачках и носилкам - ограненные со всех сторон камни, отправлялись вниз к возводимым крепостям, оборонительным заставам и культовым строениям еще во четвертом веке нашей эры. Здесь, на перекрестке торговых путей, еще во время правления императора Юстиниана были проложены, прорублены узкие дороги, окаймленные реликтовыми балканскими соснами.
После короткого ливня на кончиках длинных, как перьевые ручки моего детства, сосновых иглах повисают капли. Задень, прикоснись, и они осыплются бриллиантовыми слезами, освежив историческую память народов, вместе и союзно, боровшихся с оккупантами и захватчиками, императорами и деспотами, царями и князьями минувших эпох. Капли знаний и совести. В камне же застыла клятва, данная князем Лазарем перед битвой на Косовом поле. Она, предупреждая о последствиях, которые ждут тех, кто, пусть и сменил веру, но не утратил национального сознания, оставаясь по происхождению, по крови, по любви к своему народу и отечеству сербами. Обращена она и к потомкам тех, кто так и не пришёл, не встал на путь борьбы.
И гитлеровские бронированные чудовища благодарить должны древних строителей дорог. Пусть с трудом, но пробрались они в центр страны. Озираясь, прижавшись друг к другу, они осели своими еще небитыми задницами в долинах. Их хозяева, в похожих на кастрюли шлемах, утешали себя тем, что в горах для них не было достойных целей. И впрямь, на крутых и очень узких горных тропах и танки и пушки практически бесполезны. Они сами становились легкой добычей отрядов патриотов. Зато здесь, в долинах они и их старательные помощники оставили свой зловещий след – жизни более 750 тысяч сербов, 50 тысяч евреев и 30 тысяч православных цыган. Потомки помнят…
На юго-запад от города расположился аэропорт. Его внушительная взлетная полоса позволяет принимать любые современные самолеты. Это стратегический объект, строительство которого начато еще при гитлеровской оккупации и закончено во времена всеобщего страха партийной элиты перед ожидаемым нападением соседей с запада и севера. И с востока наседавшие страны Варшавского договора принуждали готовить оборону. Причем не исключалось одновременное нападение от обеих сторон. И с применением атомного оружия.
И потому к взлетной полосе примыкал подземный и тоже стратегический объект – ангар, устроенный глубоко под горой и рассчитанный на парковку трех эскадрилий истребительного полка. Горный массив навис над долиной стеной с пестрыми скальными пятнами, Натовские же благодетели с изумлением отметили, как после захвата Слатины батальоном российских десантников, из порталов выкатились боевые самолеты сербской армии. Им было чему удивляться - на многочисленных аэрофотоснимках разбомбленными, как оказалось, были макеты самолетов, танков, бронетранспортеров и пушек.
Но те же реликтовые слезы не смогли бы прояснить несведущим воякам, как удалось сохранить боеспособность подземного объекта, неоднократно подвергавшегося нападениям, а затем и бомбардировкам европейских и американских «миротворцев».
По центральной улице, прозывавшейся Видовданска, неторопливо передвигаются жители города. Днем здесь много людей – кажется весь город. Сегодня 15 июня 1991 года не только субботний выходной, но и праздник. В этот день шесть веков назад состоялась битва на Косовом Поле. И потому здесь можно встретить и старых и малых, и отдельные парочки, и группы молодых парней, весело задирающих столь же молодых девчонок. Те не остаются в долгу, метко, не всегда безобидно, перебрасывают дурно пахнущий мяч едких приветствий острякам обратно.
Улица укрыта плитами ровно и аккуратно. Вокруг слабых тополей оставлены приствольные газончики, но их размер недостаточен и слабая тень их тает от летней жары - не укроешься ни от солнца, ни от дождя, ни от нескромных взглядов - гуляющие почти не замечают их призыва. По центру улицы, раздельно с молодежью, прогуливаются семейные пары, с детьми и без. Девочек-подростков выгуливают солидные матроны. Рядом с ними, нет, просто они неизменно и всегда рядом, их убеленные сединами мужья.
На площади редкие купы деревьев, растущие как будто прямо из бетона, их пышные кроны привлекают особое внимание своей архитектоникой. Они интересны и порознь своей величиной, гибкостью и свежестью от близких фонтанов – вот на них задерживается рассеянный взор гуляющих и праздных людей. Ажурные тени укрывают приствольные круги и скрывают неказистые и неровные участки выщербленных плит. Акцентирующие детали в виде скульптур или беседок городе редки. Зато есть фонтаны. И обязательные разноцветные зонты, под которыми сидят торговцы – лето сухое и жаркое. Цыганисто-яркий ансамбль всегда дополняется разложенными на тротуарах ковриками и картонками. На них разложены сувениры, книги, открытки и прочая мелочь, способная привлечь праздных горожан и гостей.
На спусках к воде, у ее кромки, самые романтичные места. И они уже заняты. Молодые люди не стремятся афишировать свое уединение. И в этом им успешно помогают склонившиеся к воде кроны старых тополей.
На осыпавшейся от времени лестнице, у самой края фонтана стоят двое. Юноша одет просто. Только тюбетейка на его голове и короткая крестьянская куртка неопределенного цвета с тесемками вместо застежек, давно ношенная, выгоревшая и застиранная, да укороченные брюки, обнажающие щиколотки, говорили о его принадлежности к недавно переселившимся в город жителям албанского села. «Сельяки» так уничижительно отзывались о таких сербские старожилы города. Katundar (деревенщина) из уст албанских стариков звучит, конечно, грубее, но справедливее.
Девушка строго одетая, без привычных для Балкан прошивок и полосок по подолу юбки и рукавам блузки. День по-летнему теплый и солнечный. И привычный короткий жакет с глубокими вырезами к плечам и к проймам, сверху расстегнут и подчеркивал грудь, укрытую блузкой из тонкой ткани. Все свидетельствует о ее воспитании. Это не то воспитание, что заложено традицией «старых горожан», то есть людей с той культурой, когда обычаи и одинаковые обряды проявляются в общении, одежде, взглядах, и даже в походке и манере говорить. А в той, когда к традициям относятся с нарочитым уважением и даже с попытками воспроизводить манеры, но… с городским изыском.
Например, соглашаясь на прогулку, непременно следует спросить разрешение отца, а тот серьезно расспросит, кто он и что. Только лукавая смешинка в уголках рта выдаст его с головой. В современных городах давно уже привыкли к спокойной обстановке. Дочери не доверять никоим образом нельзя – обидишь незаслуженно. А вот с матушкой может быть осложнение – она сердцем чувствует. Потому, как одежда для прогулки неизменно и типично европейская, а мусульманских парней это не только привлекает, но и раззадоривает. Порядочным девушкам не следует провоцировать их легкомысленным нарядом, а паче того, общаться с незнакомыми мужчинами. Дружить, а уж тем более, выходить замуж, следует не за того, чей род испокон отмечает праздник Рамадан в своей мечети. В небольших городах сохраняется консерватизм отношений, и это основа для этнических и религиозных традиций народов, считающих себя временно ущемленными.
В тени арок между домами группы женщин в скорбных платках, надвинутых по самые брови. Своим поведением они напоминали небольшие стайки, мечущиеся по набережной черных ворон. Темные платья-балахоны без рукавов, наглухо застегнуты, надежно укрывают от любопытной публики не только их уже нескромные формы, но и любые части тела по отдельности. И это хорошо! Хорошо, что праздной публике недоступны детали, они не отвлекают от удовольствия показать себя. И все делают вид, что не замечают их. Они и держаться в тени, потому что не афишируют свое присутствие, но без их ведома знакомство молодых людей немыслимо. Для них присутствие на общегородском субботнем «корзо» обязательный ритуал. Так было, когда их выпускали на прогулку, так будет сейчас и после них. И кто посмеет воспротивиться?
На «корзо» по выходным выходил весь город, и у каждой компании был свой маршрут, свои излюбленные места, что обеспечивало встречи с желанными друзьями и подругами, и, напротив, возможность избежать встреч неприятных и досадных. А что больше укрепляет общество, нежели соблюдение традиций, формирующих коллективную память? И она, память, неизменно будет воспроизводиться из поколения в поколение. И вот что действительно важно. После протестов и демонстраций, прежде всего албанских студентов, требовавших введения высшего образования на родном языке сербское «корзо» проходило по одной стороне улицы, а албанское - по другой, практически не смешиваясь. Но сегодня не это главное. Пока, не главное.
Видовданская. Такое название улица получила совсем недавно, но старожилы, особенно турки и албанцы, глядя на терпеливо потупившую голову перед ними дочь, по привычке отней высказывались примерно так:
«После дневного намаза и до вечернего ты, дочь моя, можешь с братом (и только в его сопровождении!) прогуляться по Диван-Ойл. И только от махала Зулуфи до центра, где находится ратуша, - по-нынешнему это «Городская Коммуна», но для стариков сказать так, все равно, что плюнуть на свою обувь, - а к кварталу «У тополей» не смей ходить! Там собираются недостойные люди».
Они, конечно, помнят, что тополя были высажены (иные и сами принимали участие!) в честь и в связи с посещением города королем Александром Первым и его супругой королевой Марией. И это событие многие из них еще помнят. Было это совсем недавно, чуть более полвека назад, и вполне может благоговейно обсуждаться в юбилейные годы.
Тополей тех в центре базара давно уже нет, нет и базара, стерлись из памяти примыкавшие к нему узкие улочки с османскими домами и минаретами мечетей, возвышающимися позади лавок-дюккян и неприступных заборов. Зато современные «кафиджи» открылись и в старом городе и, особенно, в его южных кварталах. Вот только мусульманской девушке негоже не только быть там, но даже приближаться и видеть происходящее. Эти места недостойны и для безбородых юношей.
А убеленные сединами «ата», конечно, предпочтут обсуждать дела в чайных, коих много сохранилось в северной части города. И только после намаза. В чайхане проводили свободное время не только белобородые старцы, но и их старшие сыновья. В отличие от отцов, что так озабочены ожиданием встречи с всевышним, на их плечах лежит груз ответственности. За свои семьи, за своих еще неблагоразумных сыновей и удивительно легкомысленных дочерей. А некоторые недавние поступки властей, провозгласившие опору на сербов, приводили их к мысли, что кое-какие события будут раньше, нежели произойдут обещанные изменения к лучшему. Настораживали те перемены, что проявлялись в повседневной жизни города. И потому, догадайтесь сами, насколько послушны их сыны?
Собственно Видовданская, ранее, до второй империалистической, звалась улицей «Короля Александра». И конечно, тогда другие старики тоже выходили туда же, только передвигались они группами с соседями своей улицы, конечно, и тогда не смешивались со «стайками». Вот и Старая Мечеть, с ее высокими и неодолимыми заборами, мимо которой они не пройдут просто так, а чинно сядут в тени деревьев; как на старой открытке с акварелей Теодора Швракича времен Королевства. Сядут и будут обсуждать, вспоминать Александра Караджорджевича, что он был сербом и, по их мнению, по праву православным королем, что он поддерживал живую связь с Мустафой Ататюрком, за что уважаем был и косоварами, и босняками, и сербами. Не потому ли при нем количество мечетей было в три раза больше чем православных храмов, а католики не смели строить свои костелы. Они могут не знать, что нынешнее здание музея Косово когда-то принадлежало турецкой управе в Приштинском мутесарифлуке (военная администрация), но помнят, как в сербском королевстве в нем располагалось Жупанство Косовской области, а перед войной квартировала команда Косовской дивизии.
И будут, припоминая подробности, сокрушаться о действиях народного фронта, и что при Тито снесли Османский базар с его двумя сотнями магазинчиков, и о сгинувшей гильдии ремесленников, а ныне мечети в городе также редки как албанская «кече» или феска на голове турка.
И нынче же бросалось в глаза, что группы старцев тоже разные, и они тоже не смешивались друг с другом. Потому как одни из них «старожилы», а вторые пришлые – «мальок». Старожилам (вне зависимости от их национальности) всегда проще выстраивать отношения между собой. Их показное высокомерие позволяет им управлять общиной, выдвигать свои требования к переселенцам. Учить их «уму-разуму», демонстрировать приверженность к старине, к ее традициям, то есть воспитывать, что не только доставляет удовольствие, но придает смысл их усыхающей жизни.
Хотя и те и другие функции исполняли одни и те же. И шли по другой стороне улицы, не мешая молодым общаться. Да, так и наблюдать за ними было легче. Зорко следили за своими сынами и внуками, одобрительно пожевывая губами и, оглаживая бороды, вздымали брови, указывали на своих любимцев. Гордились. И опасливо поглядывали в сторону «ворон». Это в молодости они орлами могли парить над своими благоверными. Ныне ж приходилось смирять свой гордый дух и невольно подчиняться твердым и непримиримым к малейшему отступлению от правоверной морали их древним подругам. Но то за закрытыми дверями. И о том не принято говорить.
Зато принято было выходной день посвятить отдыху, тем более, что в эти дни останавливали свою суетную жизнь не только заводы и фабрики, но и мелкие мастерские. Но не девушки, желающие продемонстрировать новые платья и выходные туфли, нередко с магическими украшениями в виде кружочков - маленьких солнышек, - защищающих их от легковерных неудач. И легкомысленных избранников. А их спутники тоже были рады возможности пройтись рядом с объектами своего обожания.
Центральную часть города исторически и по сию пору старожилы называют чаршией, то есть базар. К базару прилегали несколько турецких торгово-ремесленных кварталов – «mahalle». В старые времена каждая махала была заселена представителями одного рода. И их деятельность передавалась по сыновней линии. А кому еще могут передать свое ремесло деды и отцы, дело, которому посвящена их жизнь, их отцов, дедов и прадедов! Местные жители по привычке используют имена когда-то проживавших там людей, называя кварталы Зулуфи, Хундоджи, пусть тех домов и людей давно уже нет. Городу много веков, а турки объявились здесь и изменили мир неверных еще в 15-м веке.
А то, что в центре квартала всегда располагались жилые дома и магазины зажиточных евреев – людей всегда уважаемых - совсем не смущало ревностных последователей ислама. Турецкий ислам на Балканах исторически был многотерпим. Был…
Теперь иные времена. Последнюю мировую войну еврейская община не пережила. Память о ней поддерживается двумя еврейскими «гроблями». И поддерживается она достойно, есть на что посмотреть! Хотя в городе осталось два-три десятка их потомков.
И часть мусульманского населения тоже покинула город, своевременно перебравшись в Турцию. Ну, что ж! Зато появилась прекрасная возможность для создания комфортных условий для избранных! Король Александр говорите? Нет-нет, центральная авеню, вдоль которой будут проживать самые достойные граждане, должна носить только имя нынешних героев страны. Тем более, что начало улицы находится на площади «Освобождения» с монументом «Братство и единство».
Это подтверждало основную идею государственности: общее и единое движение к светлому будущему сербов, хорватов, албанцев, черногорцев, а вместе с ними ничтожного количества чудом уцелевших евреев и цыган. Обелиск «Братство и Единство», переживший распад страны – три крыла, устремленные ввысь и сцепляющиеся там и вновь распадающиеся на отдельные лопасти. А вокруг возведены помпезные здания, которые олицетворяли и поддерживали идеологический порядок.
Неудивительно, что теперь чаршия перестала быть местом романтических прогулок молодых людей и ностальгических встреч и досуга стариков. И пусть летний день Видовдан – это национальный праздник сербов, день поминовения сербских святых мучеников и день памяти битвы с османами на Косовом поле, но все же помнят, что была еще и Диван-Ойл.
В такой летний день по центральной улице шли молодые люди. Многое уже изменилось в жизни города, изменились и внешне отношения среди молодежи. Достаточно сказать, что в южной, новой части города могла громко звучать современная музыка, открылись танцевальные залы. Но между юношей и девушкой, что привлекли наше внимание, традиционно сохранялась пространственная дистанция. Хотя, по всему, было видно, что они давно знакомы и доверяют друг другу. Может даже и более того. Это не удивительно – их дома соседствуют на одной улице! Только на противоположной стороне – мы помним! – идут зоркие «дуэньи», фиксирующие каждый шаг парочки.
Юноша, забегал вперед, выразительно жестикулируя, что-то объяснял своей спутнице.
-Да. Здесь нет будущего. Отец считает, что страну ожидает война. Разрушительная и страшная. И что бы ты знала, в нашей семье нет верующих. Мы жили в разных местах. И всегда ладили со своими соседями.
Далекие горы, и близкие пики минаретов. И недостроенные и разрушенные остовы православных храмов. На его лице выражалась надежда и мука от ее непонимания.
Та, нарочито невнимательно слушала, нагибалась к траве, обрывая былинку, но руки, беспокойно обиравшие несуществующие пылинки на блузке свидетельствовали об интересе. Они спорят? Ссорятся и он оправдывается? Мужчина никогда не допустит, чтобы любимая поняла или почувствовала его слабость. И потому он, как более сильный, но неуверенный еще в своих силах человек, обязательно постарается потушить очаг неумелыми оправданиями. Неумелыми, и совсем ей ненужными. Она всегда ждет от него решений, которые подтвердят декларируемое им превосходство.
-Да, все я понимаю … Думаешь вот так, на моею голову взялся этот katundar …, - юноша преградил ей дорогу, наклонив голову впился глазами в свою спутницу.
-Я так не думаю… И не считаю тебя деревенщиной. Мы тоже приезжие и поселились на вашей улице даже позднее вас, - его спутница, еще школьница, спокойно смотрела, то на него, то переводя взгляд то на протекающую у ног воду, то на поток гуляк, выискивая там свою «доротею».
-Да, вы поселились в соседнем доме. Вы хорошие люди. Так у нас все говорят. Только не понимают, почему вы приобрели дом на албанской улице, а не среди сербов. Сербы, что перебрались из сел, живут в другом конце города.
-Мой отец горожанин наверно в двенадцатом колене. Моя мать русская, а отец много лет жил в Испании.
-Испанец? Но он хорошо говорит по-сербски и понимает албанский.
-Да ну нет же, он серб и давно живет в Югославии. Он изучает национальные проблемы. И всегда старается быть там, где зарождаются межэтнические и религиозные конфликты. Раньше мы жили в баскской провинции Испании, а до того в Ирландии. А теперь говорит, что пора ехать в Россию.
-Тогда все! Я уезжаю в Ниш. Буду учиться на доктора, как мой отец. Когда я вернусь, то уже не застану тебя.
Огненный торнадо вихрями вырос по дальнему краю города, горели окраины, центр уже скрылся под серыми сумерками. Космический пейзаж угасающего заката. Центральные улицы обнажились под световыми пятнами редких фонарей и неоновых витрин. Окружающие хребты подернулись синевой, смыкаясь с небом. Еще светятся окна на опустевших улицах, но их света недостаточно. Им не осветить и не указать путь на Видовдан, в них не было надежды на новую уличную встречу
Панорама темного города до самого края еще долго будет заполнена тусклыми глазками окон.