Разошлась как толпа с похорон,
погоревала и онемела,
сменила имя.
Теперь она не любовь:
во рту ее пальцами покопался Харон,
искал обол, а нашел поцелуй
потерянный женихом под омелой.
До смерти смирение мое доживет –
до тишины едва ли.
Тридцать лет стрельбы каждого выучат различать,
АК-47, М-16, Галиль, Тавор,
кустарный Карл Густав
бьющий очередями.
Ночами тянусь паутиной лучей
невидимой слежки, которая тут повсюду.
Спрашивают стерегущие: эй, излученный, ты чей?
Мир уже стал ими,
но даст Бог, я никогда не буду.