Вернувшись с кладбища обратно в союз архитекторов, Саша, Родштейн Донов и Аля, спустились в подвал, где прямо из гардероба они попали в ресторан.
Весь его огромный зал, вместимостью около ста человек, был отдан для проведения поминок. При входе, у длинного стола, явно предназначенного для близких, сидели родственники Пристроева, автобус с которыми приехал раньше. Вдова, брат, сын с женой и внук.
- Ух, аж дух захватывает! – сказал Саша.
- Да. А я тебе говорил, что тут будет весьма интересно, - согласился Родштейн.
- Неужели и это она всё оплатила? – приглаживая себе волосы ладонью, сказал Донов.
- Куда сядем? – спросил Саша, словно бы потерявшись среди всех этих белоснежных скатертей и стульев, с белыми накидками, как будто на дворе стоял 1953 год.
- Особо далеко не будем. Давай вон тут, рядом, за соседним столом. Думаю, что мы не помешаем здесь, да и слышно всё будет, - предложил Родштейн.
Все неспешно присели за выбранный стол, таким образом, что Саша оказался между своими старшими коллегами, причём Родштейн присел ближе к главному столу.
Огромный зал ресторана заполнялся медленно. Сперва теми, кто вернулся с кладбища. Их число было незначительно. Что-то около десяти, или одинадцати человек. Никто не осмеливался притронуться к приборам первым, ожидая примера, последующего со стороны ближайших родственников.
Наконец, словно бы почувствовав это замешательство, встал внук Пристроева, и произнёс:
- Я не знаю, сколько именно человек будет сегодня здесь вместе с нами, но, думаю, что те, кто уже пришёл, могут перекусить и выпить с дороги, в ожидании остальных.
Послышался лёгкий звон ножей и вилок, с еле заметным бульканьем наливаемых, разнообразных жидкостей.
Столы были накрыты лаконично, с большим вкусом. Холодные мясные и рыбные закуски, чередовались с салатами, не соприкасаясь краями тарелок друг с другм. Алкоголь групировался небольшими островками на каждом из столов, словно небоскрёбы Москва-сити.
- Ну, друзья мои, что будете пить? – важно спросил Родштейн.
- Водку, - коротко ответил Саша.
- И я пожалуй Гриша, - согласился Донов.
- А мне вина красного налейте, пожалуйста, - попросила Аля.
- Виски не будем? – всё же уточнил для большей верности, Родштейн.
- Нет. Только водку, - подтвердил Саша.
- Да. Её родимую, - кивнул головой Донов.
Родштейн взял в руки, уже открытую, как и всё остальное, заботливой рукой официанта, запотевшую бутылку породистой водки, и разлил её.
Саша налил вина Але.
- Чтобы земля ему была пухом! - сказал Родштейн, и все выпили молча, не добавляя больше ничего к сказанному.
К этому времени в зале стали постепенно появляться один за одним, друзья и соратники Пристроева, нашедшие время на посещение ресторана.
Многих Саша знал. Но некоторые из них были только внешне занкомы ему, так, как он видел их издалека, либо в телевизоре.
Приходящие садились кучками. Те, кто был ближе всех, при жизни к Пристроеву, присаживались рядом с родственниками, другие поодаль. Так, с первого взгляда стихийно, но на самом деле продуманно и закономерно, формировалось поминальное застолье.
- Смотрите, а Райкина и Лышкина среди прибывающих не наблюдается, - заметил Саша.
- А зачем им? Свой визит вежливости они уже совершили! - сказал Родштейн.
- Да и Венеровой так же нет с Пристроевым, - продолжил Саша.
- Эко ты хватил! Эти даже на панихиде молчали! – сказал Донов.
- Да, им тут делать нечего. Они боятся сюда заходить, как нашкодившие коты, - согласился Саша.
- Скажешь что-нибудь Саш? – спросил Родштейн, берясь за бутылку с водкой.
- Нет, что вы! Я ещё не готов, - испугался Саша. Он хотел сказать, но, пока стеснялся, выжидая момент, когда алкоголь слегка притупит его страх.
Родштейн, словно бы чувствовал тот момент, когда надо будет иметь «оружие» заряженным. И, видя, что его «наган» ещё не готов говорить, а сам не решаясь на речь, не имея пули в барабане, ждал первого «выстрела» от остальных, возможно более подготовленных присутствующих.
И вот встал один знакомый Саше архитектор, который был несколько старше его. Посмотрев в сторону родственников, а затем куда-то перед собой, словно бы он сейчас видел Пристроева - начал:
- Я давно был знаком с Игорем Артамоновмичем. Он заметил меня ещё в Минске, и потом, взял в Москву, где я стал настоящим, опытным архитектором. И сейчас мне бы хотелось поблагодарить его за всё добро, что было сделано им не только для меня, но и для многих других, подобных мне. Каждый человек, когда-то заканчивает свой земной путь и тогда мы понимаем, как много он сделал для…
- Все они говорят много, а ведь каждый столкнулся сейчас с тем ужасом, что теперь творится в Москве. И мне интересно, скажет ли кто-нибудь об этом? – на ухо Родштейну, прошептал Саша.
- Я не был согласен с Игорем Артамоновичем во взглядах на современную архитектуру. Но, то с чем всем пришлось столкнуться сегодня, заставляет крепко задуматься о нужности нашей профессии, - продолжил знакомый Саше архитектор.
- Вот! Слушай! – подняв указательный палец правой руки вверх, многозначительно сказал Родштейн.
После того, как он закончил свою речь, все выпили.
- Не хочешь сказать, что-нибудь, - повторно предложил Родштейн.
- Нет, не готов. Но, уверен, что я хочу сказать и знаю что.
- Ты ешь, ешь Саша, а то только пьёшь, - озаботился Сашиным состоянием Донов.
- Виталий Илларионович, я не успеваю даже положить себе что-либо. Тут все так и хотят высказаться, и приходится пить буквально без перерыва, - пожаловался Саша.
- Вот я за тобой поухаживаю, - сказал Донов и подложил Саше буженинки.
Но. Не успел он поставить блюдо с закуской на место, как за главным столом, с наполненным водкой бокалом, поднялся бывший главный архитектор Москвы.
Саша положил себе в рот кусок бужанины и принялся максимально быстро, но, при этом интеллигентно жевать его.
- Мы много работали с Игорем Артамоновичем. И, как я уже говорил здесь три часа назад, многому научился от него, как от градостроителя. Но, то, что сейчас происходит в Москве не поддаётся никакому здравому смыслу. Город захлёбывется от многоэтажных зданий. Единый градостроительный план, над которым мы так много работали и за что нас критиковали в своё время, остался в силе. Но, всё, что строят сейчас, не имеет никакого отношения к градостроительству…
Саша с грустью смотрел на обилие разнообразной закуски, вальяжно развалившейся перед ним на столе, в своих просторных блюдах. На этот раз уже Родштейн, не выдержавший затянувшейся речи, отправившись за добычей пропитания, подложил Саше белой и красной, на вид малосолёной рыбы, хитро взглянув ему в глаза, своими маслянистыми, уже слегка пьяными, как бы спрашивая его:
- Готов сказать слово?
Но Саша всё ещё стеснялся.
После речи бывшего главного архитектора города все выпили.
Саша ел. Много. Жадно. И с каким-то остервенением. Он, во, чтобы то ни стало должен сказать сегодня! А для этого ему нельзя сильно пьянеть.
Затишье длилось минут пять, не больше. Но этого хватило ему, чтобы слегка утолить чувство голода. Теперь неспешно, словно бы в нерешительности, встал со своего места, старший брат Пристроева.
Все его движения, жесты, и та неспешность, с которой он их производил, напоминали в нём младшего брата.
Присутствующие в зале гости уже не так сильно следили за уровнем создаваемого ими шума. И поэтому те первые слова, которые он попытался произнести, Саша не расслышал, так-как они были сказаны так же тихо, как произнёс бы их сам Пристроев, который не любил шума.
- Уважаемые гости, я бы хотел попросить всех вас дать возможность сказать брату Игоря Артамоновича, моему двоюродному деду! - попросил внук Пристроева, нервно вставший со своего стула.
Все виновато затихли.
- Мой брат был директором крупного института. Ему, как мы все знаем, удалось поднять производство на определённый уровень. А ведь он достался ему, мягко говоря, совсем не в том идеальном виде, в котором он оставил его после себя…
- Вот это интересно! – вырвалось непроизвольно у Родштейна, который сосредоточил теперь всё своё внимание на брате Пристроева.
- Неправду говорит, - к волне возмущения присоединился и Донов.
- Надеюсь Саша ты не согласен с ним? – поинтересовался Родштейн.
- Да, что вы!? Я же проработал двадцать пять лет в институте! Не меньше!
- Это ещё ничего не значит Сашенька, - улыбнувшись, произнёс Донов.
- Институт был создан ещё при Сталине. И я не думаю, что ранее он был хуже, чем тогда, когда в него назначили Пристроева, - ответил Саша.
- А вот некотороые считают, что при Сталине было хуже, - наливая водку в Сашину рюмку, признался Родштейн.
Брат Пристроева закончил.
Все выпили, и даже успели кое-что съесть. Даже официанты начали постепенно наводить порядок на столе, готовя его к горячему, которое обещало быть по фирменному вкусным.
- Ну ладно. Вы, как хотите, а я, пожалуй, скажу, - решительно встав, сказал в сторону Донова, Саши и Али, Родштейн, и, не дожидаясь всеобщего внимания, начал свою речь:
- Я знал Игоря Артамоновича очень давно. Примерно тридцать пять лет. Работать с ним мне, как инженеру-конструктору, было интересно. Не скрою, те решения, к которым приходилось прибегать из-за его воли, порою были сложны, но, в то же время и интересны….
Родштейн говорил основательно, неспешно и уверенно. Так, как и жил. Саше нравилась его уверенность в каждом слове. Он, тщательно готовил его, как тёсаный камень, перед укладкой в будущую стену.
- Будучи главным инженером первой мастерской, под руководством Надеждина, которая работала с передовым в Москве домостроителным комбинатом, я старался не подводить директора, выполняя все поставленные им задачи…
Родштейн на мгновение остановился, для того, чтобы перевести дух. Этот приём явно придавал значимости говорящему.
- …Это тот человек, который был связующим звеном между прошлым и настоящим. И теперь, эта связь утеряна навсегда. Тот принцип руководства, когда во главе проектного института стоит архитектор, не принят современным миром. Ему нужны менеджеры на всех руководящих постах….
Саша понял, что теперь готов сказать. И, сейчас он уже не прятался, а ждал момента, когда можно будет стремительно встать, нарушив короткую тишину, что возникала между словами, того, или иного человека и сказать о том, что давно созрело внутри его.
Наконец, воспользовавшись неким замешательством, во время подачи горячего, Саша, так же неожиданно, как это проделал Родштейн перед ним, встал и начал:
- Я пришёл в институт около двадцати-пяти лет назад, и всё это время проработал в нём, никуда не увольняясь. Мне удалось пройти путь от техника-архитектора до руководителя мастерской…
Саша сильно волновался и от этого у него возникали небольшие паузы. Но присутствующие в зале, понимали его волнение и потдерживали своим молчанием, словно бы доверяя искренности слов.
- …Во многом я был не согласен с Игорем Артамоновичем, но старался не спорить. И вот, когда на его место пришёл новый директор, Райкин, мне показалось, что ситуация в Москве в корне изменилась. Что теперь мы можем проектировать ту архитектуру, которой дан зелёный свет во всём мире. Нашей радости не было конца. Но, кто бы мог подумать тогда, что кончится тем, что мы сейчас наблюдаем!
Игорь Артамоновичь, словно бы знал это заранее, а мы не верили ему, спорили. Теперь же в городе творится всё что угодно, только не градостроительство! Архитектор звучит уже не как профессия, а скорее, как обзывательство. Лицемерие захлестнуло нашу профессию…
Саша опять сделал паузу, словно бы был настоящим оратором. На самом же деле он не мог сдерживать нахлынувшую обиду.
…Мне бы хотелось извиниться перед Игорем Артамоновичем сечас, и сказать, что я был во многом не прав, приняв ту ложную свободу, от которой и пострадал. Он был одним из моих учителей. Правильнее будет сказать – самым опытным из них, старшим. И теперь, когда я становлюсь всё дальше и дальше от архитектуры, хотел бы сказать о том, что она отвернулась от меня, как я теперь всё больше убеждаюсь, видимо ещё тогда, в те времена, когда Пристроева сместили с должности директора.
Пусть земля будет ему пухом, а он остаётся в наших сердцах навсегда! - закончил Саша и тут же, не дожидаясь пока это сделают другие, выпил.
Он не чувствовал себя пьяным в тот вечер, хотя и порядочно выпил. Наверно бывают такие дни, когда алкоголь нужен только для смелости и не способен на большее. Сегодня Саша был смел, ровно настолько, насколько требовалось от него.
* * *
- Привет Сергей, - поздоровался Саша с Владимировым, на следующий день, когда тот пришёл на работу.
- Привет Саш.
- Так и не смог вчера?
- Что!?... А-а-а! Извини… Да. Не смог. Сильно загрузили. Но я вспомнил потом. Но было уже поздно, - попытался объяснить причину своего отсутствия Сергей.
- Ты, как я вижу, ещё не разочаровался в профессии, - улыбнувшись, тихо сказал Саша.
- Нет, почему же? – не понял намёк Сергей.
- А знаешь Острецов туда так и не пришёл.
- А, что ему там делать!? Он же считает их всех отжившими век ремесленниками.
- Да Сергей. Но, он же всё-таки нынешний главный архитектор Москвы.
01.07.2019 г.