Белоконь Людмила
Чаша цикуты Сократа-Софоса
Драма в 2-х действиях
От автора:
Дилогия: пьеса «Беседуя с Сократом-Софосом» и драма «Чаша цикуты Сократа-Софоса» - являются самостоятельными произведениями с опорой на идеи и философию древних. В целом работы представляют собой собрание афоризмов древних философов и похожих бытовых ситуаций, в которых они оказались.
Данные пьесы о Сократе-Софосе являются художественными произведениями с элементами юмора древних, и их нельзя рассматривать как научные трактаты или как исторические хронологии. Написаны по мотивам классических произведений античности. В работах представлен собирательный образ древнегреческого мудреца. Прототипом главного героя драмы является древнегреческий мудрец Сократ.
Действующие лица
Сократ-Софос, древнегреческий мудрец
Ксантиппа, жена Сократа-Софоса, женщина средних лет
Андреас, красавец, близкий друг Сократа-Софоса
Плат, молодой друг Сократа-Софоса
Пилон, Влазис и Тэрон (софист), собеседники Сократа-Софоса
Эллин-зазывала в плаще на рынке.
Стазис, молодой поэт на рынке, и Эйсон, пожилой поэт на рынке
Продавцы на рынке
Судья, истец и ответчик, артисты в спектакле на рынке
Григориас, Мназон, чужеземцы
Никиас, честолюбец, бездарный поэт, владелец мастерскими керамики
Молодой человек, собеседник Сократа-Софоса на рынке
Хармид, собеседник Сократа-Софоса
Ликон, ритор
Хектор, правитель
Правители, несколько человек
Стражник, воин в доспехах и с копьем
Фотис, Ипатий, Кастор, друзья Сократа-Софоса
Антипа, жена Сократа-Софоса
Ребенок 5 лет, ребенок 7 лет, мальчик постарше, лет 16, дети Сократа-Софоса и Антипы
Стражник в тюрьме
Раб с чашей яда
Толпа на рынке, принимающая участие в беседах
Действие первое
Сцена первая
Древнегреческий рынок, Агора. Летний солнечный день. На агоре расположился главный городской рынок, где отведены особые места каждому виду товара (называемые кругами), виден храм богу Аполлону. На рынке продают свои товары разные торговцы: кувшины, килики, амфоры и др. сосуды; овощи: огурцы, редис, зелень и другие овощи; фрукты: клубнику, персики, абрикосы, и другие фрукты; а также на столах можно увидеть колбасу, мясо, подвешенных рыбу, кур, гусей. Вдали выставка-продажа картин различных художников и рядом трибуна. Украшение агоры: сбоку портик - крытая галерея с колоннами. Видны несколько статуй богов и полубогов - героев.Деревья, цветы у дороги. Летний солнечный день.
Сократ-Софос по-прежнему без хитона, в старом плаще, который он носит и в холодную погоду, и босиком. Сократ-Софос подходит к агоре. В это время навстречу ему идут торговец Пилон, ремесленник Влазис и софист Тэрон. Пилон, Влазис и Тэрон здороваются с Сократом-Софосом жестами, помахав друг другу рукой.
Влазис: Желаю здравствовать, Сократ-Софос, ты что такой пыльный? Уж не собеседники ли твои тебя поколотили?
С-С.: Возрадуйтесь, друзья мои! Нет, сегодня я еще ни с кем не разговаривал.
Тэрон: Или уж не Антипа ли тебя поваляла в пыли? А, может быть, она покаталась на твоей спине, как на лошади?
С-С.: (отряхиваясь) Нет, Антипа сегодня еще не видела меня!
Пилон, Влазис и Тэрон (все сразу): Как так??? Почему? Как это?
С-С.: Всю ночь я стоял у излучины реки и думал. А потом пошел и опять думал-думал, пока шел к рынку, да и угодил в яму.
В.: Ты что же, дороги не знаешь?
С-С.: Конечно, знаю. Только я загляделся на звезды и пошел по другой дороге. Все смотрел и смотрел на небо.
В.: А чего на него смотреть?
С-С.: Ребенок боится темноты, но плохо, если взрослые боятся света. А ночью другого света нет, кроме света луны и света звезд.
В.: Ты что же, звезды считал? Или за луной следил?
С-С.: Нет, это слишком простое занятие!
В.: А чего ж тогда на небо смотреть? Или ты его никогда не видел?
С-С.: Раньше не видел, а теперь постоянно смотрю. Думаю: как сильны боги, как велик космос и как мал человек в нем!
В.: Ты знакомую дорогу не можешь найти при свете луны, а мечтаешь познать богов и все то, что на небесах!
С-С.: Звездное небо заставляет нас смотреть вверх и представить другой, более совершенный мир!
В.: Так недолго и голову разбить!
С-С.: Если бы это было впервые, что я свалился в яму или угодил лбом в дерево? А то ведь и не раз бывало! И ногу подворачивал, и лоб разбивал (смеясь). Вот голова пока цела!
Все улыбаются.
Пилон: Сократ-Софос, а сегодня ты не намерен с нами поговорить?
Тэрон (вмешивается в разговор): Предлагать Сократу-Софосу вести беседу – это то же самое, что предлагать мастеру заняться любимым делом! Можно смело спрашивать, ответ всегда получишь.
С-С.: Конечно, друзья мои. Отчего же? Общение с вами для меня всегда полезно. Клянусь собакой, я то в одном начинаю прозревать, то в другом. А с тобой, Пилон, и вовсе, дружище, накануне мы так приятно пообщались, вести спор всегда интересно!
П.: Да, хотел бы надеяться, что это так. Но твоя манера беседы часто сбивает меня с толку. Прошлый раз ты до того заговорил меня, что в голове у меня все перемешалось и запуталось. Я, считавший себя знатоком добродетели, вынужден был признать, что в данном предмете я совершенно несведущ.
С-С.: Для любого юноши добродетель такова: ничего сверх меры! Что и было доказано прошлый раз! Молодым людям я всегда советую чаще смотреть в зеркало, да и спрашивать у врагов, хорош ли ты собой: если хорош, то стараться соответствовать своей приятной внешности, а тем, кто уродлив, заниматься собой, чтобы преодолеть свои недостатки другими качествами. Ведь внешнее уродство легко преодолевается внутренней красотой.
П.: О красоте ты верно говоришь. Главное – внутренняя краса. Как всегда, ты прав и всегда выходишь победителем в спорах. Отчего это? Беседы с тобой зачаровывают всех и воздействуют на людей, как лекарство, как чудо-настой.
С-С.: С чего это ты взял? Я не лекарь, не чудодей.
П.: А с того, что ты, как Олимп, флейтист из Мизии, который победил на соревнованиях авлетов. Он полюбил флейту и играл так, что все были не просто в восторге. Исполнил соло и довел всех до исступления.
С-С.: Знаю. Его на картине в Дельфах художник Полигнот изобразил со свирелью. Хорошая работа. Но я и не музыкант…
П.: Нет, я имел в виду, что ты одними только своими речами добиваешься того же, околдовываешь всех.
С-С.: Но я и не колдун…
П.: Тогда я назову твои беседы просто божественной музыкой, если тебе так больше нравится...
С-С.: Не преувеличивай, Пилон. Я стремлюсь только к одному - узнать истину, поэтому молодежь и тянется ко мне. Для меня важно доказательство через наведение и общие определения, так как и одно, и другое касается начала знания. Но, клянусь всеми богами, истину не всегда возможно найти!
П.: Но что-то я не припомню, чтобы ты терялся в спорах. Всегда ты сказавшего в начале «нет» заставляешь в конце говорить «да». Тут тебе нет равных! Поэтому я хочу спросить вот что. Скажи, любезнейший, ты же мудрец! Что такое философия?
С-С.: Нет, я не мудрец. Это только так все говорят. Мудрость может быть свойственна только Богу, а мудрость людская – мелочь по сравнению с божественной, а, может быть, и вовсе ничего не значит. Но все-таки в мире существуют некоторые люди, стремящиеся к знанию. Поэтому есть, вероятно, такой любомудрый человек, создавший труд, который не является компиляцией какого-то знания и если он не переписал чужое, а создал свое; и если в этом труде он нашел, в чем заключается истина и нашел доказательства ее, аргументировал свою идею! И еще важно: если он сам может показать слабые стороны своего сочинения, то такого человека… Как ты думаешь следует его называть…?
П.: Как? Не знаю. Наверное, его можно назвать мудрецом?
С-С.: Возможно. Но не слишком ли это пылко сказано? Это пристало только Богу. Лучше сказать: любитель мудрости – философ. Софисты уже давно понятие «мудрости» осквернили: «софия» ведь и есть «мудрость».
П: Ладно. Люди не очень-то разбираются, вот и говорят так. Но мудрец – это ты, да?
С-С.: Я уже сказал, что я не мудрец. И я не философ, не ритор, и не колдун. Я просто люблю рассуждать, поэтому и общаюсь с любым человеком, кто захочет прийти к каким-то выводам, найти истину. Приобретать знания нужно не в готовом виде, а размышляя, обсуждая какие-то вещи для поиска правильного решения. Но я ничего не пишу, так как считаю, что чем больше пишешь, тем хуже говоришь и запоминаешь!
П.: Так, хорошо. Предположим. Знаю, что ты скромничаешь, как всегда. Ну, а философия – это что? Скажи, мудрец.
С-С.: Философия – это великое знание! В ее основе лежит благоговение человека перед окружающим миром. Наша Вселенная, космос являет нам столь чудное и непонятное зрелище, что мы вынуждены рассуждать о великом и важном. Философия выясняет, что такое жизнь и смерть, кто такой человек, в чем смысл жизни и другие сложные вопросы.
П.: Тогда скажи, почтенный господин… Можно тебя спросить? А? Вопрос очень трудный. Мне сказали, что ты считаешь, что жизнь и смерть — одно и то же. Как философия… нет…, как философы к этому относятся? Ведь все боятся смерти. А ты что, не боишься?
С-С.: Я нет. А зачем ее бояться? Думаю, что жизнь - некое подобие смерти и наоборот. «Философия дарует человеку презрение к смерти», - говорил Зенон Элейский. И я с ним полностью согласен.
П.: Что живешь, что умер – ничего не меняется? И там, за гранью жизни, будет такая же жизнь, как и здесь, на земле?
С-С.: Но не совсем так, друзья мои! Страх смерти связан с тем, что человек приписывает себе знание, котоым он не обладает. То есть человек возомнил, будто знает то, чего не знает. Клянусь собакой, что я кажусь мудрее других потому, что, недостаточно зная о чем-то, я так и говорю: в данном случае ничего не могу сказать, так как не знаю!
П.: Хорошо. Но ты же говоришь, что жизнь и смерть – одно и то же.
С-С.: Это потому, что смерть может быть только каким-то другим состоянием души либо полнейшим отсутствием какого-либо состояния. Если человек умирает и становится ничем, уже ничего не видит, не слышит, не понимает, не переживает. Для человека нет этого мира, ничего нет! Бояться такого состояния глупо, так как мы знаем его: когда нас не было или наш сон без сновидений! А фактически - превращение в небытие! Это все равно, что ты еще не родился или спишь и не просыпаешься. И в этом состоянии человек не может опять умереть! Если так, то это просто подарок от богини судьбы – от Мойры! Чаще всего надо бояться жизни, в которой ты можешь оказаться абсолютным невеждой.
Тэрон (вмешивается в разговор, с насмешкой): Это что, самое важное в жизни: оказаться мудрым и не быть невеждой? А богатство?
С-С.: Конечно, это самое важное. Мудрость и знание превыше всего на свете и выше всех дел на земле. Душа питается знаниями, как тело насыщается едой. Есть одно только благо и богатство - это знание, и одно только зло – это невежество.
Тэрон: Подумаешь, знание! Его не приготовишь на обед!
С-С.: А ты живи без обеда! И попадешь в страну блаженных, а не в геенну. Чем меньше у тебя желаний, тем ближе ты к Богу!
П.: Это и есть другой вариант, когда человек умрет? Скажи!
С-С.: Точно, что происходит после смерти, никто не скажет! Мы-то ничего не знаем! Но если верить преданиям, человек после смерти как-то преображается и попадает в иной мир.
П.: В какое же другой-иной? Куда? Кто его туда переселяет?
С-С.: Как кто? Бог! Можно попасть в Тартар, а можно в Элизиум – в страну блаженных, где благоухает вечная весна и где за гранью жизни проведешь все дни без печали и забот. Ведь жизнь так коротка! Мы живем, как будто мы вечны, а через какое-то время как-то вдруг – и на смертном одре! Любезнейший Пилон, есть основание полагать, что у человека есть бессмертная душа. Она вечна! Божественная, невидимая, бестелесная основа нашего существования. И она-то дает нам возможность еще пожить после смерти.
П.: А ты видел эту душу, раз так уверен, что она есть…
С-С.: Я же говорю, что она невидима глазами. Но ее можно увидеть разумом. Я вот так объясню: у каждого человека в его сущности есть два начала: духовное и телесное. Как бы в руках у него две птицы: белый голубь (душа) и черный ворон (тело). Он выпускает обоих на свободу. Голубь летит вверх и парит там, а ворона садится на землю и ищет падаль (благородное и низменное начало в человеке). Тело тянет к земле, а душа – к небу. Если человек используя свой разум, стремится к белому голубю в поднебесье, и ему удается смирить низменное начало, душа на крыльях может подняться высоко и вместе с богами созерцать идеи, например, прекрасное, красоту, любовь. Если же он устремляется к ворону и ищет земных благ, то становится самым грубым и примитивным существом. И тем самым губит свою душу.
П.: Красиво говоришь ты, Сократ-Софос!
С-С.: Так слушай еще! Ум для души как учитель и наставник. Эти поднебесные места в нашей жизни на земле видны только одному господину нашей души — разуму. Ведь все наше существование - лишь подготовка к смерти. Я думаю, что душа со смертью тела отделится от всего земного и перейдет на крыльях души в иной идеальный мир, в мир вечности – туда, где находится местопребывание идей.
Сократ-Софос поднимает руку и указывает наверх, к небесам.
П.: Значит, у всех есть эти крылья души и они поднимут человека в этот идеальный мир после смерти?
С-С.: Нет, не у всех. Они растут и поднимаются от добрых поступков, а от всего противоположного – плохого: от безобразного, дурного, от того, что приносит зло, – крылья души отпадают. И не только крылья, но и сама душа истончается, угасает и умирает. А души умных людей находятся в руках бога. Так что смерть может быть не хуже жизни.
П.: А те, у кого они, эти крылья, есть, попадают в идеальный мир. Так? Там-то что они делают?
С-С.: Дорогой Пилон, это для нас, смертных, вопрос. Я же говорю, что никто толком ничего не знает! Но по преданиям, вероятно, что умерший, который попадает в тот мир, будет находиться там с полубогами, такими как, например, с Орфеем, Гесиодом и Гомером. И будет заниматься такими же делами, как на земле. Проводить время в том мире, наверное, будет несказанным блаженством.
П.: Поэтому ты и говоришь, что жизнь и смерть — одно и то же? Ведь на земле ты блаженствуешь, ведя беседы, и надеешься и в поднебесном мире на благую жизнь?
С-С.: Но всего этого с полной уверенностью я сказать не могу. Хотел бы знать точно, но пока это только некоторые размышления на основе преданий.
П.: Поэтому существует как бы подобие между жизнью и смертью?
С-С.: Да.
П.: Отчего же ты не умрешь, Сократ-Софос? Если это одно и то же или почти одно и то же.
С-С.: А зачем? Если это одно и то же. Или почти одно и то же!
П. (с расстановкой): Хитро!
Все снова улыбаются.
Сцена вторая
Дорога на агору. Вдали виден рынок. На дороге к рынку с одной стороны появляется Сократ-Софос и идущие ему навстречу Тэрон и Пилон.
Тэрон: Приветствую тебя, Сократ-Софос.
С-С: Возрадуйтесь, друзья мои.
Т: Вот опять мы и встретились. Кстати. Вот мы тут в замешательстве. Можешь нам помочь?
С-С.: Говори, Тэрон, Я слушаю! Что ты хотел узнать?
Т.: Раз ты можешь рассуждать так далеко, как в прошлый раз нам говорил, то вот тебе судебное дело! Как ты его разрешишь? Оно гораздо ближе к земле, чем твой идеальный мир в поднебесном царстве!
С-С.: Что ж? В же дело?
Т.: Мы, софисты, по праву являемся знатоками законов. Желающие достичь успехов в публичных диспутах, должны учиться это делать, знатно разбираться в риторике и судебной практике. Так ведь?
С-С.: Так.
Т.: Как бы там уже ни говорили о нас в настоящее время, мы блестяще обучены обеим дисциплинам, и именно поэтому мы отвечаем на все вопросы, и в спорах выигрываем. Да и вообще мы во всех науках сведущи. Конечно, мы берем за свои уроки большие деньги, но ведь и какие знания мы даем! Вот и Протагор, он берет совсем недешево за свои уроки. Только очень богатый человек может поступить к нему на обучение! Протагор брал 10 тысяч драхм. На него подал в суд один его ученик! Ты считаешь несправедливым брать такую цену?
С-С.: А как вы сами думаете?
Т.: Мы хотим узнать, что думаешь ты!
С-С.: Хорошо. А каким образом можно дать правильный ответ?
Т.: Мы не знаем. Скажи!
С-С.: Тогда спрошу так. Каким образом мы различаем большее или меньшее, легкое и тяжелое? При помощи измерительной линейки и весов? Так?
Т.: Да.
С-С.: Тогда каким образом мы можем судить о том, что справедливо, а что нет? Ясен вопрос?
Т.: Нет, не могу сказать.
С-С.: Тогда ответь мне: при спорах, тяжбах кто отвечает нам на вопрос, прав ты или нет?
Т.: Судья, конечно!
С-С.: Это правильно. А вопрос о том, что справедливо, а что нет, как он решает? С помощью чего он это делает?
Т.: Не знаю.
С-С.: С помощью речей в суде. Не так ли? Ведь главный измерительный прибор для судьи – слово!
Т.: Конечно!
С-С.: То есть судебное искусство должно быть высоким для справедливого вынесения приговора!
Т.: Да! Несомненно.
С-С.: А вот несправедливое решение (как ты думаешь?) – это случайное решение или по собственной воле?
Т.: Думаю, по собственной. И такой человек испорченный.
С-С.: Значит, судья может быть безнравственным?
Т.: Да.
С-С.: А порочность связана с неразумностью?
Т.: Иначе и быть не может!
С-С.: И такого человека ждет возмездие?
Т.: Да.
С-С.: Кто же его может покарать?
Т.: Наверное, Фемида.
С-С.: Да, Фемида неумолима по отношению к лживым людям, а ее меч может покарать неправедных судей. Так вот в данном случае. Я вовсе не судья и решать такие вопросы не считаю правомерным. Могу только рассмотреть некоторые свойства справедливости как некоторой идеи, полезной для составления определения по этому вопросу. Все зависит от того, что считать справедливым, а что нет. И даже если большинство граждан будут считать, что это справедливо – вовсе не означает, что это так!
Т.: Значит, большинство может быть неправым? А кто-то один прав?
С-С.: Да, к сожалению, это так. Большинство может ошибаться.
Т.: Так не бывает. И как же убедить большинство, если все не согласны?
С-С.: Многие люди находятся во власти страстей, в своем поведении руководствуются себялюбием, а про истину, справедливость и разум забывают. Поэтому и легко могут ошибаться.
Т.: Ну хорошо. А тому одному, кто прав, как убедить других?
С-С.: Как учитель один убеждает учеников, учит их правилам арифметики или грамматики. Так и один в споре против всех!
Т.: Хорошо. Только это очень трудно!
С-С.: А кто сказал, что истина – веселая подруга? Истина – упрямая жена!
Т.: Ладно, если бывает так, что один может убедить в своем решении большинство! Так что же справедливо в данном случае в деле Протагора?
С-С.: Вы, софисты, преуспели во многом. Протагора как учителя действительно оценивают очень высоко.
Т.: Значит, Протагор брал справедливую плату?
С-С.: Но, претендуя на всезнание, вы, софисты, оказались в тупике. Вы основываете свои знания на мнении, а, следовательно, добро можно назвать злом, нечестность – честностью. И наоборот.
Т.: Значит, несправедливую?
С-С.: Если опираться на Фемиду с завязанными глазами, судящую беспристрастно, то весы с ценностью знаний софистики не смогут перевесить истинное понимание вещей. Следовательно, цели обучения Протагор достичь не может. Предлагая лишь ложные, внешне привлекательные знания, внутренние вопросы о сути вещей софистам неподвластны.
Т.: Ну, это твое мнение! Ты также основываешь рассуждения на своем мнении, как и мы!
С-С.: Нет, это не мнение, а знание, соответствующее идеальному божественному миропорядку. Необходимо искать общее в тех или иных вопросах. Тогда мнение будет преодолено. Потому что у одного мнение одно, а у другого – другое. Это не может быть истинным. Истина одна! А судьи должны знать, на чьей стороне правда.
Т.: Но судьи не ученые и не философы. Откуда им знать?
С-С.: Дорогой Тэрон, нам нужно выбирать достойных судей! Тогда и судопроизводство будет истинным!
Т.: Понятно. Тогда вот еще вопрос.
С-С.: Говори!
Т.: Один известный ритор взял в ученики некоего Эребоса. Они составили такой договор: Эребос заплатит учителю только в том случае, если ученик превзойдет учителя. На одном из процессов Эребос вдруг выиграл. но заплатить не захотел. Понимая, что теперь его ждет суд, он решил так: если суд решит дело против него, он сошлется на договор, а если в его пользу, то и не будет ничего платить. Учитель, действительно, подал в суд на ученика. Суд постановил: «Заплатить всю сумму за обучение». Но Эребос в суде возразил: «Если я выиграл только один раз, то это не значит, что я превзошел своего учителя». Вопрос: сколько раз нужно выиграть дело, чтобы можно было считать, что ученик превзошел своего учителя? И вообще как разрешить этот спор?
С-С.: Эта ситуация связана с неопределенностью в договоре. Подобно парадоксу «Куча». Если к одному зерну добавлять по зёрнышку, то в какой момент образуется куча? Сколько процессов должен выиграть Эребос, чтобы он превзошел учителя? Разрешить этот спор нужно таким образом: учителю нужно второй раз подать на своего ученика в суд, так как плату за обучение он не получил. Тогда суд сам установит конкретное количество побед Эребоса, и тому придется заплатить уже после судебного вердикта «победителя» по решению суда.
П. (потирая лоб): Сколько ни говори с тобой, ты объясняешь так, что невольно приходится соглашаться. Ты всех учишь. А денег не берешь, беседуя со всеми нами, и с матросами, и с сапожниками. Ты что, считаешь, что ты один такой благородный?
С-С.: Денег не беру, так как во время беседы и прихожу к истине. Вы мне сами помогаете рассуждать. Как же я могу брать за это деньги? Вы все мои друзья. Да и не мудрец я вовсе!
П.: Говоришь «не мудрец». Но с тобой очень трудно беседовать. Никак не получается, что можно выиграть спор!
С-С.: Со мной-то можно спорить! Вот с истиной нельзя!
Тэрон (мрачно, обреченно): Где она, эта истина?
С-С.: Она есть, но далека ли она от тебя или близка тебе, зависит от человека!
П.: Сократ-Софос, известно, что ты своеобычен. Нет человека, который бы хоть сколько был похож на тебя. А как тебе удается так мудро подходить ко всем вопросам? Мы ломали голову, и никто ничего не мог придумать.
С-С.: Нужно всего лишь наблюдение и разумное объяснение вещей!
П.: Нет, твои беседы не так просты. Тут нужно еще что-то, более важное! Ты такой мастер рассуждения и владения словом. Откуда у тебя это?
С-С.: Читайте работы философов. Некоторые очень глубокие. Например, книга афоризмов Солона или «Наставления» Бианта Приенского. Я, например, прочитал и книгу афоризмов, и «Наставления» от начала до конца, и нашел их сочинения как весьма глубокие, даже слишком, чтобы их кто-нибудь мог понять. Такая глубина доступна лишь делийским пловцам, которые умеют надолго погружаться под воду…
Все опять улыбаются…
Тэрон ( с усмешкой): Так зачем же читать Солона или Бианта, если и понять нельзя?
С-С.: Но если прочитать второй раз, то глубины откроются и простому человеку! А в третий раз у тебя и самого появится нечто подобное!
П.: Появятся, если думать, как ты.
С-С.: Да, нужно думать. И постоянно. Без ума гораздо тяжелее на этом свете! Нужно повсюду искать противоречия, эти необходимые условия для перехода души к мышлению. Искусство диалектики связано с искусством развивать идеи методом выявления различных мнений о каких-либо вещах. Такие рассуждения открывают нам основу построение мира на научной основе. Но на мнении останавливаться нельзя! Нужно искать общее! Знание общего – это знание сущего. А довольствоваться одним из мнений или противоположными – нельзя! Как раз мы с тобой, Пилон, и прошлый раз говорили об этом, и сейчас!
П.: Сократ-Софос, твоя ирония и твой метод копаться во всем и искать ответ переворачивают привычные вещи с ног на голову. Тебя сравнивают с художником Аркадиосом. Когда ему заказали изображение летящего орла, художник написал дохлую птицу. Тот, кто заказал картину, посмотрел и удивился: «А где же живой, летящий орел? Эта птица уже сдохла!» Аркадиос предложил заказчику повернуть холст в другую сторону, чтобы тот увидел, будто птица находится в полете.
С-С.: Сравнение неплохое. Ведь моя майевтика дает возможность прийти к истине, принять роды души. Я пытаюсь все перевернуть, чтобы увидеть все со всех сторон.
П.: Наверное, это лучший метод, раз ты так успешно выигрываешь все споры.
С-С.: Да это только начало знания!
П.: Ладно-ладно, мудрец! Как всегда преуменьшаешь свои достоинства. Спасибо тебе за беседу!
С-С.: И вам, друзья, спасибо!
Сцена третья
Та же агора. Рынок. Трибуна. Перед трибуной расхаживает эллин-зазывала в плаще. Он громко зазывает на представление: «АфИняне! Собирайтесь на величественное зрелище – состязание рапсодов. Сегодня вы услышите знаменитые строки стихов великих поэтов Эллады: Стазиса и Эйсона». Сократ-Софос и Андреас находятся на площади. Андреас проходит к центру площади с трибуной для ораторов (риторов). Зазывала предлагает эллинам присоединиться к мероприятию. Там на постаменте появляются рапсоды, которые устраивают состязания. Рапсоды одеты роскошно (преобладает пурпурный цвет у молодого и белый с синим у пожилого), молодой с золотыми пряжками, пожилой с серебряными. Их обувь на очень толстой подошве (чтобы казались выше). Каждый во время исполнения текстов стихов держит в руке жезл как символ магической власти и права слова на собрании. Декламация сопровождается оживленной жестикуляцией. При этом исполнение носит некоторый характер напевности, но без музыкального инструмента.
Андреас внимательно слушает стихи, а Сократ-Софос стоит в стороне у дерева. Рядом продавец крупных амфор, расставленных на коврике. Мудрец находится в положении задумчивости. Он не слушает поэтов, стоит, как вкопанный, о чем-то раздумывая и потирая бороду. Андреас изредка подходит к нему, предлагая подойти поближе, теребя его, но он не реагирует на его реплики. Во время всего состязания Сократ-Софос будет находиться в этой задумчивой позе, ничего не замечая вокруг. Он до того поглощен размышлениями, что мир перестал для него существовать, он ничего не видит и не слышит.
На ораторскую трибуну по очереди выходят, стоя на возвышении сцены, два рапсода – Стазис и Эйсон.
Состязание: Стазис (молодой рапсод) и Эйсон (на 30 лет старше). Представление начинает Стазис, потом вступает Эйсон.
Стазис: Людская речь – металл. Быть может, золото, а может быть и ржа.
Эйсон: Долг и совесть как брат с сестрой. Потеряешь сестру, не найдешь и брата. Потеряешь брата, и сестра погибнет.
Стазис:
Любое государство богатеет, расцветает,
И укрепляется не в праздности, не в злобе!
Но при падении властей его погубит
Всё то, что на безвластии созреет пышно,
Так все пороки: ненависть, вражда и страхи
Заставят бедствовать и город, и селенья.
Законы государства – символ чести.
Обязанность почетная - повиноваться!
Эйсон:
Сущий на небе тебя одарил бесконечно!
Ты на Олимпе сидишь на престоле высоком,
Лабрис и щит – атрибуты величия Духа,
Гордый орел украшает твой огненный скипетр.
Небом владеешь, луною и солнцем янтарным,
Лунным затмением, молнией, звездною массой.
Космос и всех всемогущих богов Олимпийских
В повиновении держишь, Отец мирозданья!
Мудрость твоя создает и закон, и порядок.
Зло и добро на земле рассыпаешь по праву,
Зевс Вседержитель! Нет равных тебе в Поднебесье!
С.:
Жизнь много нам приносит светлых праздников,
Чудесных дней, и странных, и смешных картин.
Для многих же заветным самым кажется
Богатство, роскошь, золотой мешок в руках.
И Плутосу, Деметры сыну молятся.
«Я бедный и несчастный, дай мне золота,
Обилие запасов, дом большой-большой,
И стадо жирных коз, овец и лошадей».
Что если даже царский дом предложат мне,
Но в нем не будет счастья, мира и любви,
То я не соглашусь на изобилие,
И все, что Плутос даст, сравнить немыслимо
С тем, что дает единственное благо нам.
И эта роскошь и богатство - человек.
Э.:
Глупо деньгам, как богам, поклоняться.
Нет хуже денег предметов опасней.
Уж и не раз господина достойного,
Мужа приличного, честного мужа.
Эта приманка в один миг обманет,
И обольстит, и научит дурному.
Так человек станет злым и завистливым,
Праздным, безнравственным, подлость творящим.
К деньгам стремление – это несчастье!
С:
Тому, кто не станет с богами бодаться
Дарована мудрость. Нужды нет в смятенье.
И верной тропой ты осилишь свой стадий.
«Божественный край» - так Эвбею назвали.
Туда, где Деметра свой серп уронила,
Мой друг, в тех просторах на нивах богатых
Растут златокудрой богини посевы.
Эвбея-земля в изобилии тонет,
Где гроздь винограда с оливками в споре.
Э.:
Нельзя век прожить без беды, без трагедий.
Однажды ногой угодишь в эту бездну.
Так в прошлом году мы в походе стояли.
На палубе воинов сотни скопились.
Усталость валила нас с ног на колени,
Но не было места куда прислониться.
Когда же мы вышли на берег враждебный,
Нас встретила сырость и стрелы с отравой.
С высокой стены нас, как скот, убивали.
Возможности не было где-то укрыться.
И похоронить всех умерших с обрядом.
Сравнить наш поход с невоенной работой
Лишь только какой-то безумец сумеет.
С.:
С крепкими мышцами, с милым лицом, как у девы,
Эрот прекрасен, лукав и опасен для многих.
Крылья любви его носят, куда он захочет.
Стрелы его мускулистой руки поражают
Всех, и не только того, кто стремится к неволе.
Словно охотник, он ловит того, кто свободен,
Путы любви расставляя, треножит игриво
Юных прелестниц, эфебов и старцев почтенных.
Мне удалось избежать на какое-то время
Стрел позолоченных. Только была ненадолго
Радость от вольной моей и от праздничной жизни.
Утром я встал и не мог оторваться от мысли,
Той, что связала мой ум и витала, подобно
То ли Зефиру, крылатому южному богу,
То ли сам Нот, бог ветров и туманов, повеял.
Что бы ни делал, умом возвращался я снова
К тонкому профилю. К шеи изгибу изящному,
К взору загадочных глаз изумрудно-киановых,
Что бы могли и с фиалковым морем сравниться,
К пылкому нраву и сладко-манящему голосу.
Только берусь за какое-то дело ликуя,
Тут же бросаю и к вкусу любви возвращаюсь.
Толпа постепенно начинает выкрикивать: «Ста-зис! Ста-зис! Ста-зис!». Эйсон отступает. Кланяться не принято, аплодисменты еще не вошли в моду, поэтому Стазис благодарит публику знаками рук и восклицает: «Желаю всем здравствовать!». Толпа гудит, окружает Стазиса. Ему надевают на голову лавровый венок. Эйсон пробирается прочь.
Андреас выходит из толпы, подходит к Сократу-Софосу. Тот пребывает в безмолвии. Ничего не слышит. Над чем-то раздумывает. Наконец, Андреас его берет за плечо и слегка трясет. Сократ-Софос будто очнулся.
А.: Сократ-Софос, что с тобой?
С-С.: Да я задумался над нашим разговором. А что там было на сцене?
А.: Ты не слышал Стазиса? Было состязание с Эйсоном. Победил молодой Стазис!
С-С.: Ах, Андреас. Я так задумался, что ничего не слышал. Мне нужно было дальше поймать смысл того, что следует из сегодняшних рассуждений.
В это время на площади разворачивается следующее действие:
На сцену (ораторская трибуна) выходят несколько человек. Они одеты не по-настоящему, как-то по-клоунски. Якобы стоит в центре судья. И два человека, которые пытаются доказать свою правоту. Один истец, второй – ответчик.
Истец: Я продавал осла, а мой покупатель сказал, что у него нет денег, но он может расплатиться по-другому. Он привел меня в дом, где была очень красивая молодая женщина, и сказал, что я могу провести с ней трое суток наедине. Я согласился. Но когда мой покупатель забрал осла и ушел, эта красавица выгнала меня из дома. А мой покупатель появился уже без осла и избил меня. В результате я не получил за осла никакой платы, а только побои. Вынеси ему справедливый приговор. Он достоин наказания.
Судья: В данной ситуации ты прав.
Обвиняемый: Все было совершенно не так: во-первых, он продавал не осла, а барана. Во-вторых, я, покупая животное, сказал, что забыл деньги дома, и мы пошли ко мне домой, чтобы я расплатился с ним. А он стал приставать к моей жене. Поэтому моя жена и выгнала его из дома, а я ударил его, чтобы не соблазнял чужих жен.
Судья: И ты в данной ситуации прав.
Истец: Как же так? Ты только что сказал, что прав я.
Судья: Верно. И в данном случае ты тоже прав.
Артисты уходят. Собравшиеся бурно обсуждают происходящее. Многие смеются. Сократ-Софос и Андреас потихоньку проходят вдоль сцены, постепенно уходя за кулисы.
С-С.: Вот такая же философия и у софиста!
А.: Люблю я тему про софистов и софистику. Здесь не один только баран или осел!!! Их тут, как я вижу, двое! А то и трое!!!
Андреас смеется, показывая белозубую улыбку.
С-С.: У софистов целью спора является только победа в нем, а не поиск истины.
А.: Да уж софисты любят всякую несуразицу!
С-С.: Не такая уж и несуразица. Закручено знатно! Пользуются невежеством, да и сами не знают, в чем заключается истина.
А.: Давай еще упражняться в софистике! Я знаю пару таких утверждений. Но не знаю, кто сказал: «Для ткачей одежда из гнилых ниток – благо, а для тех, кто носит такую одежду, – зло». И другие похожие…
С-С.: Такие речи называются двоякими. Для софистов двоякие речи служат примером того, что благо и зло одинаково, разницы между ними нет. Но это неверно!
А.: Да уж это понятно! Благо и зло – противоположны по смыслу.
С-С.: Андреас! Это подмена понятий! Что касается одежды из гнилых ниток, то здесь имеется в виду то, что быстро рвущаяся одежда заставляет тех, кто ее носит, покупать новую, что выгодно ткачам. Чем больше покупают, тем лучше. А не в том благо, что людям от этого одни убытки. То есть одним благо - другим зло. Одни и те же вещи и действия в частном случае могут быть оценены по-разному. А тот вывод, который они делают,не годится: благо и зло – одно и то же!
А.: Почему софисты не хотят этого признавать?
С-С.: Вероятно, при рассмотрении противоположностей не могут дойти до нужного вывода: дойти до истины.
А.: Но ведь хорошая плата за товар - это очень привлекательно!
С-С.: Нет, в данном случае не совсем так. Справедливости ради нужно сказать, что совсем нечестная продажа. Поэтому говорить о благе вообще сложно. Вообще много денег от слишком большого количества плохого товара – тоже зло. Стремясь к такому богатству, потеряешь себя!
А.: Да, мой милый Сократ-Софос! Зло и благо невозможно спутать, если рассуждать, как ты. Ты мудр, потому ты и не печалишься о ненужных тебе вещах и о бессмысленных для тебя благах!
С-С.: По поводу благ: смотри, вот еще пример софизма подобного рода: «Пища и питье, которые необходимы человеку, это благо. Ведь они дают силы для жизни. А чем больше блага, тем лучше. То есть пищи и питья нужно употреблять как можно больше».
А.: Теперь так и буду делать (со смехом). Буду есть и пить как можно больше. А еще одежда и обувь являются благом. Буду как можно больше надевать на себя хитонов и сандалий. Ведь чем больше благ, тем лучше…
С-С.: Да, это полнейшая нелепость.
А.: Но ты ведь знаешь, в чем и тут хитрость?
С-С.: Здесь также подмена понятий. Благо – эта категория шире, чем один какой-то из видов блага – пища или питье. Чем больше блага – тоже ошибка, так как без меры употребления появится болезнь. Смысл в том, чтобы делать больше благ, а не употреблять. Также и с хитонами, и с сандалиями. К тому же софисты застревают на частностях и забывают, что нужно искать общее. Для них это непосильная работа.
А.: Все-таки они очень бестолковые, раз так неправильно рассуждают.
С-С.: Да нет. В их планах: поразить слушателя. Еще софизм. Слушай! «Знаешь, о чем я сейчас думаю?».
А.: Ты меня спрашиваешь?
С-С.: Ну да! Вернее того, кто разговаривает с софистом!
А.: Нет, не знаю. Откуда же мне знать?
С-С.: А я думаю о том, что спартанцы, чтобы отучить своих детей от пьянства, водили их смотреть на пьяных рабов, и тем самым отвращали от этого неблаговидного занятия? Об этом ты разве не знаешь?
А.: Конечно, знаю.
С-С.: Получается, что ты не знаешь то, что знаешь.
Андреас опять смеется.
А.: Да уж в данном случае и представить себе трудно до чего я тоже бестолковый, как и все софисты!
С-С.: Софистика тем и хороша, что всех делает тупоумными.
А.: Мой Сократ-Софос, но ведь и ты сам так же говоришь: «Я знаю, что ничего не знаю».
С-С.: Нет, я говорю так, чтобы подчеркнуть, что я мало знаю, но другие о том же не догадываются.
А.: Да уж если ты мало знаешь, то кто же больше? Софисты что ли?
С-С.: Софисты мнимые мудрецы! Софизмы всегда выглядят как доказанные утверждения, но на самом деле они связаны с обманом. Софисты занимаются подменой аргумента, понятий, могут потерять целый фрагмент речи. Мой друг Кретон так шутит над ними. Он говорит: «Софисты доходят до полнейшей бессмыслицы, рассуждая: «То, что ты говоришь, исходит у тебя изо рта. Ты говоришь, например, «бирема» (или называешь какой-то другой корабль). Следовательно, она выплывает у тебя изо рта».
Андреас опять смеется.
А.: Скажи, мой друг, не вздор ли? Ну и смешны же они, эти софисты!!!
С-С.: Если бы это было только шуткой? Они свое дело знают! Рассчитывают на неграмотных людей!
А.: Это просто лукавство. Но ведь ты пытаешься объяснить софистам, что они не умеют правильно строить рассуждение, употреблять аргументацию. Так ведь?
С-С.: Этим все время я только и занимаюсь.