(Из цикла «Школьные годы чудесные»)
Одного я не мог понять – зачем надо было резать пополам тетрадку? Кто и когда придумал этот дурацкий ритуал? Кстати, я до сих пор не этого не знаю.
Каждую весну, когда в городе было уже пыльно, сухо и ветрено, а на уроках клонило ко сну, школа готовилась к двум событиям: смотру художественной самодеятельности, и ко Дню рождения Ленина. Для репетиций смотра из кабинета литературы выкатывали пианино. Его волокли к сцене. Приходил маленький грустный настройщик в беретике, и с большим носом. Он вынимал из чемоданчика инструмент, похожий на небольшой накидной ключ, и массивную двузубую вилку на деревянной подставке. К вилке прилагался симпатичный деревянный молоточек. Настройщик бил по вилке, слушал звук, и работал ключом во внутренностях пожилого инструмента. Потом пианино запирали на ключ.
- Берем тетрадочку в клеточку, можно в линеечку, - ворковала наша классная руководительница Галина Поликарповна.
- Тетрадочку ак-ку-ратненько разрежем поперек. На обложке пишем… пишем на обложке…. - Ветров даже если ты не комсомолец, и тебя это не касается, можно хотя бы из уважения просто спокойно посидеть? Позорничек ты, Ветров. Один на всю школу такой. Ты верующий, наверно?
- Честное слово, не верующий – отвечал я и осенял себя размашистым крестом – вот вам истинный крест. Класс хохотал.
Поликарповна уже привыкла к моим выходкам. Она подождала, пока класс успокоится.
- Записывайте пока себе куда-нибудь, в черновики. Класс исправно зашелестел страницами тетрадей. Не шелестели только я, шишкарь класса Саня Леликов по кличке Леля, и его адъютант Круковский с прозвищем Крюкся. Леля был убежденным анархистом. Крюкся – просто раздолбаем.
- Пишем. Личный комплексный план члена ВЛКСМ, ученика – ученицы 8 класса «А» средней школы номер сорок семь, фамилия, имя в родительном падеже. Потом, на первую за обложкой страницу, надо вклеить портрет Владимира Ильича Ленина.
- А где его взять? – уточнил весельчак и начинающий коммерсант Олег Мисютин, Мися.
- Сейчас, перед Днем рождения Ленина, его портреты будут печатать везде. В каждой газете, в журнале. Подбираете портрет с подходящим размером. Аккуратно приклеиваете. Рядом пишите: В.И. Ленин. 1870 – 1924. Пишете красными чернилами. Переворачиваете. На следующем листе – не на странице! Страница с портретом остается сзади чистой. Что бы все аккуратно было! На следующем листе пишете: «Мои обязательства в учебе». И ставите перед собой задачу – повысить успеваемость по таким-то и таким-то предметам. У кого тройки - исправить на четверки, у кого четверки – исправить на пятерки.
- А у кого двойки? – спросил еще один хулиган Паха Бесов. Он полностью оправдывал свою фамилию. Но если Леля был созревающим уголовником, тусовался с районной блатной шпаной, пил и курил, то Бес был просто веселым хулиганом. Его мать регулярно меняла Бесу отчимов, и он сам воспитывал младшую сестру. Леля и Бес существовали, не замечая друг друга. Они были одинаково сильны и непримиримы в драках. Между ними,сам по себе, установился паритет. Зато Крюксе прилетало от обоих. Крюкся был туповат и труслив.
- А у кого двойки, Бесов, закрыть рот и сидеть молча. Дай уже спокойно дотерпеть тебя до мая. И иди на все четыре стороны.
- Так что, мне можно не писать?
Классная замолчала. У нее на все случаи жизни были отшлифованные педагогическим стажем ответы. Но нестандартные вопросы ставили ее в тупик.
- Значит, пишешь так – «обязуюсь подтянуть успеваемость по основным предметам». Какие у нас основные предметы?
- Труд и физра, – ответил пролетарский до мозга костей, Бес.
- Алгебра, геометрия, русский язык и литература. Вам их сдавать летом.
Бес послушно записал предметы, по которым он не собирался подтягивать успеваемость.
- Следующая страница: «Мое участие в общественной жизни класса и школы». Пишем: обязуюсь принимать активное участие….
Голос Поликарповны монотонно распространялся по классу. Я достал «Черный обелиск», и украдкой попытался читать – книгу мне дали всего на два дня. Но проповедь Поликарповны мешала. Я убрал книгу. Тем временам классная правильно выдержала паузу и изрекла: - А теперь самое главное. Пишем: «Изучаем работы Ленина». Вот тут вы должны проявить самостоятельность и творческий подход. Не надо писать всем одно, и тоже. Работ у Владимира Ильича много. И каждая работа – это гениальный труд. Сейчас все мы с вами живем по этим законам. Великий Ленин…
Внезапно дверь распахнулась. В класс влетел Мыло из 8 «В». Он захлопнул дверь, и стал тянуть ее на себя, изо всех сил вцепившись в дверную ручку.
- Открывай, козел! – весело орал за дверью его одноклассник Забеля. Мыло еще не сообразил, что в классе, кроме него, кто-то есть.
- Мыльников! Ты сдурел? – вскрикнула обалдевшая от такой наглости Поликарповна. Мыльников оглянулся. Мы засмеялись.
- Ой, блин, – только и сказал Мыло, и отпустил ручку. Тут же в класс влетел Забеля.
- Ну чо, козел. Попа…- тут он осекся, увидев Поликарповну. «Вэшники» вылетели из класса. Из коридора раздался их дикий хохот и топот. Погоня продолжалась. Мы тоже не могли успокоиться. Поликарповна постучала ручкой по столу, крытому листом стекла.
- Тихо все! Что, дураков не видели? Пишем дальше…
Класс согнулся над партами.
- И последний пункт, - тут все оживились и задвигались. – «Мои достижения в физкультуре и спорте». Значит, кто занимается в секциях, пишут про разряды, участия в соревнованиях, и обязуются повысить достижения. Кто не занимается, пишем: ежедневно совершать (она так и сказала – совершать) утреннюю гимнастику. Скоро тепло будет, можно бегать по утрам.
- От кого? – не унимался Бес, - Рыжий – повернулся он ко мне, – от меня будешь бегать?
- Хрен догонишь, – ответил я, вспомнив фильм «Александр Пархоменко». Эта фраза была написана на корме махновских тачанок. Еще фильм запомнился романсом в исполнении Фаины Раневской. Она пела, играла на пианино, не переставая курить, и лопать конфеты. Это было очень смешно.
- Так, это что за наглость? – вскипела Поликарповна, - вы еще материться начните тут! Ветров, а ты вообще свободен.
- Хрен, хрен, хрен, – мелодично пропел Леля. Он тоже хотел быть свободным.
- Леликов тоже свободен – получил он желаемый результат. – Вы же не люди, вы так…существа.
- Я ж тебе сказал – хрен догонишь, – повторил я Бесу, проходя мимо его парты. Бесу шутка понравилась.
Следом вышел Леля. Я знал, куда он идет. Он шел за школу – там была курилка – место обитания школьных хулиганов. Там случались драки один на один - по негласному пацанскому кодексу тех времен.
С Лелей учителя не связывались и ничего от него не требовали. Его реально боялись. В седьмом классе он подрался с учителем черчения прямо на уроке. В этом году он киянкой разбил лоб Динамиту, преподавателю труда Константину Диомидовичу. У того была мерзкая привычка давить учеников за шеи. Как у настоящего трудовика, у Динамита не хватало пальцев. На правой руке не было указательного. Динамит быстро и бесшумно подбирался к расшалившемуся ученику, и захватывал шею клешней, сделанной из большого и среднего пальцев. И сладострастно давил шею со словами: «Ты что ж это, милый мой, делаешь?». При этом он нездорово краснел. Один раз Мыло, который сегодня влетел в наш класс, подошел к окнам мастерской и стал показывать Динамиту член. Мыло был пьян.
- Не…хм…ну вы посмотрите что делает? Вы посмотрите, что показывает, – странно закатывал глаза Динамит и умильно улыбался.
Как-то на перемене – а уроки труда у нас были спаренные – по два урока утром в субботу, Леля сколотил внушительный крест. На нам он вывел химическим карандашом: «ДИНАМИТ», и ниже: «Спи спокойно, Константин Диомидович». Мы поржали. Леля хотел спрятать крест. Но тут в кабинет заглянул Кербя - еще одна головная боль школы. И куда-то увел Лелю. Леля на второй урок опоздал. Динамит обнаружил крест и сбесился.
- Кто? Кто это сделал, - стоял он на возвышении учительского стола, и потрясал крестом воздухе. С крестом, с растрепавшимися волосами, вращая глазами, он сейчас был подобен древнему пророку. Мы не смеялись. Динамит был страшен.
В это время вернулся Леля. Динамит набросился на него.
- Это ты сделал! Вон, рот весь в химическом карандаше! Ты что же это, мой милый, - и он как краб, поймал Лелю за шею.
- Отпусти, козел! – заорал Леля, и стал выдираться. Динамит сдавил клешни сильнее.
- Ты чё, сука! - заорал Леликов, и борцовским приемом вырвался из захвата. Динамит двинулся на него. Леля ловко уходил от него между верстаков. В классе стоял страшная тишина. В ней существовало только шарканье ног, и тяжелое сопение Динамита. Он загнал Лелю в угол.
- Уйди нах*уй, я сказал! – орал Леликов. Ему было все равно.
Динамит приближался. У Лели под рукой внезапно оказалась киянка – деревянный молоток для столярных работ. Леля замахнулся.
- Щас вь**бу!
Динамит не останавливался. Саня метнул киянку. Она впечаталась в лоб трудовика. Тот схватился за голову, и осел на пол. Леля бочком проскользнул мимо, и исчез за дверью.
- Крюкся, сумку мою возьмешь! - приказал он уже из-за двери.
Динамит посидел на полу. Встал. Со лба капала кровь. Несколько капель упали на пол и смешались с опилками.
- Эх, мальчишки вы, мальчишки, – как-то горестно и совсем не зло сказал он.
Динамит вынул из шкафчика с красным крестом вату и йод, смазал рану, залепил ее пластырем, и ушел. До звонка в классе никто не сказал ни слова. Всем было страшно. Все чувствовали себя виноватыми.
После трудов в школу приехала милиция. Лелю забрали с урока географии. Он выходил из класса, демонстративно заложив руки за спину. Леля улыбался – он был в центре внимания. Он уже был в своей среде. Его вел сержант с обвисшими желтыми усами.
- Все правильно, – сказала вслед географичка, - по нему давно тюрьма плачет. Сказала она это тогда, когда дверь за ментом и Лелей закрылась.
С тех пор Леля существовал вне официального школьного быта. Он был, но его как бы и не было. До конца восьмого класса оставалось меньше двух месяцев.
Быстро и бесполезно протекли весенние каникулы. На уроках стало веселее – они шли под аккомпанемент репетирующего на сцене хора. Младшие хористы пели про «улицу мира». Старшие – песню из фильма «Вечный зов». Хормейстер – нервная тетка с желчным лицом многократно заставляла повторять припев.
- А если в свой последний чааас! – пел хор.
- Чаааааааас! Потянули дружно – чааааааас! Что вы мычите, как коровы не доенные. Это надо петь с открытой душой! Еще раз с припева, начали!
- А если в свой последний чааааааааааааас! – с ненавистью надрывался хор.
- Так, все здесь? – вошла в класс, где сейчас у доски маялся Бес, приговоренный к расчету длины гипотенузы, Поликарповна. – Извините, Галина Николаевна. У меня коротенькое объявление.
Математичка равнодушно отвернулась к окну. Поликарповну в коллективе особо не любили.
- Все, кроме хористов, - доложила хорошенькая староста Оля.
- Кстати, а Ветров почему не поет? – не могла не зацепить меня Классная. – Постоянно с гитарой шляешься, значит - петь умеешь. Чего отсиживаешься-то?
- Я петь не умею. Надо сыграть – сыграю.
- Не надо мне одолжений делать сейчас. Надо было заранее проявить инициативу.
- Так, слушаем меня все. Завтра – Ленинский зачет! Надеюсь, все заполнили свои личные комплексные планы, и выполнили поставленные перед собой задачи. Приходим в парадной форме. Мальчики - белые рубашки, галстуки. Девочки – белые фартуки, белые банты. Я что-то смешное говорю?
В это время Бес за спиной Поликарповны переводил ее речь на язык жестов. Особенно смешно получилось про банты. Бес повязывал себе на голову невидимый бантик.
- Идиотничаешь, что ли? – поняла все Поликарповна, повернувшись к Бесу. Тот срочно погрузился в расчеты.
- Имейте в виду! На зачет придет инструктор райкома комсомола! И, может быть, еще корреспондент из «Комсомольца Забайкалья». Чего тебе еще, Ветров?
- А мне приходить?
- В обязательном порядке. Мы послушаем, почему ты не комсомолец. Расскажешь об этом своим товарищам. И инструктору.
Урок продолжился. Бес получил двойку, свалился за парту и уронил голову. Математичка не обратила на это внимания. Она работала только с теми, кому математика была нужна для поступления в институт. Все, кто прошел у нее подготовку, легко поступали в лучше ВУЗы Сибири.
На следующий день в классе было нарядно, как в первый снегопад. Белели рубашки, фартуки и банты. Перед последним уроком ко мне присел озабоченный Крюкся. Он держал уже несколько замусоленный личный комплексный план в виде той самой разрезанной тетради.
- Борька! Чё написать в работах Ленина? Козлы! Уже все всё расхватали. Самые короткие, короче, статьи. Мне край надо – а то характеристику не дадут.
Крюкся мечтал поступить в железнодорожный техникум. Там был конкурс. Характеристика имела значение.
- Да фигня. Сделаем. Пиши.
Крюкся раскрыл «личный план». В графе «Изучаем работы Ленина» было пусто.
- Так. Пиши: «Обязуюсь изучить работу Владимира Ильича Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
С «материализмом» Крюкся справился.
- Эрипи…как?
- Эм-пи-ри-о-кри-ти-цизм.
- Чё за херня? Какой еще кретинизм?
- Кретинизм у тебя в башке. Работа такая. Одна из главных. Все охренеют, если ты ее назовешь.
- На*бываешь? – Крюкся недоверчиво смотрел на меня.
- Б*я буду. Есть такая работа. Сам читал.
- И про чё там?
-Скажешь так: в этой работе Ленин раскритиковал буржуазную теорию идеализма. Он назвал ее профессорской галиматьей, ученой тарабарщиной и безмозглой философией.
- Чё, правда, что ли?
- А ты думал! Ленин был мужик простой. Наш!
-Да ну. Ты по любому меня прикалываешь.
- Давай на спор! На три рубля. Если Ленин так говорил, то ты мне трояк. Если нет – я тебе пятёру.
Пятёра и трояк Крюксе были понятны.
- Ну, и чё говорить то?
- Вот то, что я тебе сказал. Записывай: «профессорская галиматья, ученая тарабарщина и безмозглая философия. Да, и еще – «навозная куча абсолютного идеализма».
- Ага, вот прям так и написано?
- Крюкся, ты заколебал. Не хочешь – не пиши. Мне-то пофиг. Я в зачете не участвую.
Крюкся записал ленинские фразы.
- Еще бы название запомнить.
- Так сиди, и учи наизусть. Материализм запомнил?
- Ну!
- Болт гну! Учи слово «эмпириокритицизм». Запомни слово «кретин» – от него и пляши.
- Ну, бля, ты ученый. Сам-то когда это прочитал? И на хера, вообще?
- На даче в сортире эта книга лежала. Там и читал.
После уроков мы пришли в прибранный, проветренный и украшенный красными гвоздиками в вазе кабинет литературы. Поликарповна была строга и нарядна. Мы чинно расселись по местам. Вошел молодой мужик в сером хорошем костюме. Комсомольский значок его был обрамлен золотой веточкой. У него было лицо военного летчика из фильмов про войну.
- Голобоков, Андрей Николаевич! – представила нам его Поликарповна. Инструктор центрального райкома ВЛКСМ по работе с учащейся молодежью.
Инструктор прошествовал к последней парте в первом ряду.
- Может, вы сюда? За стол? – гостеприимно предложила классная.
- Да нет. Я тут, у окошка, - ответил он, и по-хорошему улыбнулся. Девушки заинтересовано стали косится на инструктора.
- Валера, - призвала классная комсорга, – начинай.
Валерка Тарасов – признанный красавец класса, мечта половины всех одноклассниц, сын полковника, спортсмен и будущий офицер, вышел к доске.
- Начинаем проведение Всесоюзного Ленинского зачета, приуроченного ко Дню рождения Владимира Ильича Ленина.
- Ну, давай, с тебя и начнем. Покажи пример, как комсорг.
Валерка лихо, по памяти, стал четкими фразами отчитываться о проведенной над собой работе. Классная сверяла его слова с планом и ободрительно кивала головой. Инструктор доброжелательно смотрел на Тарасова.
- Занимаюсь парашютным спортом, получил третий разряд. Готовлюсь к службе в воздушно-десантных войсках, - мужественно закончил Тарасов отчет.
- Вопросы к товарищу?
Вопросов не было. Классная глянула на инструктора. Тот кивнул.
- Молодец, Валера. Веди дальше зачет. Можно с места.
Строевой походкой Тарасов вернулся за парту и оттуда скомандовал:
- Бруенков Александр.
Перед Бруенковым по алфавиту должен был отчитываться Бес. Он предусмотрительно не пришел в этот день в школу.
Саня Бруенков так же четко и бодро зачитал свои достижения.
- Занимаюсь в аэроклубе. Готовлюсь к поступлению в военное летное училище.
Процесс наладился и потек. Отчеты были похожи. Стало скучно, как в очереди на флюорографию.
- Пидораааааас! Стооооой! Ловите его! – раздалось за окном. Форточка была открыта. Это Забеля, как всегда, ловил Мыльникова. Классная мгновенно переместилась в пространстве, и захлопнула форточку. Я глянул на инструктора. Он зачем-то вытирал рот носовым платком. Плечи его подрагивали.
- Круковский Олег!
Крюкся выбрался из-за парты. По дороге к доске он еще читал свой план. Сейчас Крюкся затравленно смотрел в пустоту.
- Ну, приступай.
- Я, Круковский Олег, ученик восьмого класса «А» школы номер сорок семь …это…
- Без «это»! Давай по порядку.
Крюкся мялся, словно хотел в туалет.
- Ну! Давай, начинай с учебы.
-Повысить успеваемость по основным предметам, - почти прошептал Крюкся.
- Повысил? – классная сейчас напоминала следователя на допросе. Крюкся хорошо вписывался в образ подозреваемого.
- Ну… так.
- Что – так? Круковский, ты на Ленинском зачете находишься! Что исправил из оценок?
- Двойку по географии, – вспомнил Крюкся и вдохновился. Еще по трудам две пятерки получил. Вот, – устало выдохнул он.
- Математика, русский? – задавала наводящие вопросы Поликарповна. Крюкся молчал.
- Ясно. По этим вопросам отдельно будем беседовать. Участие в общественной жизни?
- Был на субботнике! – радостно отозвался Крюкся. – Собрал металлолом.
- Ага, батарею тиснул на стройке, – пробурчал Олег Смородников. Он сидел впереди Крюкси, и тот иногда колол его иголкой от циркуля. В ответ Смородя пытался лупануть Крюксю учебником по голове, но тот всегда уворачивался.
- Тише там! – постучала классная ручкой по столу. Гвоздики в вазе закивали головами.
- Изучаем работы Ленина. Что тут у тебя?
Классная нашла нужную страничку в плане Круковского. И тут же одеревенела лицом. - Ты что тут написал?
- Изучить работу Ленина «Материализм и»… Крюкся плотно заткнулся. Внутри его шел бешеный мыслительный процесс.
- Ну! Материализм и …- ну давай уже, рожай!
Крюкся с удовольствием бы родил, причем в прямом смысле. Но он все забыл.
- Кретин, - шепотом сказал я. Инструктор удивленно посмотрел на меня.
- Ветров. Постыдись! – отреагировала классная.
Я изобразил стыд.
- Материализм и кретинизм! – вытолкнул из себя Крюкся. Класс захохотал.
- Тишина! Круковский, ты где эту работу нашел?
Крюкся глянул было на меня. Я показал ему кулак.
- Дома.
- Так ты бы хоть выучил название! Это одна из величайших работ Владимира Ильича! Ты ее читал?
- Читал – пошел ва-банк Крюкся. Он вспомнил все, что отложилось в памяти.
- Рассказывай.
Инструктор оживился. Он весело смотрел на Крюксю. Тот вдохнул поглубже.
- Ну… Ленин сказал что они там все это… профессорская галиматья, тарабарщина, и безмозглая философия. Да, и еще – навозная куча. Вот.
Класс ржал в голос. Инструктор трясся в беззвучном смехе, и вытирал слезы. Классная хмурилась, но тоже не могла сдержать улыбку.
- Ты что несешь, Круковский! Ты соображаешь, что ты несешь?
- А чо! Так у Ленина написано было. Ветров, ну скажи им! – не выдержал он.
- А, ну все ясно. Тебя Ветров научил?
Крюкся покаянно молчал.
- Ну вот, Андрей Николаевич, кстати, – вот тот самый Ветров – она указал в мою сторону ручкой, как на музейный экспонат за стеклом. – Вот у нас единственный не комсомолец. Так ему мало этого, он еще и превращает зачет в балаган. Ветров, ты бы встал хоть!
Я встал. Инструктор повернулся в мою сторону.
- Можешь назвать места, где Ленин это говорил?
- Конечно, могу!
Классная превратилась в злую статую.
- В первой главе Ленин называется идеализм безмозглой философией, потому, что по его словам, философия там существует без мозга. Там же Ленин называет эмпириокритицизм учено-философской тарабарщиной и профессорской галиматьей. В шестой главе Ленин упоминает навозную кучу абсолютного идеализма.
- А что такое эмпириокритицизм?
-Философское направление, которое признает опыт как единственный метод познания.
- Во-во. Вот он всегда так! – встряла Поликарповна. – Верхушек нахватается, а до сути не доходит. Да еще пакостит.
- Ну, почему, определение он дал совершенно точное. Да и цитаты знает. Читал?
- Читал.
- Интересно было?
- Познавательно.
Инструктор усмехнулся.
- Ну, я вижу, что класс у вас сильный. И старательный. Я вынужден ехать – у меня еще три школы сегодня. В целом, все хорошо. Главное – весело! Всего доброго, ребята!
Класс встал.
- Ветров, - голосом нежной змеи сказала Поликарповна, - дай мне, пожалуйста, свой дневничок.
Она что-то размашисто написала в нем, щедро расписалась, отдала дневник мне, и сказала так же ласково.
- Все, Боря. Ты свободен. Дальше мы сами.
Я вышел. Открыл дневник. Там сияла красным свежая запись: «Сорвал проведение Всесоюзного Ленинского зачета!».
«Масштабно», - подумал я и пошел домой.