Июльское Предкавказье. Раскалённый горный воздух с запахом горящих нефтяных скважин. Палящее солнце с чистого неба – простые метеоусловия, марево в воздухе. Павлик щурился; после обеда на жаре клонило в сон. Стоять на открытом месте было невозможно – собрались под навесом, там хоть немного прохладнее и видно карты.
- Порядок сбора группы. Через двадцать минут после начала выгрузки… - голос ведущего группы растекался густо и вязко, в него то и дело острыми клиньями врывался гомон борттехников и взрёвывавшие при опробывании двигатели. Ещё вчера на Ханкале было тихо – было объявлено перемирие и переговоры между лидерами боевиков и командованием группировки федеральных войск, а сегодня утром перемирие – в очередной раз – было вдруг прекращено, и войскам отдан приказ возобновлять боевые действия против бандформирований. С утра авиагруппировка, в которой числился Павел Смирницкий, развозила десант по всей границе южной Чечни. СПЕЦНАЗу поставлена задача не дать боевикам просочиться в Дагестан и Грузию. А теперь, после обеда, надо было подвезти этому десанту ящики с боеприпасами и продовольствием.
Краем глаза Павлик наблюдал за подошедшими КАМАЗами, из которых десантура выгружала ящики. Неужели это всё собираются впихнуть в вертолёты?.. В толпе десантников вдруг промелькнула знакомая физиономия – Юрка Ладогин вернулся из Моздока, дирижирует оркестром по своей неискоренимой привычке. Подошёл командир полка, зачитал боевую задачу, объявил вылет через 15 минут. Экипажи разошлись к своим вертолётам. Павлик догнал Юрку и ухватил его за рукав.
- Здорово, Сергеич, - сказал Юрка и хлопнул его по плечу. – Стоило мне вас на один день оставить, как вы тут же прямо с утра начали воевать.
- А ты немедля на форсаже помчался вдохновлять бойцов? – нараспев произнёс Павлик и добавил: – Как там дома?..
- Дозвонился до своих – всё нормально.
- Мои как?
Юрка на секунду задумался, его широкая улыбка потерялась, потом засверкала с прежней силой.
- Тоже нормально. Потом расскажу.
Павлик молча пожал Юрке руку и побежал к своему вертолёту. Десантники догружали в него последние четыре коробки. Павлик остановился перед открытой дверью грузовой кабины, глаза его округлились, и даже на несколько секунд пропал дар речи. Пытаясь нащупать на языке слова, он переводил взгляд с десантников на борттехника, определяя, к кому из них есть больше смысла обращаться.
- Мать вашу, вы что? – наконец сказал он, так и не адресовавшись ни к кому конкретно. – Вы сколько сюда загрузили?
- Да не больше тонны, - невинно пожали плечами десантники.
Павлик посмотрел в безмятежные голубые глаза спецназовского старлея и повернулся к своему борттехнику.
- Петрович, какой тут вес?
- Хрен его знает! Пока я борт заправлял, десантура уже всё закидала коробками – вес не проконтролировал.
- А центровка?
- То же… Ребята говорят, равномерно загружали.
Павлик повернулся к десантникам.
- Какая здесь тонна, старший лейнтенант?! Вся кабина под жвак забита! Ящики с тушёнкой и боеприпасами! Ещё и мешок этот в проходе – дверь как закрывать будем?
Правак Андрюха подошёл сзади и присвистнул.
- Мешок сказали с того борта перегрузить – там перевес, - доложил, не дрогнув, старлей и показал на вертолёт Саши Макарина.
- А это что – не перевес?!
Старлей пожал плечами, взгляд его оставался безмятежным и хладнокровным к перипетиям войны.
- А куда их ещё девать-то?
- Группа – готовиться к запуску!.. – прогремел приказ командующего.
Андрюха вопросительно посмотрел на Павлика, Павлик яростно – на спецназовца.
- Ты понимаешь, старлей, что ты с нами летишь? Что падать вместе будем?
- Понимаю…
- В машину!..
Заревели двигатели. Оторвалась от шасси и плавно ушла вниз Ханкала. Вертолёт терпел перегруз, не ропща – по крайней мере здесь, на равнинной местности. Группа довернула в сторону гор, в район между Шатоем и Махкетами. Живописные горные пейзажи, буйство изумрудно-бурых красок контрастом жёлтой выжженной равнине. Из каждого изумрудно-бурого пятна внизу даже в перемирие может открыться пулемётный огонь.
Почти над всей Чечнёй можно было летать только на предельно-малой высоте, не вырисовываясь на фоне голубого неба и избегая пролётов над заселёнными местами. Весь район Терского хребта был завален останками боевой техники и сбитых вертолётов.
Спецназовцы обозначились дымовой шашкой. После высадки они закрепились на перешейке между скал, определив для посадки вертолётов маленький пятачок, зажатый с двух сторон горами и обрывающийся с двух других сторон в пропасть. Туда садились два борта – один Саши Макарина, другой Павлика. Саша Макарин сел первый – нашёл на площадке ровный выступ, примостился туда и тут же начал выгрузку. Павлик стал заходить на площадку чуть ниже него – на единственное оставшееся ровное место; подзагасил скорость, приготовился к посадке.
И вдруг площадка поползла вверх. Павлик взял рычаг шаг-газа на себя – мощности не хватало, вертолёт продолжал просаживаться. Площадка исчезла, вместо неё появились совершенно отвесные скалы и огромные валуны прямо под нижним остеклением. Стиснув зубы, Павлик довёл рычаг шаг-газа почти до упора и вдруг явственно осознал, что вертолёт падает.
- Отказал первый генератор постоянного тока, - сообщил бесстрастный металлический женский голос.
Павлик увидел, как побледнел под шлемом подбородок Андрюхи. Андрюха молчал и смотрел то на него, то под ноги. Ужасным, диким рёвом загнанного зверя выли двигатели. Такого рёва Павлик никогда ещё не слышал. Казалось, вертолёт выражает недоумённый, отчаянный протест.
- Отказал второй генератор постоянного тока.
Обесточенный автопилот отключился, оставив двух людей, управлявших железной махиной, без последней поддержки. Павлик, вцепившись со страшной силой в ручку управления, до хруста сжав зубы, корректировал шаг, пытался хоть как-то удержать вертолёт на весу. Запаса мощности винта едва хватало, чтобы оттянуть падение. Главное, промелькнуло в голове у Павлика, перед ударом успеть выключить двигатели – тогда они не взорвутся, когда вертолёт будет кувыркаться о скалы, и мы хотя бы не сгорим. Снизу теперь открылась такая пропасть, что сразу видно – кувыркаться долго… В наушниках царило молчание. Павлик лихорадочно работал педалями, стараясь отвернуть от скал, но правая стойка шасси всё-таки ударилась о склон горы, и вертолёт, как на пружине, отскочил в обратную сторону. Нос опустился, и «восьмёрку» стало разгонять в пропасть.
У Павлика слегка закружилась голова, и в то же мгновение он почувствовал, что вертолёт, ускорившись, немного восстановил обороты несущего винта. Главное – не поддаться рефлексу и не рвануть рычаг шаг-газа на себя, пытаясь потянуть вверх. Мощности не хватит, обороты потеряются, и тогда всё – вертолёт станет многотонной металлической коробкой, которая тяжелее воздуха.
- Автопилот! – крикнул он по внутренней связи.
Борттехник включил автопилот. Павлик смотрел на приборы – обороты почти полностью восстановились. Вертолёт продолжал, набирая скорость, лететь в пропасть. Высота упала на четыреста метров. Павлик решил, что теперь запаса мощности должно хватить. Потянул шаг-газ. Взяв ручку управления на себя, поднял нос, и машина покорно пошла в набор высоты.
В лобовом стекле снова возникла злосчастная площадка и заходящий на место Саши Макарина новый борт. Радиоэфир ожил.
- Эй, кто выходит из мешка! Наблюдаете заходящего на посадку?
- Наблюдаю. Не помешаю! – отозвался Павлик.
Он вытянул вертолёт наверх и дал второму борту зайти на Сашину площадку. Отпустив ручку управления, увидел кровь между большим и указательным пальцем. Краем глаза заметил, как глубоко выдохнул рядом правый лётчик Андрюха, а потом услышал по внутренней связи его голос:
- Ну что. Приказ выполнять будем? Попробуем ещё раз?..
Павлик развернул вертолёт и снова направил его к пятачку под верхней площадкой. Начал гасить скорость. Двигатели завыли, Павлик увидел, что запасы управления уже почти на пределе, и перешёл в набор высоты.
- Бляха-муха, - сказал он по внутренней связи. – Не потянет машина. Нам не сесть. Перегруз.
- А задача?..
- Не было задачи самоубиться, Андрюха.
- Что же делать-то?..
Павлик перешёл на радиоэфир и вызвал начальника группы.
- Восемьсот первый, я восемьсот десять. Нет возможности произвести посадку на площадку.
- Это кто там не может сесть на площадку? – прозвучал вдруг в эфире голос командира авиагруппировки.
- Я - восемьсот десять. Невозможно сесть на площадку, обороты падают.
- Восемьсот десять! Я вам запрещаю производить посадку.
- Я – восемьсот один! Закончили работу, объявляю сбор группы.
Группа выстроилась на обратную дорогу и взяла курс на Ханкалу, оставив позади живописные горные склоны с пляшущим в глянцевых зубьях солнцем.
Заглушив двигатели на бетонке аэродрома, Павлик спрыгнул на землю, на лету сдёргивая шлем, и рукавом вытер лицо. Андрюха вышел из кабины вслед за ним – всё ещё бледный и мрачный. Оба молчали.
Из соседнего вертолёта на них пристально смотрел Сашка Макарин. Сзади матерился, вылезая из переполненной грузовой кабины, старший лейтенант. Откуда-то из дрожащего марева выскочил командир полка.
- Майор Смирницкий! Вы что там за кульбиты вытворяли?!
Павлик вытянулся, как оловянный солдатик, и плеснул на командира полка огнеподобным взглядом.
- Товарищ полковник, прошу разрешения разгрузить кабину и взвесить груз! В любом учебнике написано, что запаса мощности с такой загрузкой, при таких температурах и на такой высоте ни у одной вертушки не хватит!
- Одинаковая у всех была загрузка! – буркнул Саша Макарин, медленно расстёгивая комбез. – И высота одинаковая.
Павлик перевёл взгляд на него, потом – на пустую кабину его вертолёта.
- Товарищ полковник, никто больше не сел на эту площадку. Майор Макарин сел первым, и его отбрасываемым потоком винта выбило из-под нас воздушную подушку. У меня вертолёт перед самой площадкой провалился вниз! Я прошу взвесить груз.
Командир полка сделал жест рукой, как будто отмахнувшись от обоих.
- Груз взвесим. Тебя к генералу, велел немедленно явиться на КП. Борттехнику – срочно снять регистратор параметров полёта и проявить.
Павлик сплюнул на землю, развернулся и, не глянув на Сашу Макарина, зашагал в сторону штаба.
Генерал был в сердцах. Обещал отстранить от полётов, приказал писать объяснительную и до конца дня предоставить расшифрованную плёнку самописца. Павлик вышел угрюмый и сразу же на выходе столкнулся с Макариным и Андрюхой.
- Ну что? – спросил Андрюха.
- Разжаловали в пехоту, - сказал Павлик, отрешённо глядя за алые полоски на горизонте.
- Как так – в пехоту?..
- А вот так. – Павлик наконец сфокусировал взгляд на лице Андрюхи. – Петрович где? Самописец сняли? Груз взвесили?
- Всё сделали. Груз – тонна семьсот. Ребята говорят – похоронили нас, ещё когда мы вниз с площадки ушли... Скажи мне, Сергеич, мы же чуть не убились! За что нас в пехоту?
- За то, что задачу не выполнили, - невозмутимо сказал Саша Макарин.
Павлик впервые посмотрел на него и, сделав шаг, встал вплотную.
- Скажи-ка мне, ты что, не видел, что у меня вся кабина битком? Какого чёрта ты ко мне подослал мешки со своего вертолёта, пока мой бортач горючее заливал?..
- Пургу не неси, - спокойно ответил Макарин.
- Вот именно, - грохнул рядом знакомый голос. – Не неси пургу. Никто тебя в пехоту не списывал. Велено ждать до утреннего разбора полётов. А сейчас – изучать район операций. Выполнять!
Павлик повернулся и лицезрел зубастую улыбку Юрки Ладогина.
«Изучали район операций» в модуле, собравшись вокруг ящиков из-под неуправляемых ракет, на которых была расстелена старая карта и расставлены стопки с водкой и тарелки с закуской и арбузами. Хлопнув пару стопок, кратко обсудили текущую обстановку в Чечне и задачи на следующий день. Потом расслабились и принялись вспоминать сегодняшние полёты. Два раза выпили за экипаж Павлика, окрестили его «аквалангистом».
- Помнишь, - сказал, наклонившись к Павлику, Юрка Ладогин, после того как они выпили третий тост, - когда в Кореновске ты после пьянки отказался ехать со всеми на такси и пошёл пешком, сказав, что Рита тебя встретит, и в такси врезался самосвал – ты сказал, что в рубашке родился?
- К чему ты это? – осведомился Павлик, пристально глянув на Юрку.
- Как ты умудрился сегодня выбраться из каменного мешка? Я видел проявленную плёнку… - Юрка не закончил, сделал жест, выражающий высшую степень безысходности, и выжидательно уставился на Павлика.
Павлик пожал плечами.
- Наверное, очень хочется быть бессмертным.
Весельчак Юрка на этот раз даже не улыбнулся. Продолжая смотреть Павлику в глаза, он медленно кивнул.
- Да, - сказал он. – На этот раз ты, пожалуй, прав.
- Ещё знаешь что, - произнёс Павлик задумчиво, не глядя на Юрку.
- Что?
- Очень не хотелось предать. Да, мне кажется, поэтому. Не хотелось предать экипаж…
Выпили четвёртый тост, который всегда веселее, чем третий. Лёха Красочкин, у которого через два дня был день рождения, грозился раздобыть настоящего армянского коньяка. Он был здесь уже третий раз и знал много где чего раздобыть.
- Юрка, - сказал Павлик, наклонившись к самому лицу с неизменными лучинками в глазах. – Что ты хотел мне про моих рассказать?
- Про твоих? А… - Юрка неопределённо махнул вилкой и дожевал кусок чёрствого чёрного хлеба с тушёнкой. Потом понизил голос, убрал улыбку и, наклонившись к Павлику, как можно беззаботнее протараторил: - Лена говорила, что вас из квартиры выселяют. Рита сказала, хозяева внезапно вернулись и дали вам неделю выселиться. Там в девятом доме один трёшку сдаёт – я ей дал адрес. Немного дороговато, может, но хата хорошая, и потом, вас же четверо – хоть разместитесь наконец-то по-нормальному…
* * *
Наутро генерал, ознакомившийся с плёнкой самописца, был хладнокровней, но в горы пока экипажу Павлика летать запретил. Их пересадили на старую «тэшку» и отправили на Каспий загружаться рыбой. С ними в кабину набилось несколько обрадованных экипажей из соседней эскадрильи – у них выдался свободный день, и они напросились с Павликом, потому что там, куда он летел, можно было позагорать и искупаться в море. Шли туда на предельно-малой высоте в режиме полного радиомолчания. Велено было не отвечать даже пограничникам.
Павлик летал на Каспий за две недели первый раз, и безмятежный шелест прибоя поначалу его оглушил. Показалось, что он лишился сознания и оказался в другой реальности, где – мягкое солнышко, лазурное море и песочек из мелкого ракушечника. Меньше часа отделяло его от нагромождения пыльных палаток под камуфляжными сетками, разбитых дорог, разрушенных зданий, изрешечённых пулемётными пулями, и минных полей с колючей проволокой.
Местные рыбаки-дагестанцы в обмен на топливо загрузили кабину вертолёта рыбой. Её нужно было доставить во Владикавказ, к посёлку Гизель. Это уже была Северная Осетия. Там встретили и, пока разгружали вертолёт, свозили в соседнее село пообедать. Местные с интересом разглядывали группу, дефилирующую по их почти единственной улице. Особенно их взоры увлекались Павликом – широкоплечим, в футболке-сеточке, с небрежно накинутой на одно плечо камуфляжной курткой и тщательно выбритым по неискоренимой привычке подбородком. Павлик осознавал нетривиальный интерес к себе женского населения и виртуозно делал вид, что совсем не смущён.
На обед их привели в какую-то частную хату – видимо, там жили «свои». Хозяин огромного дома, пока они обедали, смотрел на них всё время, урывками, то и дело с пиететом отводя глаза, когда ловил их взгляд. Ребятня и вовсе наблюдала из-за дверей. Шутка ли дело – настоящие вертолётчики! Хозяйка-осетинка накормила их со всем энтузиазмом кавказского гостеприимства и ещё дала с собой, для братской эскадрильи, которая ждала в вертолёте. Павлик подумал, что там хватит ещё накормить дежурные экипажи в Ханкале.
Когда прощались, хозяин вдруг встал, пожал им по очереди руки и, впервые за всё время неожиданно заговорив, проникновенно пожелал им удачи и вернуться живыми.
На следующий день послали в посёлок Прохладный, забрать груз. Здесь тоже царил мир. Павлику жгло нутро этой «ссылкой» - инстинктивно он понимал, что приехал сюда боевым вертолётчиком и должен сейчас быть в горах, там, где стреляют и надо прикрывать и вытаскивать из передряг десанты. Несколько раз, на задворках сознания, он прочертыхал Сашу Макарина, который наверняка имел разговор с генералом и напел ему свои песни про одинаковые загрузки и высоту. То, что Макарин не мог держать язык за зубами, лучше всяких свидетельств говорило Павлику, что он знал, что вертолёт Павлика перегружен, когда скинул ему веса из своей кабины. Тоже мне, горный орёл, волкодав высотный!..
Андрюха утащил Павлика на местный рынок и дал хлопнуть холодного пива с дыней. Была жара под сорок, и Павлик быстро пришёл в благодушное расположение духа. Такие блага цивилизации, как рынок и холодное пиво, он за две недели на Ханкале успел почти начисто забыть.
Здесь было и ещё одно благо цивилизации, такое естественное и повседневное в мирных городских условиях – междугородний переговорный пункт. В маленьком душном и липком от духоты зале Павлик с Андрюхой прождали полчаса, пока их соединят с Кореновском. Люди заходили и выходили из маленьких кабинок с покосившимися дверцами, исписанных фломастерами и заваленных шелухой от семечек, а Павлик с Андрюхой смотрели на них, не смея подойти, как на своеобразные КПП при входе в рай, протянувшие мистическую связь между войной и домашним борщом, детьми и любимой женщиной – теми, на которых каждую ночь обрывалась мысль перед провалом в бесчувственный сон.
Когда Павлика вызвали, он чуть не перевернул скамейку, зацепив её онемевшей ногой. Закрылся в кабинке и схватил трубку крепко и бережно – от неё сейчас зависело всё.
- Девушка! Алло! Соедините меня, пожалуйста, пять – сорок девять – пятьдесят.
Проходит несколько секунд, и на том конце провода возникает голос Риты.
- Алло. Павлик?
- Ирбис. Это я.
В трубке повисло молчание, и Павлик тоже молчал – он сейчас ничего не мог говорить. Он напряжённо слушал едва уловимые звуки на том конце провода, и в голове была только идиотская мысль, что сейчас пройдёт пять минут, и они так и промолчат, ничего не сказав.
Но с другой стороны провода собрались быстрее.
- Ты в порядке?..
- Я в порядке, Ирбис. Сегодня курортная поездка в Прохладный. Дыни такие медовые! Ты таких в жизни не ела.
На другом конце тихо засмеялись.
- Привези попробовать.
- Конечно, привезу! Как вы там? Как дети?
- Да всё нормально. Серёжа дурака валяет на улице, вчера слопал банку сухого молока и весь день валялся с животом. Манюня рисовать учится. Через неделю два борта пойдут в Ханкалу – мы с ними рисунки передадим. Вам тут дети в гарнизоне целую выставку нарисовали. А мы хотели к маме в Самару на пару недель, но пока не до этого…
- Поцелуй Манюню с Серёжей от меня… - попросил, улыбаясь, Павлик. - Как там с квартирой?
Короткая пауза.
- Юрка тебе рассказал? Переселимся скоро, я с новыми хозяевами договариваюсь. – Ещё короткая пауза, потом твёрдо: – Думаю, всё хорошо будет.
- А вещи?..
- Сретенские помогут. Вообще не переживай про это.
- А сама-то как?.. – всё пытался докопаться до главного Павлик.
Ещё короткая пауза, потом – вкрадчивое и кокетливое:
- Покрасилась. В рыжеватый.
- Пользуешься тем, что я не вижу?..
Молчанье – Павлик только смутно расслышал что-то, похожее на едва уловимый всхлип.
- Ирбис! Ирбис! Послушай…
Молчание. Павлик напряжённо вслушивался и тоже молчал – боялся, что голос его выдаст, и на том конце борющаяся со слезами Рита не выдержит. Так и молчали две минуты.
- Павлик! – вдруг послышался на том конце решительный, высокий голос. – Павлик, вернитесь, хорошо?..
Павлик глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.
- Вернёмся. С мамой будешь разговаривать – скажи, что всё в порядке, я в Липецке.
- Сказала уже. Она звонила недавно… Что ты в Липецке. – Голос Риты оборвался, и через несколько секунд связь тоже оборвалась. Павлик едва успел произнести в трубку почти шёпотом главные слова.
Ответа он так и не услышал. В трубке настойчиво повторяли, что время закончилось. Павлик представил, как Рита сидит, не двигаясь, на стуле под телефоном, положив руку на онемевшую трубку, и по щекам её катятся слёзы, но она всё равно не расплачется в голос, потому что в детской сидит Манюня и рисует карандашом русалок и вертолётики.
- Сергеич, выходи! – Андрюха потянул его за локоть. – Лететь пора.
Покачнувшись, Павлик медленно повесил трубку на рычаг и вышел из кабинки.
Вертолёт, нагруженный полутора тоннами бочек и коробок, стоял на маленькой площадке за бетонным забором под два метра высотой. Под фюзеляжем разлеглись спасающиеся от жары техники. Полковник, командующий погрузкой, прохаживался не спеша перед вертолётом. Павлик скомандовал техникам по местам, запрыгнул в кабину и стал больше на инстинктах вычислять, сколько у него шансов с таким перегрузом перевалить через забор. Изжаренный воздух, как тогда, на горной площадке, сейчас опять не даст ему тяги. Андрюха, не хуже знакомый с аэродинамикой, выжидающе смотрел на него.
- Запускай, - тихо скомандовал Павлик.
Первый раз вертолёт только немного приподнялся над площадкой и тут же осел обратно. Полковник и техники в грузовой кабине выразили обеспокоенность. Павлик хладнокровно велел бортачу слить из топливных баков по сто литров керосина. Вертолёт, став полегче, оторвался от земли, завис на уровне забора, растерял обороты и принялся опять, жалобно тарахтя, осаживаться вниз.
- У нас перегруз, - сказал Андрюха, неотрывно наблюдающий за приборами.
- Ещё бы, - ответил Павлик. – Ну-ка посчитай, сколько топлива нам нужно до Ханкалы.
Правый лётчик произвёл расчёты.
- Тонна сто.
- Отлично. Марат, сливай ещё по сто пятьдесят из каждого бака.
В проходе мелькали встревоженные вопросительные глаза полковника и техников. Андрей обеспокоенно наблюдал за сливом топлива. Переведя взгляд на лицо Павлика, угомонился. Павлик сидел с бесстрастным видом, расслабив руки на рычагах управления, и считал в уме. Набрать высоту не меньше трёх метров, на это есть секунд пять. Если подрулить к забору, развернуться чуть вправо и поставить левый борт на курс взлёта, можно немного разгрузить рулевой винт и высвободить мощность для несущего. При переходе в набор скорости вертолёт просядет, поэтому запас высоты должен быть такой, чтоб не зацепить хвостом забор.
Борттехник доложил, что топливо слито, и закрыл дверь кабины. Андрюха посмотрел на Павлика.
- За забором – деревья и кусты, - негромко сказал он.
Павлик повернул к нему лицо и ухмыльнулся.
- Не дрейфить! – проорал он в грузовую кабину и потянул рычаг шаг-газа на себя.
Вертолёт в третий раз оторвался от площадки и, забравшись на четыре или пять метров над землёй, нехотя перевалил через забор, едва не задев его брюхом. О днище заскребли ветки кустарников. Павлик всё с той же странной ухмылкой делал миллиметровые движения ручкой управления, позволив вертолёту просесть почти до самой земли. Винт, казалось, обессилел. Андрюха впился взглядом в приборы, то и дело выглядывая в блистер, чтобы проверить расстояние до деревьев. Краем глаза Павлик отметил пролетевшие в остеклении обрубки листьев. Он запретил себе дёргать ручки управления. Он доверял вертолёту и старался ему не мешать, и вертолёт, немного разогнавшись, начал набирать высоту.
Через несколько минут они вышли на курс и полетели в сторону Моздока.
Остались позади роскошные горные хребты, и снова их окутал дым и серый муравейник Северного Грозного и Ханкалы. Вертолёт зашёл на свой аэродром и послушно и грузно уселся на шасси. Из кабины повалили техники и полковник.
- Ну вы, вертолётчики, совсем… - сказал полковник Павлику весьма проникновенно, но закончить фразу постеснялся. Лицо его было непривычно белым. Павлик посмотрел на него и весело ему подмигнул.
- Благодарим за выбор нашей авиакомпании! Не оставляйте свои вещи в салоне. В следующий раз, когда соберётесь в круиз по тыловым складам, обращайтесь только в нашу кореновскую эскадрилью!
* * *
На следующее утро ликующего Павлика пересадили на «восьмёрку» поновее и послали в горы – сопровождать пару боевых вертолётов Ми-24 на «свободной охоте».
Группой «двадцать четвёрок» руководил лётчик-снайпер из Будённовского полка. В этом человеке сидело несколько осколков от снарядов, зверское чутьё на вертолёт и масса воспоминаний об Афганской войне. Соседние эскадрильи его побаивались, своя любила беззаветно и называла за глаза «маэстро».
Тонкие, подвижные «двадцать четвёрки», которых за конструкцию двигательного отсека называли «горбатыми», шли к месту «охоты» на предельно-малой высоте – на вертолётном жаргоне «облизывали местность» тонкими бронированными телами, перепрыгивая через леса и линии электропередач. Павлик копировал их движения, не отставая, и они с Андрюхой неотрывно следили за парой и за местностью – не покажется ли где-нибудь вспышка.
«Горбатые» пролетели над полем, где косил траву одинокий старый чеченец, заложили крутой вираж и вдруг выпустили залп неуправляемых ракет прямо над головой у старика. Павлик вместе с ними резко отвернул, уходя из зоны разлёта осколков, и увидел столб огня, рванувший в паре сотен метров от чеченца.
Старик даже не поднял голову, продолжая косить.
«Горбатые» покидали поле, и Павлик, довернув за ними, увидел, куда попали ракеты – в две большие замаскированные бочки нефтеперерабатывающего заводика, одного из тысяч производящих дешёвый бензин для боевиков.
- Восемьсот десять! – прорезал эфир голос командира группы. – Набирай высоту тысяча метров и прикрывай нас оттуда. Как понял?
- Я восемьсот десять – вас понял! – ответил Павлик.
«Восьмёрка», отлепившись от местности, забралась на высоту и стала кружить там, наблюдая пару внизу. «Горбатые» крошили один район, молниеносно уходя от дыма и осколков и закладывая крутые виражи.
- По нам кто-то работает, - сказал по рации Андрей, и Павлик посмотрел в блистер. Из ближайшего леса в их сторону тянулась нить блестящих трассеров, но на такой высоте пулемёты были почти безопасны. Павлик вывел вертолёт из-под обстрела и вдруг увидел, что трассера поменяли направление.
- Андрюха, слева! – крикнул он в рацию. – Пятьсот второй, ухожу на снижение!
Один из вертолётов внизу начал медленно вращаться влево. С его борта выходили вспышки пулемётного огня, но он неотвратимо снижался – по всей видимости, перебили рулевое управление. Павел на вираже упал вниз, краем глаза постоянно наблюдая за второй «двадцать четвёркой», продолжающей наносить удары – теперь уже по тому месту, откуда вышли огни трассирующих пуль.
Снизившись до предельно малой, Павлик увидел, что у подбитого «горбатого» нет никаких шансов. Вместо рулевого винта торчал покорёженный обрубок стабилизатора. Когда Павел спустился к нему, он уже ударился о землю, подняв клубы земли и пыли, и заваливался набок, молотя несущим винтом по грунту.
В кабину пилотов ворвался борттехник.
- Два метра справа ровная площадка! – сказал он, указывая Андрюхе рукой.
Павел высунулся в блистер, посмотрел на грунт, засёк время. Вертолёт сверху продолжал молотить ракетами и пулемётом. Были ли ещё вспышки из леса, времени проверить не оставалось. Борттехник выпрыгнул из вертолёта прямо на весу, до того, как колёса коснулись грунта, быстро посмотрел ему под «пузо», прикрыв рукой лицо от разлетевшихся комьев земли, показал Павлику большой палец. Почти одновременно из грузовой кабины повыпрыгивали двое десантников и двое спасателей, которые кинулись к «двадцать четвёрке» с замершими обрубками лопастей.
Павлик поставил машину на шасси, не выключая двигателя, и высунулся из блистера. Из кабины «горбатого» уже вынимали лётчика-оператора – командир экипажа выпрыгнул сам, а оператор, сидящий в передней кабине, не мог открыть «фонарь». Спасатели что-то успели сделать с блистером и тащили оператора под мышки – очевидно, его травмировало. Совсем рядом взлетел столбик пыли.
«Дерьмо дело», - подумал Павлик. Значит, по ним ещё стреляли. Только бы не перебили управление!.. Павлику вдруг вспомнились двое мужчин, сбежавших из чеченского плена – жалкие, скукоженные, на прогрессирующей стадии истощения. Павлик услышал пальбу совсем рядом – работало его прикрытие. С «горбатого» уже бежали к «восьмёрке», лётчика-оператора так и тащили под руки. Павлик услышал в рации:
- Восемьсот десятый, ответьте пятьсот второму.
- Пятьсот второй, восемьсот десять на связи! – отчеканил Павлик.
- Восемьсот десять, прикрываю огнём – быстро взлетайте и уходите на безопасную высоту.
Павлик повернул голову. В проёме маячила голова борттехника.
- На борту! – крикнули ему из грузовой кабины.
Павлик немедленно взял «шаг-газ» на себя. Вертолёт оторвался от земли, борттехник на ходу втягивал трап и захлопывал дверь кабины. Поднявшись на пару метров, Павлик немедленно услышал металлический звук пуль по борту.
- Пятьсот второй, ухожу на две тысячи, экипаж на борту.
Андрей справа прошевелил губами – видно, выругался. Теперь было ясно, что по ним «работали» с двух сторон. Из того места, откуда первый раз показались трассеры, теперь ничего не долетало.
- Восемьсот десять, уходите правее! – приказал в эфире голос маэстро.
Павлик взял правее, но тут же услышал резкий отрывистый удар. В лобовом остеклении появилась круглая дырка от пули. Повернув голову, Павлик увидел входное отверстие у себя в блистере рядом с левым ухом.
Прошло ровно пятьдесят секунд с момента посадки. Павлик рванул ручку на себя, и вертолёт взмыл вверх, повернувшись брюхом к пулям. Снизу стучало, как сухой горох. Павлик набрал высоту две тысячи метров и стал выходить в горизонт. Вертолёт держался неуверенно, Павлик чувствовал, что управление периодически выходит из-под контроля, и машина словно ухает в пустоту. Он летел на грани. Маэстро всё ещё был внизу, спуская последние ракеты. Павлик заложил вираж и увидел, что вспышек с земли больше нет.
- Восемьсот десять, работу закончил. Сбор «на точку».
Вернулись на аэродром под вечер. Вертолёт Павлика снизу был похож на решето. В кабине остались пятна крови – двоих десантников и командира «двадцать четвёрки» задело пулями, прошедшими сквозь обшивку, но не смертельно. Вышедший из штаба командир полка долго разглядывал дырки в блистере и обессиленно свешенные лопасти. В лопастях тоже были дырки, как и в районе топливных баков. Вертолёт вернулся на базу на честном слове и неизвестных Павлику законах физики.
- Чёрт его знает, кто тебя бережёт, Сергеич, - сказал наконец полковник. – Всем экипажам объявить сбор.
Через пятнадцать минут он произвёл разбор полётов и объявил задачи на следующий день.
- Техникам бортов «двадцать четвёрок», выполняющих боевые вылеты, оставаться на базе. Чтоб если что, без лишних потерь. Экипаж Смирницкого завтра перегоняет борт в Кореновск.
Павлик вытянулся, как оловянный солдатик.
- Штаб полка оповещён, дадут борт на замену. Этот сдашь на ремонт и вернёшься. Ещё шесть недель, как и положено, - отчеканил полковник. – Задача ясна?
- Так точно, товарищ полковник.
- Вольно, разойтись.
Экипажи молча стали расходиться. Павлик у дверей обернулся и увидел, что борттехники остались и окружили командира полка. Он обернулся, увидел их.
- Вам чего?
- Товарищ полковник, - произнёс борттехник погибшего вертолёта. – Разрешите завтра лететь с экипажами.
Командир обвёл их всех взглядом.
- Вам что, жить не хочется?
- Хочется, товарищ полковник. И им хочется. Может помощь понадобиться.
Павлик медленно шагнул в дверь, задержавшись в проёме, и услышал голос полковника после долгой паузы:
- Не вижу надобности. По инструкции экипаж «двадцать четвёрки» – два человека. А теперь разойдитесь все к лешему.
Вечером по чёрно-белому маленькому телевизору показывали новости про Чечню. Сообщали, что в Чеченской Республике сохраняется относительное спокойствие, активных боевых операций не производится, за прошедшие сутки было ранено три человека. Борт-разведчик погоды принёс к тому времени на базу пятерых раненых и двух убитых.
Утром Павлик вылетел на наспех подлатанном инженерами вертолёте на северо-запад. Прошёл над руслом Терека, оставил позади изуродованную гарью и разрушенной техникой землю, стрёкот автоматов с гор, взрывы снарядов. У Павлика в грузовой кабине летел лётчик-штурман из братского экипажа, которого спешно госпитализировали в тяжелейшем состоянии нервного истощения. На языке военных лётчиков он назывался «груз триста».
Через два дня их встретил родной Кореновск. Из остановочного пункта так и не удалось дозвониться до дома, и прилетев в кореновскую часть, Павлик понятия не имел, где сейчас Рита с детьми. Пока принимали вертолёт и производили доклад, было не до звонков. Через три часа Павлик, натирая ладонью лоб с застывшей корочкой пота, немного пошатываясь от внезапного изнеможения, входил в класс предполётной подготовки. За ближайшим к двери столом, развалившись и вытянув ноги, сидел Стас Сретенский и в упор смотрел на него.
- Здорово, земляне, - сказал Павлик.
- Здорово, майор Том, - ответил Стас.
В классе повскакивали. Павлик принялся со всеми здороваться за руку. Стас выбрался из-за стола и с хрустом обнял его.
- Где мои, Стас? Дома вчера трубку не брали…
- Твои у меня.
- У тебя? Что там делают?
- Живут. И ты пока там живёшь. Не переживай, - Стас за плечо усадил Павлика на стул. – Тебе говорили про квартиру?..
- Говорили, - пробормотал Павлик, непонимающе глядя на Стаса снизу вверх. – Но я почему-то думал, что их только через неделю выселят…
- Никак нет, неделя уже прошла.
Павлик опустил лоб в ладонь и с силой потёр виски.
- А эта трёшка, про которую мне Юрка говорил? Они разве не переехали?..
- Нет, - сказал Стас. – Трёшку сняли Макарины. Они втроём в однокомнатной конуре ютились за гарнизоном, вот Марина и подсуетилась.
Павлик отнял руку от головы и посмотрел на Стаса.
- Я ходил к ней, - понизив голос, произнёс Стас. – Просил её подождать до другого раза…
Павлик продолжал, не отрываясь, смотреть на Сретенского.
- Когда съехали? – наконец спросил он.
- Позавчера. Рита тебе говорить не хотела. Но ты не переживай, у них отдельная комната, даже с ключом. Все вещи к нам в подвал перетащили. Поместимся как-нибудь. А к тому моменту, как ты вернёшься из Чечни, уже вам новую квартиру снимем.
Павлик кивнул, с трудом собирая в кучу тяжело ворочающиеся мысли. Недосып и усталость давили его вниз, как вертолёт с упавшими оборотами. Стас, расхаживая перед ним, включил плитку с чайником.
- Сейчас ты у меня чаю хряпнешь и поедешь домой. Моя на работе, сможешь отдохнуть. Рита дома, она знает, что ты прилетел.
Павел поднял голову.
- Ты ей сказал?..
- Сказал, что тебя отпустили в увольнение на пару дней.
Павлик впервые за всё время мягко, почти расслабленно улыбнулся.
- Спасибо, дружище, - сказал он.
(январь 2020)
Примечание автора: большинство эпизодов, описанных в настоящем рассказе, заимствованы из воспоминаний участника боевых действий в Чечне 1996 г. Штинова Станислава Борисовича (С.Б. Штинов – «Чеченские записки вертолётчика»).