Он знает себе цену. Это у него написано на лице. Это излучает вся его уже немного погрузневшая от возраста фигура. Передвигается он мягкой, неторопливой походкой, всегда глядя вперёд и поверх голов людей идущих ему навстречу. Трудно представить его бегущим, или суетящимся, трудно представить его спешащим куда-то вообще. Он никуда не спешит. Говорит он с достоинством, осознавая значительность всего, что он произносит. Говорит так, как будто его очень долго об этом просили, и, вот, наконец, он снизошёл до того, что решил вам это рассказать.
Сегодня я встретил его в мужском туалете. Он стоял у писсуара в своей обычной, полной глубоких раздумий позе, слегка повернув и откинув голову назад. Одна рука его была на поясе, другая тяжело свисала вниз, как у Давида Микеланджело. У меня возникло ощущение, что там, за разделительным барьером писсуара, кто-то есть, и этот кто-то, делает ему минет, поэтому обе руки его свободны. Проходя мимо, я непроизвольно бросил взгляд за барьер.