Нас в палате тогда было трое: я, парнишка лет двадцати пяти и скрюченный, как он сам говорил, суматошной жизнью, наполовину седой носатый мужик. Его привезли на скорой два дня назад. Сутки, пока обследовали, он молчал, на вторые утром вдруг заговорил:
- Когда я первый раз женился, у меня были и тёща, и тесть. Мы с женой после свадьбы у них неделю гостили. Дом небольшой, но солидный такой и весь выкрашен – выскоблен, не придерёшься. Тёща - хозяйка добрая. Сидим мы, значит, с тестем на крыльце, выпиваем, курим, разговариваем. Смотрим: тёща бак железный, квадратный такой, от бани перебросом катит. На ребро поставит, бросит, он и катится, потом опять на ребро… Мы с тестем пока протележились, подбежали, она его уже на место определила, куда ей надо было. Ну, думаю, тёще сносу ещё лет пятьдесят не будет! А она через три года хлопнулась.
- Чё? – встрепенулся парнишка.
- Похоронили её, - подсказал я.
- Два инфаркта в один день. Тесть плакал, кричал, что не уберёг. Всё его, значит, астматика, жалела. А он ещё лет пятнадцать прожил, сходился с кем-то, но не пожилось…- посмотрел вдруг на нас вприщур, - я курить, - и выполз из палаты чуть ли не на четвереньках.
- Интересно, чё она ему далась, тёща-то? Главно, не жена бывшая на ум лезет, а тёща.
- Стоящая, выходит, была женщина. Знал-то он её всего ничего, а гляди-ка, в душу запала...
- Все ж, в основном, радуются, если тёща умирает. Я анекдотов про этих тёщ море слыхал!
- То анекдоты, а то жисть. Ты, поди, не женат ещё?
- Не-е.
- Мужик он, вроде, серьёзный, и болезнь у него - будь здоров. Уж не умирать ли он сам собрался? – забеспокоился я.
После обеда паренька со словами: "Здоров пока, но не балуй больше," - выписали. Мы с носатым остались вдвоём. Он молчал. Я попытался завлечь его хоть каким-нибудь разговором:
- А матери у тебя, что же, не было? Ты не сирота ли?
- Была, почему же… Она и щас жива. Я по молодости думал про неё, что весёлая она, а как тёщу узнал, сравнил их, понял, что распутная мать, а не весёлая. После смерти отца она только с двенадцати моих лет до четырнадцати трёх дядек поменяла.
- Бывает и такое, что не по сердцу… - я хотел спокойного разговора.
- Мастеровые все были дядьки, но выпить любили, молодцы. На это и попадались. Один веранду пристроил, она его через день выгнала, другой крышу перекрыл - под зад его. Третий баню хорошую такую соорудил…
- На работу она их, выходит, брала?
- А расчёт, ясно, какой: выпивка да постель. Я эти два года так у бабушки и жил, думал: ну куда к матери, там стройка. Думал, это и есть правильно. Мать же. Да и весёлая она, правда, была: песни пела, частушки там всякие, плясала. Конечно, не без стопочки. Самогон она хороший варила, я потом распробовал.
- На продажу гнала?
- Нет, не на продажу. На хозяйские нужды. Ну, и себе, к празднику. А праздновать она любила.
- А чё вам с женой-то не пожилось?
- Она в свою мать пошла. Дом, дети, порядок кругом, меня берегла. Мне это поначалу нравилось, а потом скучно с ней стало, праздника захотелось. Видно, я в свою мать пошёл. Она меня даже поддержала с разводом: понимаю, мол, надоела она тебе, итак – семнадцать лет на неё угробил. Жизнь у тебя одна, говорит… а к детям по праздникам приходить будешь.
- А теперь она как?
- Мать-то? Постится да молится.
- Сколько ей?
- Восьмой десяток.
- Молодец. Помогает, видно.
- Кто? Одна она шас.
- Я про молитву.
- Да… а тёща только сорок пять отметила… Сама статная такая, высокая, крупная.
- Далась она тебе! Сколько у тебя тёщ-то было, если жена не одна?
- Много. Столько никому не надо.
Принесли капельницы, разговор сам собой и закончился. У медсестры только спросил он:
- Щас ведь февраль? А число какое?
- Февраль. Второе с утра, - улыбнулась сестричка.
- Выходит, вчера девять дней было, как жена умерла.
- Все под Богом ходим, милок! - Она погладила его по голове и почему-то на цыпочках вышла. А мне в сердце вдруг хлынула такая тоска, что я не удержался и со злой подковыркой спросил его:
- Это какая же умерла? Первая или последняя?
- Она и первая, она и последняя. Остальные так – баловство.
- И дети от баловства имеются? – не унималось во мне зло.
- Имеются.
- А от первой сколько?
- Трое.
- Дак ты что ж тогда, сучонок? Это тебе от такой оравы праздника захотелось?!- едва не задохнулся я.
- Молчи, старик, молчи,- застонал он.
Тоска разом проглотила злость, и я, обессиленный, отвернулся к стенке.
Уже ночью, перед рассветом, он разбудил меня тревожным шёпотом:
- Тяжёлая она характером, тёща-то… больно правильная… Боюсь я из-за неё помирать. Вдруг не простит, не подпустит второй раз к своей дочери. Что я тогда там один делать буду? Это хуже самой смерти…
Он приподнялся на локтях и пристально посмотрел в окно. Фонарь от столба жёлтым лучом косо резанул его по лицу, высветил крючковатый нос и крупные капли пота, стекавшие со лба по изломанным морщинам к искорёженному подбородку. Кнопка вызова медперсонала выскользнула у меня из трясущихся пальцев, как намазанная маслом, и я стал бить кулаком по тумбочке.
Через несколько минут шум затих. Грузовой лифт понёс бедолагу вверх, в реанимацию.
28-29.01.2020 года.