Наугад вытащила из книжного шкафа Генри Миллера с его затягивающими тропиками. Удобное чтиво на ночь, страница, вторая, и почти сразу впала в дрему.
Вскоре услышала глухие удары. Ритмично били по стене чем-то тяжелым, этажом выше? подо мной? Нет, рядом, над головой. Испугалась, да еще эти пузыри, темные, опасные,- превратились в гелиевые шары с золотистыми боками, раздулись и заблистали на дне гигантской лохани. Под лоханью очертания карты седьмой части суши постепенно проявлялись как переводные картинки. Лохань сдвинулась и уплыла в белесое пространство. Ее место заняло гигантское колено и стало ритмично бить в бетонную колонну. Кто-то за кадром объяснял, что все квартиры насажены на эту колонну как на шампур.
Колено продолжало биться о бетон, появились трещины, расползаясь кругами и радиусами, подобно паутине.
Гигантская женщина влезла в мою комнату, вернее, ее нижняя часть, нечто вроде мешка, верхняя часть с головой - шаром не вместилась и парила за окном. Не мешок, матка, - «догадалась» я. Внутри что-то шевелится, серое на сером, толстенький карлик в пижаме, свернулся калачиком весь такой упитанный, весь такой укрытый жирком, - затянуло, поглотило щедрое чрево. Ох, уж этот Генри Миллер.
Колено уже не колено, а лысая голова из белого мрамора, - неистово трясется, карлик в матке тоже трясется, бьется о стенки, но позы не меняет. Все тот же голос за кадром: будем надеяться, не по несущей конструкции, если по ней, то безнадежно спасаться.
На этой предупреждающей фразе я стала просыпаться, перед глазами проплывали женское гигантское колено, карлик в матке, их ритмичное покачивание, - вроде по Генри Миллеру, но зачем лысая голова из мрамора? как-то слишком политизировано. Может, этим и отличается современная эротика. А, возможно, они так сблизились, вошли друг в друга, что не различишь, где интим, а где сконцентрированная в одном лице воля народа.
И как продолжение сна - рядом ритмичное движение,я открыла глаза: кошка с откляченным задом и свернутым набок хвостом постукивала коготками по книге и обращала полный страсти взор на Марусю, рыжую дворнягу. Сцена до глубины души оскорбляла собаку, и она, подобно трубному гласу, угрожающе рычала.