Мы дружили втроем, и всех троих звали Леной. Чтоб не путаться, друзья нас пронумеровали: Лена N1 из Якутии, Лена N2 дочь директора, и я - Лена N3.
Лена N2 училась на энтомологическом отделении биофака Ленинградского государственного университета неспроста, во-первых, ее родители были энтомологами, страсть к насекомым, вероятно, передалась ей генетически, во-вторых, уже на втором курсе она обнаружила новый вид тлей, ранее не известный науке. В ее группе училось много чудоковатых персон, что энтомологам свойственно «по определению» (вспомним профессора Паганеля из «Детей капитана Гранта»). Но самый чудоковатый был Паша Озерский. Он страшно любил… тараканов, не как соседей, конечно, а как научный объект. Но заниматься на кафедре энтомологии этой группой насекомых студенту было невозможно, - не было руководителя (никто из преподавателей, аспирантов и даже стажеров кафедры не хотел быть с этими животными «на короткой ноге»). Поэтому Паше определили максимально близкий по физиологии объект – кузнечиков, его курсовая работа была связана с анатомией зеленых «прыгунов» ленинградской области, а изучать любимых тараканов Паше приходилось во внеучебное или ночное время. К зимней сессии Паша выглядел плоховато: он превратился в грустного толстячка, страдающего не только одышкой, как раньше, но еще и хроническим недосыпом, - тараканы требовали не только ночных бдений Паши за микроскопом, но и постоянного ухода – кормежки и уборки стеклянной клетки, а также вмешательства в отношения небольшой, но довольно скандальной группы подопечных. Чтобы не прерывать этого сложного процесса, Паша повадился носить этот аквариум с собой на занятия, и когда у нас были общие лекции для курса, например, научный коммунизм, введение в профессию или педагогика, мы, учащиеся на отделении физиологии высшей нервной деятельности, генетики и ботаники, могли наблюдать не совсем обычную, даже для биолога, картину, которую и назвали «Паша с тараканами».
Жизнь Паши была нам известна от Лены N2, которая жила с нами в съемной квартире, а также являлась объектом воздыханий Паши Озерского, временами успешно конкурируя с 20 тараканами.
Увлечение Паши было настолько трогательным, что впечатляло других, уже взрослых ученых, так что неудивительно, то в «тараканьей коллекции» Паши вскоре появились черные американские тараканы, которых ему привезли с Кубы знакомые его мамы. Но бриллиантом этой коллекции вскоре стали Мадагаскарские тараканы, любезно привезенные и подаренные Паше одним зоологом, который ездил на Мадагаскар изучать лемуров.
Паша жил сложной двойной жизнью. Обладая могучим интеллектом и отличной памятью, он блестяще учился по всем предметам, кроме научного коммунизма (даже пашиного интеллекта не хватало, чтобы обосновать необходимость заучивать наизусть речи Ленина на таком-то съезде, а преподавателям-историкам не хватало аргументации его в этой необходимости убедить. Пашу не сбивали даже рассказы о лысенковщицких гонениях биологов, которые перпендикулярно линии партии изучали и изучали буржуазную генетику. Ну, не боялся Паша, и все тут, и использовал научный коммунизм для решения своих физиологических проблем – на этих лекциях он спал в обнимку со стеклянным аквариумом, где весело шуршали тараканы. Впрочем, если преподавателю удавалось Пашу разбудить и добиться, чтобы в десятый раз повторенный вопрос был услышан, Паша отвечал довольно связно, используя факты далеко не из учебника. Правда, отвечал он, не открывая глаз. Этот феномен очень интересовал четверть курса – физиологов высшей нервной деятельности, и они начинали его немедленно изучать, выясняя на Паше, вопросы на какую тему являются значимыми для спящего пашиного мозга и могут претендовать на ответ, а какие нет. В результате семинар по научному коммунизму был неизменно сорван, поэтому спящего Пашу оставили в покое, уповая, что на экзамене все это ему припомнят.
Три разных вида тараканов – Мадагаскарские, Американские и Домашние, Паша не смешивал, содержал в отдельных аквариумах и «выгуливал» - приносил в университет, по очереди.
В тот роковой день Паша принес на занятия собственными руками сделанный из плексигласса аквариум с перфорированной раскаленной препаровальной иглой крышечкой. Весть об этом шедевре облетела биофак, и на большой перемене со всех кафедр по длинному коридору университетского здания 12-и коллегий потянулись любопытные, чтобы лично лицезреть пашин шедевр.
К нашей Лене N2 был неравнодушен еще один биолог с отделения физиологии, Володя - он считался самым красивым парнем на курсе. И Лена был неравнодушна к его средне-сибирским статям. Володя пришел на кафедру энтомологии в первый раз, и все его изумило – и пронизанные формалинным запахом малюсенькие аудитории, и нелепые на вольный сибирский взгляд студенты, без принуждения преподавателей ковыряющиеся в своих незаметных объектах. Но сильнее всего его поразило присутствие в этом паноптикуме Лены, и он воскликнул: «Аленушка, что ты делаешь вместе с этими придурками? Переходи на физиологию!».
Этот несколько двусмысленный пассаж гостя Паша воспринял болезненно, и, обидившись сразу за всех, парировал: «А что делает на нашей кафедре столь мало интеллектуальный сибирский «гарный хлопец»?
«Да, зашел посмотреть на твой таракашкин шедевр, говорят, ты этим тварям дворец построил…»
Тараканов трогать не стоило, даже словами. Володя явно не рассчитал, что на своей территории и с любимыми объектами в поле зрения (я имею в виду и тараканов, и Лену) неуклюжий энтомолог может стать настоящим матадором.
«Дворец, может, и построил, но это не твоего умишки дело, а за оскорбление, нанесенное мне, моим коллегам и всей энтомологии, … Аленушка, дайте Вашу перчатку». Лена растерялась, но послушно отдала бардовую шерстяную перчатку.- …Я вызываю тебя на дуэль!». И перчатка полетела в удивленное лицо Володи. И два биолога в качестве оружия схватили то, что было под рукой – препаровальные иглы, и стали биться «не на жизнь, а насмерть».
Крохотная энтомологическая лаборатория едва вмещала в себя дуэлянтов, «Дульсинею» Лену, и три пары студентов, у которых были занятия по расписанию. Весь остальной курс, так и не дойдя после перерыва до своих лекций и семинаров, толпился в коридоре 12-ти коллегий, любопытствуя, чем закончится схватка. Предприимчивые генетики, прибежав из другого здания, тут же организовали тотализатор, и полетели в шапку первые ставки – «за Пашку, он за справедливость» - ставили парни, «за Володю, он красивее», - ставили девушки.
Повернуться в лаборатории было негде, и дуэлянты измолотили воздух объемом два квадратных метра препаровальными иглами, успешно уворачиваясь от прямого попадания (препаровальной иглой не очень ловкий Паша владел виртуозно). И вдруг у Паши вылетела из потной руки дуэльная игла к задней стене, прямо под ноги «дульсинеи» Лены. Дальше все было, как в замедленном кино: Паша повернулся было за оружием, но встретил взгляд прекрасных зеленых глаз улыбающейся Лены, протягивающей ему потерянную было «шпагу», на секунду замер, желая продлить волшебное мгновение. Этой заминкой воспользовался коварный сибиряк, по легендам попадающий из охотничьего ружья со 100 метров в глаз белке, и вонзил свое оружие в оказавшийся совсем рядом зад противника.
Надо заметить, что препаровальная игла состоит из тонкой, как швейная игла, стальной спицы сантиметров 7-8 и рукоятки потолще, сантиметров пяти.
По толпе в коридоре прошелестела весть «из зала поединка» - «по самую рукоять!». «А кто кого?» «Пока непонятно…».
Но присутствующим в лаборатории было понятно, кто кого, ибо Паша, от удара охнув, упал без сознания лицом вперед.
Энтомологи крови боялись, и вынуть иглу из пашиного тела никто не решался, ее аккуратно накрыли носовым платочком Лены с вышитыми инициалами и побежали за врачом. В лаборатории «над телом» остались Володя и я, оба с медицинским прошлым. Я удалила иглу, и деликатно отвернулась, пока «убийца» слегка спускал штаны потерпевшему и смазывал рану вышитым платочком Лены, смоченном в спирте, найденном на препаровочном столе. Но в сознание Паша не приходил, мы давали ему нюхать платочек в спирте, брызгали водой (хлестать его по щекам, как предложил кровожадный Володя, я не дала). Приближался топот двадцати возвращающихся ног, и я придумала поставить под пашин нос «тараканий дворец». Тараканы зашуршали от перемены положения, и он открыл один глаз, увидел своих питомцев и прижал аквариум к груди. В таком положении его и застал врач и одногруппники. Володя мужественно покаялся и сдал оружие врачу для проверки на «патогенность», и мы помчались на свои занятия, едва успевая на его вторую часть.
Дальнейшее известно мне из рассказа очевидицы – нашей Лены N2.
Приглашенный из Москвы профессор, который должен был читать этим студентам лекцию о редких энтомологических группах, наконец пробился в аудиторию, поздоровался и предложил всем сесть.
Пока он доставал свои преподавательские принадлежности, группа уселась и приготовилась записывать знания. Паша стоял. Профессор еще раз с нажимом сказал: «Здравствуйте, садитесь. Мы итак задержали начало на 15 минут». Паша стоял. «Озерский, садитесь!» Пашу знала по имени вся энтомологическая элита страны, но и личное обращение не помогло, - Паша стоял.
«Что с вами?», - догадался правильно поставить вопрос профессор. Паша ответил: «Я ранен». «Где?», - удивился профессор. «На дуэли». «В наше время?», - профессор намекал на конец 20-го века, но Паша понял его буквально: «Я сожалею, что это произошло во время вашей лекции, но пожалуйста, оставим это как есть, ведь у нас остается все меньше времени для редких групп» - и театрально взмахнул платочком с вышитыми инициалами, который добыл в неравной борьбе.
Этот эпизод, в котором мы обе с Леной косвенно поучаствовали, отразился на нашей жизни в съемной квартире. Лена N2 испытывала чувство вины, т.к. оказалась причиной отвлечения Паши от противника и получения им ранения в чувствительное место, и чтобы это как-то исправить предложила Паше, пока он не оправится от дуэли, поухаживать за его питомцами. Так в нашей квартире появился плексиглассовый «тараканий дворец». Эту не очень большую коробочку мы с Леной N1 сразу и не заметили. Но когда все улеглись спать из дальнего угла понеслось довольно ритмичное пощелкивание и периодическое похлопывание. Что это? – терялись мы с Леной N1 в догадках, пока наша уставшая от впечатлений дня подруга сонно сопела в свою подушку. Мы недолго спорили и сошлись на версии, что какой-то романтический сосед роет подкоп в нашу девичью келью, и ничего, что жили мы на четвертом этаже. Пощелкивания и похлопывания также сильно напоминали азбуку Морзе, и многознающая Лена пыталась прочитать это звуковое послание. Ничего связного не получалось, но иногда звуки складывались во всем понятный сигнал «Sos». В середине бессонной ночи мы решили лично увидеть, что там передает сигнал «Sos» на самом деле, и покинули кровати, с трудом преодолевая их неземное притяжение.
В углу, прикрытый кофточкой Лены N2 стоял полупрозрачный ящичек с этикеткой «Gromphadorhina portentosa, семейство Blaberidae», в котором копошились странные существа. В спокойном виде это были такие плоские колбаски сантиметров 7-8 в длину, состоящие из 10 одинаковых члеников 2 см в ширину. В разные стороны вращающиеся усики точно подсказали нам, где у этих колбасок голова. Если предположить, что это были крупные гусеницы, то покрытое почти железным хитином тело им явно не соответствовало. Если предположить, что это саранча, кузнечики-переростки или даже тараканы, то где их крылья?
Надо было рассмотреть необычных животных с брюшной стороны, и Лена N1 попыталась достать одного из поднятого на свет божий ящичка. «А вдруг они кусаются?», - встревожилась я. «Ерунда, - ответила Лена, - по укусу еще проще определить, что за животное». При приближении руки плоская колбаска вдруг свернулась в такой рулетик и издала громкий шипящий звук, хлопок и шипенье, хлопок и шипенье, и так трижды. «Да там не только эти звери, где-то есть еще и змея!», - завопила я. При слове «змея» встрепенулась наша спящая царевна: «Где, где змея?»
«Да вроде в этом ящичке», - предположила я, - была…» Именно в этот момент схлопнувшаяся в шар колбаска прищемила палец Лене N1, и та от неожиданности уронила ящичек на пол, от удара одна из стенок отвалилась и семь колбасок выкатились и исчезли в комнате. «Ловите их срочно, - скомандовала Лена N2, а то залезут под плинтус, придется разрушать квартиру». «Кто это хоть?», догадалась спросить Лена N1. «Мадагаскарские тараканы Паши Озерского, скорее». Мы уже без опаски хватали колбаски и шарики из хитина и кидали их в трехлитровую банку. Когда был найден седьмой в пылившемся под креслом чьем-то носке и помещен в банку к родственникам, за чашкой ночного чая мы потребовали на «семейном совете» от Лены полного отчета, а получили минилекцию по энтомологии:
«Мадагаскарский таракан - один из самых крупных представителей этого рода в мире, иногда они достигают 10 сантиметров в длину, обитают на стволах и ветвях деревьев и кустов». – «И в плексиглассовых аквариумах!» - перебила Лена N1. «Они вегетарианцы, питаются травянистыми частями растений и фруктами». «А морковку едят? А то фрукты в Питере зимой дороговаты». «Хм, едят, думаю», - продолжала наш лектор в пижаме. – «Продолжительность жизни в природе 1—2 года, в неволе 2—3 года, некоторые особи доживают до 5 лет». Мы приуныли – до конца учебы мы будем по ночам не спать, а прислушиваться к змеиному шипению и телетайпному щелканью, - звукам мадагаскарского леса…
«Кто отодрал животным крылья?», - спросила Лена N1, на что другая Лена ответила успокаивающе: «Мадагаскарские тараканы не имеют крыльев. В случае возникновения опасности отпугивают врагов шипением». «Ага, так змеи дома еще нет? Эти «малютки» сами справляются!» - вставила я. Лена строго предупредила нас: «Будете перебивать, усну, и вы не узнаете самого интересного». «Даешь интересное!», - завопили мы и услышали продолжение: «Самцы шипят во время опасности, борьбы за самку, во время ухаживания и спаривания. Чем громче шипит самец, тем больше у него шансов на спаривание с самкой. Самки шипят только во время опасности. Так можно отличить их по половому признаку».
На этом моменте Лена N2 выполнила угрозу и уснула прямо за столом, мы же остались бодрствовать, пытаясь отличить по половому признаку плотный комок на дне трехлитровой банки. Это оказалось невозможно, и мы отправились досыпать, мечтая о путешествиях под натуральные звуки мадагаскарского леса.
Через неделю выздоровевший Паша забрал у нас своих экзотических питомцев, заметно поправившихся на питерской морковке и поблескивающих отполированными нашими руками спинками в отреставрированном мной ящичке.
Мы рассчитывали вновь увидеть этих животных, на обещанных Пашей на День биолога соревнованиях – тараканьих бегах. Мы полюбили всех семерых за неделю, дав им имена среднего рода (Уно, Дуе, Тре, Кватро и далее до Септо), так и не разобравшись, отчего они шипели, и поэтому не определив правильно пол. Увы, на тараканьих бегах были выставлены только американские тараканы, мадагаскарские не помещались в трассы (лабораторные стеклянные трубки диаметром 2 см в диаметре) и не обладали спортивным характером, - не стремились к финишу и победе. На тренировках, как рассказывал Паша, они часто сворачивались в шар и уходили в себя на пару суток.
Вскоре мадагаскарские тараканы переместились в Зоологический институт вместе с Пашей, которого взяли сотрудником параллельно обучению в университете.