Утро занималось ясное, солнечное. Солнечный свет разливался повсюду. Лёгкая дымка тумана стлалась над луговиной, над руслом речушки Липенки, то исчезая, то откуда – то, должно быть с болота, наплывала вновь, рассеивалась.
Огородами спустился к речушке и пошёл её берегом к лесной опушке, в царство Берендея.
Было хорошо видно, как в заводях плескалась рыбёшка и после каждого всплеска долго и далеко бежали по глади омутов круги.
Лесная опушка облита солнечным светом, в воздухе витают запахи цветов, спелой, томлёной земляники, холодной воды из ручейка, тревожа и радуя одновременно. Голос жаворонка над опушкой доносится, точно из облаков.
Разнеженный теплом, солнечным сетом, любуюсь летними пейзажами.
Внезапно в лесную гармонию тишины и птичьего пенья ворвалось что – то чуждое, тревожное.
Шорохи повторились. Ещё ближе ко мне, и я опустил в траву голову и… Сразу подскочил…
В двух шагах от меня, свернувшись в кольцо и вытянув вверх голову, на зелёном влажном мху застыла, как извивание серая гадюка. Её жёлтые злые глаза пристально смотрели на меня. И это было так неожиданно, что я вздрогнул, пустился наутёк.
Вслед за этим в глуби послышалось кукование кукушки, и это было сигналом для пернатых – пеночек, славок, дроздов, малиновки. Разноголосое пение посыпалось, послышалось со всех сторон.
Тропинка обдала запахом папоротников, можжевельника. Вот и земляничная поляна. Под склоном поляны - ключ, заключённый в замшелый осклизлый желобок. Вода пробила в верхней сгнившей части дырочку, срывалась в прогалину переката и говорливо побежала вниз, наскакивая на оголённые корни сосны - получился ладный, светлый, весёлый ручеёк.
На сломанном сучке можжевельника висел пластиковый стаканчик. Зачерпнул водицы, сделал глоток. И сразу почувствовал облегчение, бодростью налилось тело.
Лесной ключ стерегут, охраняют сосны, берёзы, осины. Вот он и живёт. Вот он и радостно воркует, торжественно ликует.
Спугнул колючего ёжика, и он нехотя шмыгнул, заковылял в кусты.
Открылась вся-вся земляничная поляна, похожая на зелёное ведёрко. Пчёлы на цветах. Одни улетают грузно, как самолёты гудя, со взятком, другие прилетают.
Сижу в тени на стволе сосны, сосну повалил ураган. Вкруговую обходят сосны поляну. Трава зеленая – зелёная, изумрудная, весёлая. Мой и левый противоположный край поляны отбит зелёными строчками юных елей, четыре из них выскочили на самую середину и по грудь утонули в цветах. Стоят изумлённые тем, что их увидели.
Вон под бдительным надзором мамы, тренируются рябенькие тетеревята. Как тетеревята и летают, и бегают шустро,
можно сказать, что окончили школу.
Солнце лёгким челноком на краткий миг заскочило за тучку, но утро не потускнело, и солнце, вырвавшись из – за прикрытия, стало ещё радостнее и щедрее разбрызгивать своё золото на земляничную поляну.
Трава росистая мягко искрилась под лучами утреннего солнца. В густой изумрудной расцветке траве зазывно загорелись,
замигали красные огоньки земляники. Прокалённая солнцем земляника была крупна, сладка и душиста – до самого вечера ладони пахли земляникой. Скоро набрал горсть и ещё горсть… Пришлось и приседать и кланяться, но ягода стоила этого!
Послышался резкий покрик клеста:» Цок - цок –цок, кле - кле –кле». Юркие муравьи кипели в муравейнике. Белку будто вихрем подкинуло, с с ветки на ветку прыг - скок, прыг – скок. И только на самой вершине шатровой ели замерла, следя за мной.
Боковиной поляны спускаюсь, окунаюсь в зелёный сумрак елей и ольх, палкой раздвигаю змеиные головы крапивы и выбредаю в высокий – в мой рост – малинник. Он весь алел, словно алая зорька. Шапочки ягод крупны и собраны из сочных икринок, и вот ещё что дивно: тепло ягод ощущалось не только губами, но даже пальцами.
Полдень. Солнце полыхает отвесно, густо, духота. Хочется прохлады или речной воды. Речушка Липенка открылась мягкой синью, жёлто – песчаными островками. Я спустился на берег, в прохладу, где заветная лесная чёрная смородина. Какой резкий и душистый аромат! А - ягод! Приподнимешь ветку, а она густо обсыпана чёрной не крупной, но душистой смородиной. Ягоды были влажные, но как бы изливали чёрный мерцающей свет.
Грибов попадалось мало: два молодых подберёзовика да пригоршни маленьких лисичек – ещё не пролились те дожди, которые дают им ход.
Немало покружив в царстве Берендея, по лесу, я наткнулся на слабую лосиную тропу, которая напрямик секла земляничную поляну и выводила к двум сторожевым берёзам. Они были как бы воротами опушки. Хочешь, не хочешь, а в эти ворота входи.
Ястреб, расправив крылья, парил над опушкой, луговиной, высматривая добычу. Солнце начинало склоняться к западу, но жара ещё держалась. Временами наплывал ветерок, но был слабый, немощный, точно сам изнемогал от жары.