Раннее утро меня радовало. Солнце всходило медленно, в спокойных бледно – розовых тонах. И вдруг, разом пробив белесую туманную завесу, щедро засветило, и в воздухе разлилась влажная теплынь.
По обочинам просёлочной дороги, трава изумрудная и шелковистая в росе переливалась живым серебром. Дорога шла по луговине, к речушке Липенки. Густая листва плакучей берёзы на околице деревни Евдакимцево лучилась, лоснилась тонкими иглами синего света.
То справа, то слева сквозь кусты ивняка, то сквозь молодой березняк, сверкала в лучах утреннего солнца тихоструйная речушка Липенка.
Серебристые кудряшки ивняков, старые дуплистые ольхи, черёмуховый подрост, плакучие бородавчатые берёзы охотно обрамляли её пологие и крутые местами берега.
Смешенный лес тянется по правому берегу. Спускаюсь к руслу, тут прохладно, сумеречно, таинственно, ополоснул лицо холодной прозрачной водой.
Вон показались береговые берёзы и лохматые,
как тучи ели. Весь берег покрытый тальником, вереском, кустами ольхи и гибкими ивняками. Мне даже показалось, что я узнаю отдельные мыски и песчаные отмели…
Вот и заветный островок береговой малины, и ни одного следа. Но жгучая застава крапивы встала на пути: такое свирепое войско окружает, что жуть берёт. Пришлось брать палку, и прокладывать себе дорогу.
Журчит вода, обегая мысок, сбивая узкий следок пенки. Время от времени плеснётся в бочаге мелкая рыбёшка и опять тишина.
Здесь день и ночь струится вода, сбегающая в обширный омут. Летом в жаркую пору шум воды слабеет - обмелевшей речушке не хватает силы, под левым берегом небольшой перекат, ивы густо нависают над бочагом, отражаясь в зеркальной глади.
В посвежевшем утреннем воздухе, всё ещё густом и сонном чувствуется прохлада. Остатки тумана курились над руслом, над песчаным склоном. Стало тихо – тихо, чуть –чуть шевелятся заросли камышей, и тёмные, и прохладные омута пугают обманчивой своей глубиной.
Может, часа полтора подряд брал я дикую малину: крупную, сладкую, душистую – душистую. Корзина быстро наполнилась. Даже комариный гуд не раздражал.
Спускаюсь к самой воде, хочется послушать переката голосок: воркует, как вяхирь, или, как Лель на флейте играет. Разбиваются, радужно сверкают на солнце струи воды.
Выставив из воды горбоносую, увенчанную
широкими рогами голову, как чащу, комолый лось перешёл омут и углубился в лес.
Из русла поднялась утка, закрякала с испуга, словно её спросонья схватили за хвост. Озабоченно вереща, перелетели с ольхи на куст шиповника две сороки, выкрикивая разными голосами что – то важное. Птичка - трясогузка, вся ровно сизая, а на груди у неё чёрный галстук, стремительная, ножки тонкие, как спички. И всё бегает, бегает взад и вперёд по кромке отмели и вдруг:- Цап червя! Другого цап!
Плеснулась в омуте рыбёшка, колыхнулось отражение камышей. Утки примолкли, изредка по – особому крякают. Тишина густая, спокойная.
Когда я один здесь, то порой мне кажется, что пришёл на свидание с детством. Сколько здесь следов былого. Словно у ног моих протекла целая жизнь.
Как оказывается, мало нужно, чтобы сблизиться с речушкой Липенкой, ополоснуть чистой водой
лицо, полюбоваться ивовыми пологими берегами, камышовыми заводями, загадочными и таинственными омутами, снова вспомнить своё детство.