Андрей Владимирович дал им наставления. Он подсказал, как остаток пути преодолеть проще и легче.
После плаванья по Байкалу лучше не покупать коня и повозку, а воспользоваться извозом. Лучше — крестьянским. Он — дешевле. Многие крестьяне промышляют на почтовом тракте. На крестьянских телегах перевозят они путешественников за небольшие деньги. Передают своим знакомым в соседних селениях, а сами возвращаются назад. Как челноки они совершают поездки из одного конца в другой.
— Это нисколько не дороже. Лошадь нужно кормить в дороге, ей нужно отдыхать, а перевозчики едут и по ночам, и даже кормят своих ездоков на своих подворьях, а в случае непогоды предоставляют теплый ночлег. А вы купите и телегу, и коня в Благовещенске.
Мисковы последовали его совету. И вот уже и сами не заметили, как преодолели расстояние в полторы тысячи верст и оказались в Сретенске. Захудалый городишко был каким-то безрадостным. Несколько улочек тянулись рядом друг с другом на пологом взгорке. Ни берез, ни сосен не было вблизи домов и во дворах, а тайга была рядом, за рекой.
Этот городок стал приметным только потому, что именно от него Шилка становилась полноводной, и именно от него можно было проплыть на пароходике до самого Благовещенска.
Берег был пустынным, нигде не было видно оборудованного причала. А его и не было. Довольно далеко от берега, чуть ли не на середине реки стоял плашкоут, который был похож на огромную лодку с плоским дном и не имел самостоятельного хода. Его тросами цепляли к пароходу, или с помощью руля выводили на стремнину, и он тихо плыл по течению. Здесь, у Сретенска, он стоял на якорях и на вечной стоянке. Именно к нему причаливали пароходы.
Захарке было смешно смотреть на этот то ли плот, то ли баржу. Как же попасть на него для посадки на пароход? К нему даже сходни проложены не были. Иди по воде, а потом поднимайся по короткому трапу на борт. Но вода-то еще холодной была. Как быть? А тогда нанимай лодку. Иначе не попадешь на пароход никак.
А пароход уже шел по Шилке, преодолевая течение. И видно было, что он скоро причалит к своему странному причалу, на котором уже ждали его березовые поленья — топливо для парового котла.
Мисковы поднялись на плашкоут. Захарку отец нес на руках. А он стеснялся очень.
— Пусти меня, я не маленький.
— Не маленький, — соглашался отец, — да упаси тебя Бог опять простыть. А ну, как оступишься.
Сундук помог поднять на борт лодочник. Собака учуяла чужака и стала лаять, тогда Ванечка громко запел какую-то походную песню. Лодочник только усмехнулся.
— Побереги горло, тебе еще понадобится отвлечь команду корабля. С собаками на него не пускают.
Рабочие, которые обеспечивали причал, сказали, что билеты можно купить у капитана.
И вот Мисковы со своим сундуком, корзинками, мешками с одеждой взошли на пароходик. Место им определили в трюме. На палубе было еще прохладно.
— Посторонись, посторонись! — послышались яростные крики. Солдаты помогали подняться по трапу кандальникам, которых пригнали в Сретенск по этапу. Закованные в цепи, они еще были собраны в партии по три-четыре человека и прикреплены к железным прутам. Им никто не нанимал лодку. Их гнали по ледяной воде вброд.
Захарка смотрел на арестантов, как завороженный. В разбитой обуви, с поврежденными ногами, худые и измученные, они вызывали чувство жалости. С одним из кандальников была маленькая девочка — дочь. Она шла, держась за цепи отца-арестанта. Её не на кого было оставить, отец был единственным родным человеком на всем свете для неё. Милосердный закон разрешал ей следовать на каторгу на остров Сахалин вместе с отцом. Отец не мог взять ребенка на руки. Тогда милосердный солдат-охранник сам взял девочку на руки. Он был в сапогах, и холодная вода была ему не страшна.
Байкал не выдал своего присутствия в сундуке во время посадки. В трюме пароходика было тепло. Послышался шум пароходной машины, дым повалил из пароходной трубы, запахло гарью, пароходик загудел как-то обиженно.
— По малой, по малой, — командовал капитан.
Пароход поплыл по реке достаточно быстро. Паровая машина работала исправно, но и попутная скорость реки помогала ему двигаться. Река была неширокой и неглубокой. Иногда пароходик подплывал к берегу так близко, что до отвесной сопки можно было дотронуться протянутой рукой. Вода в реке была прозрачной. Видно было каменистое дно, усыпанное галькой и булыжниками. Поверхность реки была морщинистой какой-то, со дна поднимались воздушные пузыри, маленькие водовороты на дне были повсюду. Вода ударялась о подводные камни и закручивалась причудливыми воронками.
Пароход вскоре обогнал плот, на котором плыли по Шилке переселенцы.
На плоту стояли телеги, и к ним были привязаны кони, а прямо в середине плота красовалась дорогая карета, и важный господин поглядывал по сторонам со скучающим видом.
Дорога была утомительной, потому что была однообразной. Хоть и весна приходила в эти края, и все начинало оживать и зеленеть. Иногда каменистое ложе реки уступало место песчаным разливам, и тогда река становилась симпатичнее. Лиственные леса подступали к самому берегу, и ива полоскала свои склоненные ветки прямо в бегущей воде.
— Смотри, — с тревогой говорила мама, — смотри Максим, а ведь и не видно пашен почти совсем. И где же лежит эта обещанная нам земля? Это, наверное, сказки. Приедем на место, а там и нет ничего.
— Приедем уже скоро и посмотрим, а так-то что впустую говорить?
Пароходик плыл уже несколько дней. Капитан разрешил Байкалу прогуливаться по палубе, но только на поводке. Девчушка с верхней палубы просто вскрикнула от восторга, а строгие охранники разрешили ей подойти к собачке. Захарка привел девочку к маме.
— Да что же ты такая неухоженная!
И началась работа. Мама Захарки даже искупала девочку, взяв теплой воды у кочегаров. Она быстро сшила ребенку рубашонку, а потом порылась в сундуке, нашла юбку свою, без сожаления раскроила её и к вечеру уже одела девочку в новое платьице. Потом она из обрезков сшила безрукавочку для ребенка, а под спинку даже вшила кусочек овчины. Ночи стояли холодные. Оленьку накормили. А один господин даже дал ребенку пряник.
Спать в трюме ребенку не позволили, а вечером велели отвести к отцу. Тогда мама Захарки вынула из сундука небольшой теплый платок и укутала девочку. И первую ночь ребенок спал на руках отца согретый и сытый.
А когда днем спускались на оправку арестанты с верхней палубы, отец Оленьки только прошептал слова благодарности. И поклонился.
А матросы накормили Мисковых вкусной ухой из рыбы, пойманной в Шилке. Они так выразили свою благодарность за доброту.
Захарка очень любил смотреть на проплывающие мимо берега ночью. На пароходике была динамо машина для выработки электричества. И матрос-динамщик всю ночь большим прожектором освещал пароходику дорогу.
Со всхлипыванием двигались поршни в машине, громко шлепали лопасти водяного колеса по глади речной воды, иногда пароход громко гудел, особенно когда встречал своих собратьев. И казалось тогда, что гудок звучит не потому, что открывают нужный клапан, а потому что самому пароходику захотелось поговорить со своим знакомым.
Дорога стала оживленнее, когда Шилка слилась с Аргунью, и начался Амур седой. А на седьмой день пути из-за поворота показался сам Благовещенск. Совсем молоденький город, которому не было еще и двадцати лет.
Пароход подплывал к пристани в ранние часы. Утренний туман над Амуром уже рассеивался, он клубился, легко поднимался в небо и таял там, незаметно исчезая под лучами солнца. Утренняя задумчивость мира видна была повсюду. И молодые деревца на берегу стояли, не шелохнувшись, и дома застенчиво прятались за пеленой тумана, и молча стоял на берегу жандарм в полном обмундировании, и тихо плыла по Амуру лодка с китайского берега на русский. Китайским продавцам разрешено было пересекать границу и торговать своими товарами на русской стороне.
Захарка смотрел на людей в диковинных одеждах с удивлением.
— Это женщины?
— Нет, это мужчины, — ответил матрос, который уже готов был подать канат матросу на причале.
— Почему же они с косами, как девушки? И в шляпах таких интересных?
— Мода у них такая, — матрос засмеялся.
— Вот сейчас их лодки осмотрят, потом пересчитают всех и запишут число продавцов, а вечером опять пересчитают, чтобы то же число отплыло к своим берегам. И так каждый день.
— А разве на этом берегу все растет не так хорошо, как на том?
— Хорошо и у нас все растет, но они возделывают земли южнее. У них все раньше произрастает.
Неожиданно машина парохода перестала издавать свои всхлипывающие звуки. Причалили. Нависла приятная тишина, а потом сквозь эту тишину стали пробиваться новые звуки. Стуки молотка и топоров плотников, пение пил, уханье молота, перестук кузнечного молотка, звонкий и мелодичный. Кузнец подковывал лошадку, осторожно постукивая по железной подкове. Город звучал так, потому что строился.
И запахи здесь были тоже особенными. Пахло сосновым лесом. И этот запах был таким густым и приятным, что нельзя было им надышаться.
На пристани стоял мальчик, который то ли встречал кого-то, то ли провожал. На прибывших он смотрел с добродушным любопытством.
— С приездом! — громко произнес молодой горожанин.
От красивой пристани вверх на берег вела широкая дорога. Как будто кто-то приветливый протягивал руки и звал к себе. Взойдите на берег и осмотритесь. И вот Мисковы со своим сундуком, корзинами и мешками вышли на берег. Вдали раскинулись необъятные поля.
— Какой простор. Не обманули.
Отец засмеялся счастливым смехом.
— Вот в этих краях теперь мы и будем жить. Даст Бог, разживемся, сыночки, и из нужды выбьемся.