И вот настал день прощания с родной сторонушкой. Почти всю ночь в семье Мисковых и не спали. Одежду сложили в сундук с двумя ручками по бокам, с навесным замком. Мало ли что может случиться в дороге. Народ вокруг разный. Хлеб сложили в корзинку. На первый случай будет чем перекусить. В бутыль налили компот. В дорогу приготовили одежду праздничную и нарядную. А как же? На люди выходят, так пусть видят все, что не голытьба зряшная в новые края путь держит.
В особую суму из холста сложили все документы и вручили главе семейства. С собой в корзинах взяли двух гусей. На развод на новом месте. И вот 20 сентября собрался обоз на краю села. На первой повозке в оглоблях закрепили самодельный иконостас. Икона Николая Заступника была укреплена внутри рамки, выкрашенной в ярко-голубой свет. Бумажные цветы обрамляли святой лик.
Батюшка прочитал молитву.
— С Богом! — сказа он своим громким голосом.
Телеги двинулись. Мисковых вез сосед. Телку они заранее угнали на станцию и сдали под расписку. По прибытии на место им полагалась корова из общего стада.
Дорога на Витебск шла вдоль реки. То удалялась она от берега, то приближалась вплотную к воде.
Жители деревни вышли провожать переселенцев всем селом. Постепенно ряды провожающих редели. И вот уже с плачем простились семьи со своими стареющими родителями. А еще через какое-то время — с сестрами и братьями, с добрыми соседями. И после прощания кто-то из провожающих запел родную песню.
Ой, рано на Ивана.
На Ивана ночка мала,
Ой, рано на Ивана.
Ой, рано на Ивана.
Где Купала ночевала?
Ой, рано на Ивана.
Ой, рано на Ивана.
Ночевала в чистом поле.
Ой, рано на Ивана.
Ой, рано на Ивана.
Чем Купала вечеряла?
Ой, рано на Ивана.
Ой, рано на Ивана.
Вечеряла белым сыром.
Ой, рано на Ивана.
Ой, рано на Ивана.
Чем Купала запивала?
Ой, рано на Ивана.
Ой, рано на Ивана.
Запивала медом-пивом.
Ой, рано на Ивана.
И Шура подпевала и с тоской смотрела на дорогих подружек своих.
Спели и про работушку, и погодушку, и про белу чайку легкокрылую, что над омутом кружит, и про девчоночку неразумную, что по милому тужит.
А знакомая песня про соловейко, который дом родной покинуть собирается, звучала особенно выразительно.
Соловейко, пташечка мала ты.
Где же будешь зиму зимовать ты?
Где же будешь зиму зимовать ты,
Где же будешь гнездышко свивать ты?
Не лети ты за синее море,
Чтоб в пути не встретить беду-горе.
И слова песни как будто о чем-то предупреждали. Тревожили. Повернуть назад? Мисковым назад пути не было.
Дорога Захарке была немного знакома. Он уже ездил с отцом в Витебск и любовался красотой города, в котором все было диковинным. Отец удачно продал холсты домотканые и даже расщедрился на подарок. Он с Захаркой прокатился на конке. Вот бы прокатиться еще раз!
Витебск был очень большим и красивым городом. Учитель в школе говорил, что этот город считался одним из самых красивых в Европе. Прямые, мощённые улицы, добротные дома из кирпича и камня, фасады которых были причудливо украшены, обилие лавок с разнообразным товаром — все привлекало взгляд любопытного Захарки. В деревне много говорили о том, что в Витебск привели железную дорогу и построили вокзал.
Вот туда и направлялся переселенческий обоз. Жандармы на перекрестках заворачивали обоз с главных дорог и указывали пути окольные. И хоть всякие объезды удлиняли путь, все-таки обоз выехал на большую привокзальную площадь.
Огромное трехэтажное здание вокзала было видно издалека. Мальчику показалось оно каким-то зловещим. Как коршун, нависало оно над округой. Обнесено оно было высоким забором.
Когда обоз выехал на площадь, коней поставили к коновязи, которая специально была устроена для этого. На нескольких вкопанных бревнах лежали поперек бревна потоньше. Вот к ним то и привязывали вожжами коней прибывшие на вокзал крестьяне. Возле возков оставили сторожей. Караулить родительское добро остался Гриша с молчуном Ваней.
Если Захар был другом Шуры, а Григорий — отца и матери, то Иванушка был ничей. Его все в семье любили, никогда не обижали, но мальчик был каким-то суровым, неулыбчивым, молчаливым.
Он никому не доверял, в шумные игры не играл с детьми на улице. У него была одна страсть — рыбалка. Он мог часами неподвижно ждать клева на Лучосе. У него там и любимое место было — большая коричневая каменная плита.
Она торчала из берегового откоса и уходила далеко в землю. Во время разливов река отшлифовала каменную глыбу и превратила её в каменную удобную скамью, чуть нависавшую над водой.
Ловить рыбу в таком месте было занятием радостным. Даже по утрам камень был теплым. Он медленнее земли отдавал тепло ночной прохладе. И после того, как утренняя роса окропляла рыбака вволю, и он приходил на берег мокрешенек, камень согревал его.
А про рыб, про рыбалку, про подкормки и наживки, про крючки и прочую снасть Ваня знал все. И он никогда не приходил домой с пустыми руками. Всегда приносил рыбу, и эти уловы были большим подспорьем для семьи.
Иван отнесся к переезду на новые земли спокойно, только и он в день отъезда встал раньше всех и сходил без удочек на свое любимое место. Посидел на каменном уступе, повздыхал, потом спустился к реке и погладил бегущую воду своими ладонями.
Гриша пошел проводить своих близких, но так и не смог расстаться со своими дорогими — шел за ними следом до самого Витебска пешком. Хозяин возка позволил ему только держаться за борт телеги. И только с половины пути Гришу окликнули и пригласили подвезти односельчане. Однако парень только покачал головой, давая понять, что он от матери не хочет отходить. Он смотрел и смотрел на свою родимую, понимая, что может быть и видит то её последний раз в жизни. Гриша оглаживал своей теплой рукой русую голову своего любимого младшего брата Захарки.
— Ты смотри там, не балуй. Слушайся старших в дороге. А я тебе пряничка сладкого куплю за это.
И вдруг споткнулся на слове, примолк. Вздохнул грустно. Понял, что не купит уже. Разлука предстояла им на долгие года. Гриша отвернулся. Плечи его вздрогнули.
— Эй, парень, ты чего? А?
Отец спрыгнул с телеги, подошел к сыну и обнял его за плечи.
— А ну-ка сядь на мое место, а я пройдусь. Что-то ноги затекли.
Гриша сел рядом с матерью и притих.
— Ну-ну, не рви сердце ни себе, ни мне. Думаешь, легко мне с тобой разлучаться? Сердце стынет. Да ты ведь знаешь, что нам другого пути нет, как увезти Шурочку от суда людского. Ради неё и идем. А ты у людей спрашивай совета почаще. Стремись. Все у тебя ладно будет. И в рекруты тебя не заберут. Ты теперь хозяин и кормилец единственный в своей семье. Жену свою не обижай. От работы не бегай.
Гриша готов был и к трудам, и к заботам, но к разлуке он готов не был. Вот и отдалял он хоть на часы миг разлуки и миг прощания.
Рядом с коновязью на привокзальной площади стояли извозчики со своими пролетками, покрашенными черным лаком. Извозчики носили фуражки с лаковыми козырьками, одеты они были в синие сюртуки с медными пуговицами и подпоясаны широкими красными кушаками, за которыми виднелись красивые кнуты. По распоряжению царицы Екатерины, правившей в прошлом веке, извозчики должны были украшать улицы городов, а не портить вид поношенной и неопрятной одеждой. Хромовые сапоги дополняли их наряд. Извозчики смотрели на крестьянские подводы свысока.
— Гриша, ты присматривай тут вместе с Иваном, а мы пойдем чиновника искать по делам переселенцев. Он должен нам подсказать, куда нам дальше двигаться. Пойдем, Захарка, на паровозы глянешь. Нам до Москвы поездом добираться. Давай руку, не робей.
Захарке боязно было идти на вокзал. Огромные двери открылись удивительно легко.
— Мил человек, а где нам чиновника по переселенческим делам найти?
— Это вы не сюда зашли. Выходите на площадь опять, справа сбоку будет в здании вокзала еще одна дверь, отдельный вход. Подниметесь по лестнице прямо до конца. Там увидите дверь с надписью: «Чиновник по делам переселенцев». Читать то хоть умеете?
— Умеем, — Захарка произнес эти слова с достоинством. Да за кого этот начальник его принимает?
— Я даже стихотворение в школе выучил про железную дорогу.
Вам открывается ваш путь
С вокзального порога.
Откроешь дверь,
И вот она — железная дорога.
— Гляди-ка, какой молодец. Грамотный, значит в пути не потеряешься. Все станции подписаны. Будешь всегда знать, мимо чего ты проезжаешь. Так вот сюда и ступайте.
Неудобная узкая деревянная лестница была плохо освещена. Они поднимались по ней довольно долго, а когда добрались до кабинета и вошли в него, были приятно удивлены. Кабинет был залит светом.
Чиновник оказался приветливым, добродушным молодым человеком, который принял документы у отца, внимательно с ними ознакомился и сказал, что всех односельчан он отправит одним рейсом, чтобы не разлучать их. Разрешение на покупку льготных билетов было получено, оно давалось один раз на весь маршрут следования — красивый кусок картона зеленого цвета. Захарка услышал, что они поедут через Москву, там сделают пересадку, переберутся на другой вокзал и поедут до Уфы тоже по железной дороге. Скорей бы уж поехать! Захарка испытывал нетерпение.