Высоко-высоко над облаками, среди бескрайности неба таится воздушный архипелаг — государство Бальмирия. Множество небольших островков соединяются друг с другом мостами, вместо деревьев здесь красуются фигурки: белые, точно их вылепили из снега. Дома круглые, с лиловым оттенком. Вот в одном из них живет гриф по имени Милт.
Точнее жил, потому что я пишу о том, что было давно. Гриф тогда еще был достаточно молод: всего сто пятьдесят три года от роду. Он имел поместье в виде большого острова и занимался поэзией; строки рождались в его голове чаще всего при ходьбе, поэтому размер острова имел к творчеству Милта самое прямое отношение.
Однажды, когда поэт обошел периметр своего поместья в пятый раз, до него снизошел призрак какой-то очень будоражащей мысли. Но он не мог ее разгадать. Голова чуть не лопнула от напряжения. Как только в ней возник примерный образ, гриф со скоростью молнии достиг другого края острова, где стояла его творческая беседка.
Хищной лапой схватив пишущий инструмент, он стал карябать на пергаменте из спрессованных листьев зигзагообразные каракули. Перья на его крыльях растопырились, взгляд стал отрешенным. Пролетал бы кто-нибудь мимо, верно решил бы, что поэт сошел с ума.
***
День растворился в полумраке, и только тогда гриф пришел в себя. Перед ним лежало несколько исчирканных листов со множеством правок и переделок. Милт окинул их беспомощным взглядом. Жгучее чувство, что толкнуло его на все это, улетучилось. Строки стали чуждыми. Гриф еще несколько минут пытался что-то с ними сделать, а затем, фыркнув от раздражения, покинул беседку.
Он не возвращался несколько дней. Гостил у знакомой, что проживала в другой части Бальмирии. Гриф не желал даже вспоминать о строках — они ввергали его в тревожность. Но в какой-то момент в голове вдруг взяло, и что-то само собой сложилось. Он еще не знал, что именно, но ощущал холодноватое покалывание в мозгу.
Рукописи лежали на месте, хотя гриф не удосужился сложить их в ящик стола. Дело в том, что обычно ветра сносили отсюда все, что оставалось без присмотра. А на сей раз воздушные потоки будто специально сторонились острова поэта.
— Это знак! — прошептал Милт, изучая пергаменты. Он достал чистый лист бумаги и составил новые строчки. Получилось короткое стихотворение.
***
— Сестра моя — торжественно проговорил гриф, — я попробовал себя в новом жанре. Я написал пророчество.
Птица-гриф снисходительно вздохнула. Она уже ничему не удивлялась, ведь брат постоянно зачитывал ей свежие стихи.
— Вот послушай, — произнес поэт:
Будет жить игрин в то время,
Где средь смертных нет меня,
И отыщет этот гений,
Средство от безвременья.
Из Бальмирии любимой,
Наземь он отправится,
В помощь восемь невидимок,
Враз при нем появятся.
С ними он — большая сила,
Что способна, верю я,
Подарить земле светило —
Школу Претворения.
— Много ли можно понять из этого послания? — сестра приподняла надбровную дугу.
— О чем это ты, дружище? — пропыхтел зеленый дракон, близкий друг Милта, когда услышал стихотворение.
— Я, несомненно, уважаю твое творчество, Милт, но верить в силу предвещания от того, кто не является пророком, я не могу, — сухо проговорил игрин, правитель Бальмирии.
— Ох, дорогой мой грифончик, — сказала драконица Лорнелья, признанная предсказательница, которой Милт поведал все мельчайшие подробности своего пророчества, — не вижу я, сбудется, аль не суждено ему... Не все так просто с пророчествами, знаешь ли... м-да. Не каждое имеет шанс на исполнение. Не уверена, что царица Судьба вообще допустит такое, чтобы в нашей Мистифии появилась школа Претворения. Ведь это грозит нарушением баланса. М-да... А знаешь что? Слетай в Таймению. Может быть, они позволяет тебе заглянуть в будущее. Только соври, что это не школа Претворения, а какой-нибудь там ледяной замок равновесия... или еще что-то такое невнятное... Узнают о школе, могут воспрепятствовать ее появлению.
***
Таймения — это страна, где посредством управления временем тайно подменивают события. В столичном замке, на самом верхнем этаже расположены огромные часы, через которые можно перенестись в любую эпоху. Их называют Хроно-часы.
— Невозможно, — строго произнес министр иностранных дел Таймении.
— Даже просто взглянуть? — пробормотал гриф.
— Это тебе не увеселительная прогулка, Бальмирец Милт.
— Но разве вы сами не сочтете важным увидеть снежный замок равновесия, узнать, что такой будет?
— Так, скажи хотя бы когда его построят?
— Ой, а я и не знаю точного времени... Известно только, что меня уже не будет.
— Ну и чудной же ты, поэт! Зачем, спрашивается, летел... Зачем потратил столько моего внимания, если неизвестна дата. А жизнь твоя может прерваться тут же, если будешь рьяно пытаться проникнуть к Хроно-часам. Не объяснять же тебе, в самом деле, что если бы у всех была свобода перемещаться во времени, то... в общем дошло бы того, что сами Хроно-часы развалились бы вместе со всем нашим миром.
Милт возвращался на небо очень растерянным. Мысль, что он не сможет убедиться в истинности пророчества тяжелела камнем в его душе. А еще после разговора с министром у него остался неприятный осадок — чувство собственной глупости. Даже если бы подпустили его к часам, ничего бы это не дало. Гриф не смог бы четко сказать, в какое время перемещаться.
— Ну ладно, Милтоша, — произнесла сестра поэта, — что из-за этого теперь всю жизнь с серыми глазами ходить будешь? А знаешь, что я тебе предложу, начни сам воплощать свое пророчество.
***
Остаток жизни гриф посвятил тому, что писал труды для будущей школы. Он делал это со страстью, ни на минуту не усомнившись в том, что его пророчество верное. В последние минуты жизни за ним пришел дух в размытом образе человека. Он сказал:
— Сейчас ты, верно, не узнаешь меня. Но при жизни мы были знакомы. Сбылось твое пророчество. Не буду вдаваться в подробности того, как я оказался в будущем и как вернулся обратно. Лучше покажу тебе это.
Он прислонился своей полупрозрачной ладонью ко лбу поэта, и тот увидел прекрасный белоснежный замок. У крыльца толпились дети, а над входом красовалась надпись "школа Претворения".
28.01.20
©Олег Сунцев, 2020