Звучит музыка Глинки «Вальс-фантазия».
Высится высокий частокол, ограда Читинской тюрьмы. Зима.
Мария Волконская, оглядываясь, подходит к часовому и незаметно, сует ему в руки деньги. Бежит вдоль частокола.
Голос Волконской.
- Так как свидания наши с мужьями были разрешены только два раза в неделю, мы ходили к тюремной ограде: здесь мы виделись и разговаривали с нашими заключенными.
Звучит голос Пушкина:
Тебе – но голос музы темной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, непризнанная вновь?
Волконская бежит вдоль частокола , часто оглядываясь. Руками ощупывает щелку в заборе, приникает лицом, опять оглядывается, как бы слышит долетающие строки.
Ветер с Невы. Парапет набережной, облокотясь, стоит Пушкин, смотрит вдаль. На плечи накинут плащ, цилиндр в опущенной руке.
Перед ним вырисовывается контур напротив Петропавловской крепости.
Голос поэта продолжает звучать:
Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе –
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
Поэт медленно идет вдоль набережной, на ходу надевает цилиндр. Он удаляется, за ним вырастает огромный контур Петропавловской крепости.
Частокол читинской тьмы.
Голос Нашей современницы. Она тоже идет вдоль частокола.
- Волконская ловит слова, греет руки, дыша на пальцы, оглядывается. Приближается часовой, он взмахнул рукой, подал знак. Она пошла вдоль забора.
Появился комендант Лепарский, посмотрел ей вслед. Так и остался стоять.
И музыка перестала звучать.
Слышен колокольчик тройки фельдъегеря. Ночь. Лунный свет.
Частокол тонет в лунном свете.
Тиха заснеженная улица деревни. Виднеется черным контуром дом коменданта напротив тюрьмы.
По улице, кутаясь от мороза, идет одинокая женская фигура в темном.
Голос поэта:
МАЗЕПА
Скажи: отец или супруг
Тебе дороже?
МАРИЯ
Милый друг,
К чему вопрос такой? Тревожит
Меня напрасно он. Семью
Стараюсь я забыть мою.
Я стала ей в позор, быть может
(Какая странная мечта!),
Моим отцом я проклята,
А за кого?
МАЗЕПА
Так я дороже
Тебе отца? Молчишь…
ГОЛОС ВОЛКОНСКОЙ
Наше спокойствие было нарушено прибытием фельдъегеря, который приехал с тем, чтобы увести одного из заключенных в Петербург, где он должен был подвергнуться новому допросу.
Вдалеке вырисовывается силуэт деревянной церкви Михайло-Архангельской церкви.
Волконская поднимается по ее ступеням.
В помещении церкви Волконская опускается на колени, шепчет губами молитву. Шла воскресная обедня.
За ее спиной послышался звук шпор. Она, не оборачиваясь, продолжает молиться.
Это прибывший фельдъегерь. Он низко наклонился, делая земной поклон, и проговорил тихо.
ФЕЛЬДЪЕГЕРЬ
Корнилович.
Потом выпрямился и быстро перекрестившись, выходит из церкви..
На Волконскую и курьера направлены глаза их разных углов церкви шпионов коменданта.
Звучат песнопения.
Волконская продолжает оставаться на коленях.
УЛИЦА. По ступеням лестницы спускались немногочисленные прихожане.
Выбежала Волконская. Следом за ней следуют два шпиона и их перекрестные взгляды.
Она тут же, на ступенях, оглянулась. Потом быстро спускается по ступеням лестницы.
Опять смотрит назад, встречается с глазами шпионов, и бежит по улице.
ГОЛОС ВОЛКОНСКОЙ
Это происходило в середине зимы, было 40* мороза. О, какой это ужасный холод и сколько здоровья он у меня унес!
Волконская добежала до дома Муравьевой на Дамской улице, влетела в дверь.
Муравьева, кутаясь в шаль, встретила ее в дверях.
МУРАВЬЕВА
Ну, что нового?
ВОЛКОНСКАЯ
Корнилович! – Выдохнула она.
МУРАВЬЕВА
Корнилович, Александр Осипович? Мы не можем так просто поверить курьеру. Но почему именно он?
ВОЛКОНСКАЯ
Еще он сказал, что должен уехать в ту же ночь.
МУРАВЬЕВА
А вдруг не один Корнилович? Мы не должны спать эту ночь. Мы должны убедиться своими глазами.
Все тихо. Ночь.
Волконская стоит у дома коменданта. Поглядывает на темные окна.
Мерцает блестками синий снег.
ГОЛОС ВОЛКОНСКОЙ
…я взяла на себя наблюдение за улицей, где жил комендант, так как тюрьма моемо мужа, где находился и Корнилович, располагалась недалеко от его дома.
Дом Александрины как раз находился в центре наших наблюдений.
Слабо освещена комната А.Муравьевой, пламя свечи отражается в темной окошке. Поднимается пар от самовара.
Входит Волконская, дышит на руки. Раскутывает шаль.
Муравьева с чашкой в руке стоит у самовара. Оборачивается, спрашивает ее.
- Ну, что, ничего нового?
- Ничего.
- Согрейтесь, Marie.
- Спасибо, - Мария берет чашку. – Который час?
- Два. Два часа – и ничего нового! Не может быть, чтобы курьер обманул нас.
- Какая ночь, Мураша, какая ужасная ночь, Alexandrine, я долго буду помнить эту ночь.
- Да поможет нам Бог! – Крестится Муравьева.
Врывается Каташа Трубецкая с клубом пара. Она задыхается от бега.
Муравьева бросается к ней навстречу. Поддерживает одной рукой, другой подает чай.
- Каташа, что нового?
- Надо скорее идти. – Волконская подходит к ней с другой стороны. – На почтовой станции какое-то движение. – Говорит она, пытаясь отхлебнуть из чашки. – Уже выводят лошадей. – Махнула рукой куда-то в сторону. И чуть не упала, Волконская ее поддержала. – Но всё скрытно.
МУРАВЬЕВА
Скорее, Marie, бегите к тюрьме мужа. Корниловича повезут оттуда.
Она начала одеваться.
- Мы сейчас, следом за вами.
ТЮРЬМА. Лунная ночь.
Волконская стоит спиной у частокола, ее темная фигура почти сливается с ним.
Из ворот тюрьмы тихо выходят казаки и офицер-фельдъегерь. Слышны их голоса.
- Мы не можем больше ждать, скорее уложите свои вещи. Вы должны ехать сейчас в Петербург.
Волконская замирает, стараясь быть невидимой, у частокола.
ГОЛОС ПОЭТА
МАЗЕПА
Скажи: отец или супруг
Тебе дороже?
МАРИЯ
О боже!
МАЗЕПА
Что ж? отвечай.
МАРИЯ
Реши ты сам.
МАЗЕПА
Послушай: если было б нам,
Ему иль мне, погибнуть надо,
А ты бы нам судьей была,
Кого б ты в жертву принесла,
Кому бы ты была ограда?
МАРИЯ
Ах, полно! Сердце не смущай!
Ты искуситель.
МАЗЕПА
Отвечай!
МАРИЯ
Ты бледен; речь твоя сурова…
О, не сердись! Всем, всем готова
Тебе я жертвовать, поверь,
Но страшны мне слова такие
Довольно.
МАЗЕПА
Помни же, Мария,
Что ты сказала мне теперь.
Пушкин. Полтава. Песнь вторая. 1828 год.
Ночь. У частокола появляются А.Муравьева и Е.Трубецкая.
Они тихо становятся вплотную к забору радом с Волконской.
ГОЛОС ВОЛКОНСКОЙ
- Была великолепная лунная ночь.
Она запрокидывает голову, глядя на звезды.
КАМЕНКА. Ноябрь 1820 года. Именины Екатерины Николаевны Давыдовой, бабушки
Волконской, матери генерала Н.Н. Раевского.
Рядом с домом с колоннами серенький домик-пристройка. Видно окно бильярдной в каплях дождя.
В комнате тихо, горят свечи.
На бильярдной столе, распластавшись, Пушкин пишет листок за листком. Его склоненная голова и курчавые волосы освещены мерцающим светом.
За дверью шаги, разговор, девичий смех. Это Маша, Елена, Екатерина.
ГОЛОС Е.Н.Давыдовой.
- Девочки, не мешайте Пушкину.
- Простите, gran maman.
- Девочки, подите в гостиную. Гости сейчас вернуться к столу.
Три девичьи фигурки со смехом убегают.
Слышен звук подъехавшей брички.
Пушкин проворно, легко спрыгивает со стола. Остаются разбросанные листки на полу.
Якушкин в дорожной одежде в сенях. Его встречает выбежавший Пушкин.
Якушкин попадает в его объятия.
- Возможно ли, Якушкин?
- Александр, ты давно здесь, в Каменке?
- Тысячу лет, мой друг…
Они проходят в бильярдную.
- Царь не дает мне свободы! – Подбирает с пола какой-то листок.
Якушкин тоже наклоняется , берет листок, читает.
- «Ура! В Россию скачет».
- Вы помните ссыльного Пушкина?
- Да кто же не помнит, кто же не читает.
- А, помните, нашу «Зеленую лампу»?
- Я помню.
- Увы, мой друг, когда-то еще свидимся… царь не дает мне свободы! – Говорит он полушутя и небрежно вскакивает на бильярдный стол. Он собирает листки.
- Что, ваша новая поэма «Кавказский пленник»?
- Поэма готова или почти готова. Милый моему сердцу, пленник…
- Прочтите.
- Не читается, что-то. – Он спрыгивает со стола. Подходит к окну. Приникает лбом.
Посеребренный легким инеем скат грота. Холодные вечерние сумерки.
Низкая дверь распахнулась, падает неяркий свет. Слышен хруст льдинок под ногами.
Выходят, пригибаясь, генерал Сергей Волконский, полковник Пестель, подполковник Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин.
Проходят тихо по дорожке к дому с колоннами.
- Это и есть, наверно, ваше Тайное общество. – Спрашивает Пушкин, не оборачиваясь от окна.
- Мне нетрудно доказать вам, что вы ошибаетесь. Я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало Тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединись бы?
- Напротив, наверное бы, присоединился.
- В таком случае, давайте руку.
Пушкин протягивает ему руку.
Тут Якушкин громко расхохотался.
- Разумеется, все это только одна шутка. – Якушкин тут же выходит.
ГОЛОС ПУШКИНА
Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка.
За дверью слышен голос. Это поет Маша Раевская.
Голос льется и льется, принося успокоение, унося печаль.
ЧИТИНСКИЙ ОСТРОГ.
Три женские фигуры застыли у частокола тюрьмы. Лунный свет падает на сугробы.
Приближается кибитка, лошади идут шагом, и колокольчики подвязаны, не звенят.
У ворот она остановилась. Все тихо
Наша современница застыла по другую сторону ворот.
НАША СОВРЕМЕННИЦА
Вышел из ворот Корнилович под конвоем казаков.
Член Южного общества, писатель декабрист. Он был приговорен к восьми годам каторги, в 1828 году возвращен в Петропавловскую крепость. В крепости написал историческую повесть« Андрей Безыменный» из эпохи Петра.
Корнилович тихо сел в кибитку. Кибитка тронулась. За ней вслед офицеры.
Кибитка поравнялась с застывшими фигурами трех женщин, стоящих у частокола. Муравьевой, Волконской, Трубецкой. Они слегка подались вперед, замахали руками и закричали:
- Счастливого пути, Корнилович!
- Да сохранит вас Господь!
- Не забывайте нас, Александр Осипович!
Корнилович оглянулся из кибитки с грустной улыбкой, одними глазами. Кибитка проехала дальше и скрылась.
Офицеры застыли с каменными лицами, но не проронили ни слова.