Пироги с капустой
В детстве мне приходилось каждое лето бывать на маминой родине – иногда с родителями, а иногда – без. Бабушка была довольно равнодушна ко мне: она любила двух других внучек, которые жили с ней. Не помню, чтобы она хоть раз приласкала меня или проявила какой-то интерес, называла «кацапкой», я слышала в этом что-то обидное.
Вся семья, мамин брат с женой и сама бабушка, много работали. Тетя Ольга уезжала с колхозницами ранним утром на грузовике в поле, где они пололи или убирали урожай до вечера. У нее были очень натруженные руки, черное от солнца лицо и, как я могла заметить, очень несчастливая душа. Она тайно выпивала, самогонку прятали от нее то в погребе, то в хлеву, но в конце недели она все-таки напивалась и тихо засыпала где-нибудь на сеновале. Слова в семье она не имела: командовали бабушка и дядя Володя, грубый деревенский мужик, который был лесником и тоже уезжал на подводе на весь день.
Бабушка – очень строгая, всегда озабоченная, «управлялась» по дому: кормила скотину, доила корову, готовила еду для семьи, полола огород. Еще бабушка обшивала всю деревню: фасоны повторялись – круглый воротничок, рукав-фонарик, в талию. Мерок портниха не снимала, размеры знала или определяла на глаз. Мои короткие платьица вызывали нарекания: «Ох, эти москали!» Мини в селе не приветствовалось. Еще бабушка лечила (ее первый муж был ветеринаром): могла вырвать зуб, поставить примочку из настоя трав, горилки или мочи. Она также очень вкусно пекла. Тесто заводилось в большом деревянном бочонке, пироги были с маком (мои любимые), с капустой и яйцами, их раздавали всей семье – нас было семнадцать. Бабушка пекла их в русской печи, учила нас, детей, лепить птичек из остатков теста, и запекала их тоже. Получалось красиво и вкусно.
Моя мама унаследовала умение печь. Когда я позже пыталась перенять рецепт теста, она говорила:
— Записывай, — и давала указания: «жменя», «полный совок», «на глаз», «ты должна чувствовать». Хорошо печь я так и не научилась.
С двоюродными сестрами я дружила. Мы ходили в лес за земляникой или грибами, где они очень споро набирали бидончики с ароматной ягодой, не кладя в рот ни одной, когда я, попробовав одну, не могла остановиться и просто ела. Грибы они тоже собирали мастерски: знали свои секретные места и никогда не звали друг друга или меня, если находили хорошее местечко. Как-то раз я наткнулась на Надю, которая, набрав полную корзинку белых, сняла платье и собирала в него «Це мое!» – сказала она и раскинула руки, увидев меня. Девочки искренне радовались, найдя красивый крепкий белый гриб.
Однажды нужно было пасти нашу корову, она была на сносях и не могла идти со стадом. Очень рано утром, взяв с собой узелки с едой, мы вывели ее со двора и пошли вдоль села в поле. Я, которая еще вчера просилась в пастухи вместе с сестрой, очень быстро заскучала. Ходить целый день за коровой оказалось не очень интересно: только мы присаживались на траву поиграть или почитать, как она, опустив большие рога, шла к нам. Надя, конечно, не боялась и отгоняла ее громкими грубоватыми выкриками, я же отбегала в сторону – и так целый день. Домой можно было идти только тогда, когда солнце начнет клониться к закату. Ночью я скатывалась с кровати: мне снилась идущая на меня корова с ее страшными рогами. Больше пасти корову я не хотела.
Кроме моей мамы и дяди Володи, у бабушки было еще двое детей: старший сын Сергей от первого мужа и дочка Людмила.
Семья дяди Сережи была совершенно другой: жили они по соседству и Галя, их вторая дочь, была моей подругой. Я больше любила бывать у них в доме. Там говорили спокойно и дружелюбно, шутили и смеялись. Дядя Сергей воевал и дошел до Берлина, где однажды, под самый конец войны, ему воткнули топор в спину, между позвоночником и ребрами. Он спустился в подвал дома, чтобы осмотреть его, тогда-то кто-то сзади и попытался его убить. Он отлежал в госпитале, вернулся домой. Через месяц на станцию районного города пришел состав: на открытой платформе был груз, предназначенный ему, им же из Берлина и отправленный. Бабушкина изба наполнилась немецкими трофеями: одежда, обувь, ткани, швейная машинка, велосипеды и много чего еще. Мама моя ухитрялась носить все: мало или велико – неважно. Дядя Сережа и тетя Люда завоевали много боевых наград. Тетя Люда отслужила на фронте медсестрой, у нее четверо детей, муж – учитель. Отца в семье все боялись. Он не кричал, но спрашивал с них строго за все. Дети были очень воспитанными и добрыми.
На окраине леса, неподалеку от дома, у старой мельницы, пробегала небольшая речушка, весело журча под мостком без перил, по которому иногда проезжали подводы. Таинственно чернели неподвижные лопасти мельничного колеса, мы крутились на маленьком песчаном бережке, а вместе с нами всякая птичья живность: гуси, утки. Мы сюда прибегали часто, хотя поплавать, как у нас на речке, было и нельзя, но мы баловались, брызгались и было весело. Лето на Украине теплое, благодатное.
Вечерами на деревенской улице большое движение: пастухи гонят стадо. Коровы рогом открывают калитки и заходят во дворы, детвора тонкими прутиками загоняет гусей и уток. Женщины идут к колодцу с коромыслами на плечах: вода вкусная и прохладная.
Сестра Лена, чуть помладше меня, красивая, с большими карими гла-зами, опушенными густющими ресницами, с длинной и толстой косой, – любимица бабушки. Я с модной челкой по самые брови. Лене моя челка нравится, она крутится перед зеркалом, прикладывая кончик косы ко лбу, имитируя челку.
— Тебе пойдет, давай я тебе отрежу! — предлагаю я.
— Давай! — она притащила бабушкины портняжные ножницы.
Намочили волосы, расчесали на лоб и я отхватила, немного кривовато, но ничего, подправила еще. Лена счастлива: она теперь модница, как городская сестра.
К ужину собирается семья, тетя Оля видит Лену с челкой и с размаху бьет ее по лицу: «Это что еще такое!?»