6. В эвакуации

             

На шестой день пути несколько семей, в том числе нашу, высадили на станции Чиили Ташкентской железной дороги,районном центре Кзыл-Ординской области и мы начали именоваться эвакуированными. Подселили нас к старику и старухе в отдельную , смежную с хозяевами комнату. К нашему счастью, старики оказались сосланными кулаками.Они всё умели. Построили себе приличный глинобитный дом; сложили печи, которые никогда не дымили,хорошо грели и на них быстро готовилась еда. В хлеву жили корова , безотказный ишак и куры.

 В собачьей будке обитал цепной, но красивый и умный пес Пират, с которым мы сразу подружились. Но вскоре Пират исчез, а я боялся спросить куда.  В его будке поселились две легкомысленные шавки. Рыжую звали Бутуз, черную- Жучок. Весь день они где-то мотались. Вечером хозяйка их долго сзывала, напевно выкрикивая: " Бутуз-Жучок, Бутуз-Жучок, Бутуз-Жучок..." Небольшой сад давал хороший урожай вишни и сливы. Рядом протекал арык, над ним в теплое время кружились огромные стрекозы. Вся усадьба была обсажена быстро растущими тополями и окружена плетнем. Огород и пасека находились в нескольких километрах от дома.

 Дед часто по утрам запрягал ишака и уезжал на весь день. Возвращался всегда с добычей- то кормами для скота, то дровами-
знаменитым  саксаулом. Был дед прекрасным рыбаком и охотником. В речке Чиилинке, впадающей в Сыр-Дарью, ловил он крупных жирных сазанов и вялил их на зиму.
С охоты в предгорьях привозил изредка красавцев фазанов. Я поначалу путался - кто фазаны, кто сазаны.

 До сих пор не могу забыть картины: вечереет, солнце приближается к горизонту, откуда- то появляется свежий ветерок, а серый ишачок тянет домой серую телегу с саксаулом, на сером саксауле - дед в сереньком ватнике. Саксаул - удивительное растение, но нас оно интересовало только как топливо. И это было прекрасное топливо с высокой теплотворной способностью, правда, рубить саксаул было тяжело, древесина очень плотная.
 Из дикорастущих запомнился еще сказочно красивый, особенно когда он цвел мелкими сиреневыми цветочками, кустарник джангил. У джангила  очень ровные ветки благородного красного цвета, из которых делали тросточки и кнутовища. Мои воспоминания о нелёгких годах эвакуации окрашены сиреневым цветом этого таинственного растения.
 Я побывал во многих местах нашей бывшей необъятной родины и за её пределами, но джангил не попадался мне на глаза...
Спустя многие десятилетия я узнал, что джангил широко распространён и в дикой природе,и как декоративный кустарник,но имеет другое звучное имя ТАМАРИКС.
   Еще в Чиили росло много джиды, деревья с серебристыми  листочками, что-то на подобие маслин, с желтыми сильно и приятно пахнущими цветками. Плоды были мелкие, сладковатые и съедобные. Такие деревья не редкость и на Украине. Весной в барханах за поселком недолго цвели тюльпаны.

Хозяин ни минуту не сидел без дела, был молчалив, но приветлив. Насколько стары были наши хозяева, не помню, но трудились они без устали, как то умело и красиво. Хозяйка была раза в два толще деда и любила покомандовать. Вскоре они провели небольшую реконструкцию внутренних помещений и мы оказались в отдельной комнате с собственным входом, печкой, сенями, репродуктором и туалетом во дворе. Их дети работали на железной дороге и жили отдельно.

 Вообще Чиили возник как инфраструктура железнодорожного узла. Рядом с нами жила группа геологов, ее называли  ванадиевой партией . Она была окружена ореолом романтики и секретности. В хорошую погоду были хорошо видны горы, в которых геологи искали ванадий, стратегический металл.

    Итак, мы стали жить в крохотной комнатке почти со всеми удобствами в доме  по ул. Кирова 1. В поселке было одно культурное заведение - клуб железнодорожников и мама решилась устроить там сольный концерт. В это время в Чиили приехал брат Фима, который хорошо играл на пианино и он с радостью согласился аккомпанировать. Концерт прошел с большим успехом, зал был заполнен эвакуированными, ссыльными интеллигентами и местным начальством . После концерта  маму пригласили в райисполком и предложили работу в плановом отделе. Мама согласилась, хотя представление о работе плановика имела весьма смутное. Тем не мене как-то справлялась. Тетя нашла работу и надо было решать, что делать со мной.

И решили- отдали меня, семилетнего, в школу № 12 Ташкентской железной железной дороги в 1 "А" класс. Было это в середине октября. Был я самым младшим в классе  и пропустил много занятий, но не унывал, т. к. считал учебу разновидностью игры. Дорога в школу проходила по длинному бугру, или " бугутику", как говорили местные,  пересекающему половину поселка . Слева и справа были болотца  с непрестанно поющими лягушками и солончаки. До школы было минут 20 ходьбы в сухую или морозную погоду, в грязь идти было вдвое дольше и ужасно тяжело.

      Читал я  сносно и кое- как царапал пером № 86 по тетрадке в две наклонные линии. Учительница Алла Александровна была молодой, красивой женщиной и все было прекрасно. Я с нетерпением ожидал первой оценки и, наконец, она появилась. В конце домашнего задания сияла красивая надпись прелестными красными чернилами, сделанная рукой Аллы Александровны. Что там было написано я не понял. Окрыленный фактом получения первой оценки, мчался я домой. Тетя, посмотрев тетрадь, не разделила почему-то моей радости и сообщила, что я получил " Оч. плохо", что означает " Очень плохо" и худшей оценки  не бывает.

 Вскоре я втянулся в учебу и стал получать хорошие оценки по всем  предметам. В первых двух классах учили: русский письменно и устно, чтение, чистописание, арифметику, рисование. На полном серьезе,
но не долго, проводились уроки пения. Учителем был  пожилой эвакуированный скрипач, который скоро исчез куда-то. На память о себе он оставил песню " Мы с железным конем все поля обойдем...",в которой сообщалось, что " наша поступь тверда и врагу никогда не гулять по республикам нашим". Как в воду глядел Лебедев-Кумач: немцы " гуляли" в это время по половине наших республик.

Один раз возили нас на уборку хлопка, работа была не из легких и мы еще больше зауважали пионерку Мамлакат.

 До конца осени  почти ежедневно давали на большой перемене по куску яблочного мармелада, но скоро его запасы кончились. Начинались голодные времена. Еще в октябре можно было запастись дешевым рисом, но у нас не было денег. Мама решилась продать свои часики, но к этому времени рис вздорожал раз в десять. Хлеб по карточкам давали бесперебойно. Иногда удавалось недорого купить рыбу. Мне особенно нравились сомы со своеобразными хвостами. Однажды рыбацкая артель выловила сома весом в несколько центнеров (таковы были слухи). Сома сдали в столовую и несколько дней райцентр питался  этим монстром по карточкам. Большим лакомством считался курт- сильно просоленный творог из топленного молока, скатанный в шарик и высушенный на солнце.

Хозяева поставили к нам в сени бочки и заставили , спасибо им, заквасить капусту и засолить неспелые помидоры. Купили несколько крупных тыкв и дыни по вполне доступной цене и немного риса. Тыквы решили оставить на весну и стали использовать их в качестве табуреток. Запасы постепенно таяли и иногда приходилось ужинать дынными семечками, от которых болел язык . Совершенно не помню, давали ли, кроме хлеба, другие продукты по карточкам. Что- то покупали
на рынке.

 В начале 1942 года мама заболела сыпным тифом. Хозяин запряг ишака, уложил маму на телегу и  укутал, хозяйка вынесла банку меда (!) , отдала маме в руки и сказала " Кларка, смотри чтобы мед у тебя не сперли, держи банку при себе и все время ешь понемногу и тогда выздоровеешь, ну с богом". Больница находилась километров в пятнадцати от Чиили в  колхозе " Первое Мая". Председателем там был известный рисовод, Герой Социалистического труда, кореец.

 В больнице работало несколько талантливых врачей, его соплеменников. Как попали корейцы в Среднюю Азию? В 1937 году начались конфликты с Японией. Советская власть, руководствуясь нелепым предположением о возможности сотрудничества советских корейцев , проживавших в Приморье, с японцами, насильственно переселила десятки тысяч людей в Среднюю Азию. Насильственное переселение  всегда сопряжено со страданиями и гибелью людей. Но когда большевики считались со своим народом? Труженики и умельцы, корейцы стали настоящими маяками в сельском хозяйстве Казахстана и Узбекистана.
      Благодаря врачам и бабкиному меду мама выжила. Кстати говоря, в этой же больнице, но позднее, хирург по фамилии Ким , на которого молился весь район, успешно прооперировал тетю. Перед операцией, не веря в успех, она с нами попрощалась и на томике Пушкина написала карандашом завещание-наставление для меня. Потом пришлось ей тщательно стирать написанное.

Лекарств, кроме противомалярийных акрихина и хинина, практически не было. В аптеке из каких-то остатков готовили микстуры и … ароматный зубной порошок, который я частенько заглатывал- кальция, видать, не хватало.
Стрептоцид, красный и белый, а также сульфидин, которые считались панацеей от всех болезней, стали легендарными и совершенно недоступными. Мыло было на вес золота, при стирке белья использовали золу.

О школе почти не осталось воспоминаний. В классе было около сорока учеников, человек пятнадцать из эвакуированных.
Местные дети, их родители и учителя относились к нам очень доброжелательно и даже гостеприимно, несмотря на проблемы, возникшие из-за нас. Спустя десятки лет я стал часто ездить в Москву и, как положено было в командировке, какое-то время уделял покупкам, стоял в очередях. Противно вспоминать, как некоторые шикарные москвички просто ненавидели приезжих за то, что они создают очереди.
В школе кончился запас тетрадей, при свете коптилок писали на газетных листках. Учебников не хватало и в дело пошли предназначенные к уничтожению книги из-за упоминания в них имен вчерашних героев - сегодняшних врагов народа. У меня в учебнике истории был залит чернилами портрет маршала Егорова, но прочитать фамилию все же можно было.

Несколько моих соучеников потеряли на фронте отцов. Учителя, как я сейчас понимаю, очень тактично  и умело успокаивали осиротевших ребят, внушая им гордость за геройски погибших. Недалеко от нас находился райвоенкомат и его двор часто заполнялся мобилизованными и их близкими. Заунывно звучали струнные инструменты , повизгивали гармошки. Что-то ели, что- то пили. Потом наступали тяжкие минуты прощания. Бегающие в ожидании подачек собаки вдруг замолкали. Ребят строили и они с песней шли на вокзал.  Мы заходили в опустевший двор и в продуктовом ларьке покупали себе по стакану морса.

Из Харькова мы привезли восемь ( из девяти) томиков Пушкина карманного формата, прекрасно изданных издательством   "ACADEMIA" , " Приключения барона Мюнхаузена" и " Военную тайну" Гайдара. Быстро одолев Мюнхаузена и Гайдара, я принялся за Пушкина. Начал, почему-то с " Бориса Годунова" и меня очень смешила сцена на Девичьем поле Новодевичевого  монастыря:

Один, тихо.
О чем там плачут?

Другой.
А как нам знать? то ведают бояре,
Не нам чета.

Баба с ребенком.
               Ну, что ж? как надо плакать,
Так и затих! вот я тебе! вот бука!
Плачь, баловень!
( Бросает его об земь. Ребенок пищит.)
         Ну, то-то же.

Один.
           Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.

Другой.
          Я силюсь, брат,
Да не могу.

Первый.
Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.

Второй.
Нет. Я слюней помажу...

Еще я был в восторге от сцены в корчме на Литовской границе.
Читаю эти восемь томиков уже почти семьдесят лет. Недавно по телевидению проводился  конкурс под странным  названием " Имя Россия". При всей сомнительности этой затеи я все же был уверен, что человеком, олицетворяющим Россию, назовут Пушкина. Увы, результат ошеломляющий и ставит под сомнение ожидаемое светлое будущее России.

Ежедневно слушал я по репродуктору сообщения Совинформбюро, что-то отмечал на карте. Сколько радости было, когда
в  феврале1942 года освободили Харьков и сколько горечи, когда его вновь сдали! Мы усиленно собирали металлолом, хотя в поселке его почти не оставалось. Однажды мне повезло , я добыл килограммов 10 ржавой проволоки и еще чего-то и с " огромным патриотическим подъемом " тащил волоком это богатство в школу. По дороге  усиленно соображал, на какую
часть танка хватит моего металла. С энтузиазмом и искренней любовью к Сталину мчался вприпрыжку на майские и октябрьские демонстрации.

Любимой домашней игрой были т.н. " блошки". Блошки были выполнены в виде деревянных дисков, похожих на чечевичные зерна, но диаметром 10-15 мм. Щелкая одной блошкой по краю другой , последнюю заставляли прыгать по столу. При этом попрыгунья  должна была накрыть вражескую блоху. Изящная коробочка с блошками прошла долгий путь: Харьков- Чиили -Харьков- Шверин. В школе на переменах развлекались  игрой в лянгу. Лянга представляла собой кусочек шкуры с мехом, к которому крепилась свинцовая пломба. Европейский аналог имел название жесточка. Были виртуозы,которые могли бессчетное количество раз подбрасывать лянгу ногой, не роняя ее на землю. Пользовалась популярностью общеизвестная игра на деньги, под названием " буц". Я увлекся лазанием по деревьям и много времени
проводил среди веток; свободно взбирался на телеграфные столбы. Других спортивных достижений не было.

Летом жилось хорошо, несмотря на жару. Поселок был изрезан сетью арыков, снабжавших водою огороды. У нас тоже был огород. Выращивали картошку, арбузы, тыкву, всякую огородную мелочь. Росли у нас потрясающего вкуса и аромата круглые дыни, сорта " колхозница". Наша хозяйка слышать не могла этого слова. Местные называли этот сорт ангелейками. Огород находился недалеко от дома. Придешь туда утром, принюхаешься и сразу определишь  где находится спелая дынька.
Росли и другие, более поздние сорта.  Мы их резали на полоски, срезали кожуру и вялили на солнце. Затем сплетали из
полосок косички. Так получалось знаменитое лакомство с длительным сроком хранения.

 Пошел я как-то в огород, взял с собой кетмень, надо было окучивать картошку и бидон, надо было купить керосин. Керосиновая лавка была по пути и
керосин в ней был всегда. Поработал я в огороде, подхожу к лавке и тут на меня  бросается большая собака и, ни слова ни говоря, кусает за левую ногу. Керосинщик испугался, он видно не ожидал от своей псины такой подлости, хорошенько огрел  палкой и пообещал подарить ее корейцам. Иду я домой, кетмень на правом плече, бидон в левой руке и из левой ноги сочится кровь. Иду, задумался о чем-то, потом смотрю- у арыка, в двух шагах от меня , как бы поджидая, вертикально вытянулась небольшая изящная змея. Называлась она в народе "стрелка" и пользовалась нехорошей репутацией за свою ядовитость и стремительность. Пару секунд раздумывал рубить или не рубить ее кетменем. Слава богу, хватило ума тихонько обойти опасную красавицу. Неприятные инциденты этого дня были исчерпаны. Уколы от бешенства решили мне не делать. Ограничились тем, что мама ежедневно в течение месяца навещала керосинщика и справлялась о психическом здоровье  подлой твари.

Жизнь не радовала разнообразием, поэтому любое мелочное событие доставляло радость.
Нашел на улице химический карандаш, грифель которого при соприкосновении с водой окрашивался не в фиолетовый, а в красный цвет и можно было приготовить красные чернила.
Я любил разбивать камни и рассматривать сколы и один раз обнаружил в камне металлическое блестящее вкрапление. Решил, что это и есть ванадий, так необходимый стране и его залежи, наверное, возле места, где я нашел камень. Побежал к геологам- они были в экспедиции. Понес в школу, но учительница не проявила интереса к моему открытию.

    На железнодорожной станции под навесами иногда появлялись горы коконов тутового шелкопряда. Основная их масса  была белого и желтого цвета. Реже попадались коконы розовые и голубые. Сторожа разрешали нам брать их понемногу для коллекций.

     В каких-то развалинах нашел несколько палочек сургуча, судя по надписи, еще с царских времен. Прихожу домой и показываю находку хозяйке, которая ее очень заинтересовала  и она предложила поменять сургуч на кусок меда в сотах.
Жалко было расставаться с сургучом, но сделка состоялась. Через пару дней заходит к нам бабка- сама не своя, руки трясутся, лицо красное. Ну, думаю, может быть с сургучом что-то не так? Ведь мед я уже съел! А она говорит дрожащим голосом " Юрка идем, я тебе что-то покажу". Заводит в сад , а там под забором лежит кошка с отрубленной головой, рядом
топор.  Бабка и говорит "Это я ее порешила за воровство сметаны. Сколько раз я ее, заразу, предупреждала, сколько разучила (била), а сегодня не стерпела, прости меня, Господи !"

Вообще хозяйка относилась ко мне хорошо, а может быть даже,хочется верить, немного любила. Частенько подбрасывала мне что-нибудь съедобное. Я пытался отказываться, но она каждый раз внушала мне известную житейскую мудрость:
" Дают-бери, а бьют- беги!"

Где-то в 43 году мама перешла работать в Райпотребсоюз товароведом. Работа была тяжелая, а порою и опасная. Приходилось ездить в командировки в Кзыл-Орду и сопровождать грузы, в том числе продуктовые. Мама запиралась в вагоне изнутри, снаружи вагон тоже запирали и опломбировали. Хорошо, ехать было не долго. Сотрудникам райпотребсоюза,
в ведении которого были магазины, удавалось иногда приобретать по карточкам крупы и даже сахар! А один раз дали твердые-претвердые пряники, но необыкновенно вкусные. Наверное случайно залежались с довоенного времени. Количество пряников от меня тщательно скрывалось, выдавали по одной штуке и при этом каждый раз клялись, что
пряник последний.

 Перед каким-то праздником мама взяла меня  на вечеринку. Помню длинный стол, на котором стояли огромные миски с пюре и жаренной свининой, между мисками- невзрачные бутылки с водкой и ситро. По моим тогдашним понятиям, так выглядели царские трапезы. Я съел тарелку пюре и пару кусков мяса, и сколько меня ни уговаривали взять еще, категорически отказывался.  Голодной зимой 1946 года, уже Харькове, я часто и с досадой вспоминал об этой  вечеринке  упущенных возможностей.

Бывший мамин начальник , известный харьковский журналист и хороший человек  А. Каштаньер предложил маме стать собкором по Чиилинскому району издаваемой в Кзыл-Орде газеты. Это давало возможность дополнительно чуть-чуть подзаработать.

Вскоре мы расстались с нашими хозяевами и перебрались в большую комнату казенного, но все равно глинобитного домика. Там у меня появился сосед, рыжий мальчишка, мой тезка. Он жил с матерью, которая служила
охранником в Госбанке и носила полувоенную форму. На поясе гордо болталась кобура с  браунингом. Женщина она была
добрая и разрешала играть с разряженным пистолетом. Свободными вечерами мы выходили на охоту. Ловили ежей. Наверное наша троица во главе с рыжей,в очках,кучерявой как и ее сын, женщиной   с пистолетом и электрическим фонарем выглядела очень комично. Ночью соседка разделывала дичь и утром на стол подавала зажаренных ежей.
Я долго отказывался от ежатины, но потом не выдержав соблазнительного запаха, согласился отведать экзотическое
блюдо. Было очень вкусно. Соседка радостно ходила вокруг меня и приговаривала "Ну видишь Юрочка, совсем как
курятина, совсем как курятина". Этот кулинарный эксперимент закончился для всех благополучно.

 Но от судьбы не уйдешь,через некоторое время я объелся не помню откуда взявшимся вяленым мясом и заболел паратифом. Лечили горьким лекарством, наверное хинином.
В августе 1943 года был освобожден  Харьков и появилась надежда на  скорое возвращение домой. Начался мой последний учебный год в Казахстане. Учился я хорошо, много читал и постоянно слушал радио, любил концерты по
заявкам радиослушателей, военные песни. Можно сказать что получал я знания из четырех источников: школы, радио, книг и от друзей-товарищей. Благодаря четвертому источнику я в совершенстве освоил ненормативную лексику, разобрался в понятиях и действиях, связанных с ее использованием.

 Выучил и по сей день помню десятки стишков, частушек, анекдотов дурацкого или оч-ч-чень неприличного содержания. Изучение фольклора и его воспроизведение я успешно продолжал и по возвращении в Харьков; о своем репертуаре расскажу позднее.

Как-то ранней весной 1944 года в Чиили привезли депортированных чеченцев, человек сто, в том числе стариков и детей.. Посадили их в кружок на промерзшую землю и выставили охрану. Просидели эти несчастные  трое суток. По утрам в круг заходили санитары и на носилках выносили умерших. Жители Чиили были в ужасе от происходящего, а мальчишки моего возраста... А мальчишки моего возраста придумали, что у чеченцев есть кинжалы  в серебряных ножнах, которые можно выменять на хлеб. Но хлеба не было, а тем более не было кинжалов. Нам было уже по 9-10 лет, а такое бездушие! Оставшихся в живых чеченцев распределили по району.

Завершился учебный год, я получил похвальную грамоту и с незаконченным начальным образованием стал готовиться к возвращению домой. Начальство пыталось устроить маме перевод на работу в систему харьковского потребсоюза.
Но из Москвы пришло направление на работу в Молдавии, это нас не устраивало. После выполнения каких-то формальностей, нам разрешили выезд в Харьков. Купили билеты. В середине августа вместе со скарбом прибыли  на вокзал.
За три года привыкли к Чиили ( поначалу мы говорили " Чили", путая с названием далекой страны ) и было даже немного
грустно расставаться. Но впереди был родной город!

 На вокзале - масса желающих вернуться в родные места. Когда подошел поезд, у вагонов началось что-то невообразимое. Нас провожала мамина знакомая, заведующая магазином райпотребсоюза, одна из ключевых фигур райцентра. В руках у нее была бутылка водки. Призвав нас к спокойствию, она протиснулась к проводнику , что-то сказала  на ухо и сунула ему в карман бутылку. Проводник  вызвал из вагона своего коллегу и указал на нас. Операция погрузки была выполнена молниеносно, не успев вызвать нездорового интереса у беспомощно мечущихся людей. Мы расцеловались с доброй женщиной, которая на прощание вручила маме бутылку уже знакомого вида, сказав, что в Харькове она очень пригодится. Затем налегке зашли в вагон, нам показали наши места и аккуратно расставленный багаж. Этот эпизод до сих пор стоит перед моими глазами с какой-то кинематографической четкостью.

В вагоне царила странная атмосфера; радость возвращения была перемешана со страхом перед завтрашним днем.
Где жить, как устроится на работу, как прокормиться в разрушенных городах и селах. Немножко поуспокоившись, соседи начали делиться историей своей жизни, рассказывать о живых и погибших на войне родных. Подъезжали к  Аральску. По вагону прошелся проводник и порекомендовал  пассажирам купить на остановке побольше соли, в Аральске она стоила копейки. Все засуетились в поисках тары. После Аральска наш вагон потяжелел не меньше чем на тонну.