На такси проехал «Дворянское гнездо», где получали в свое время прекрасное жилье мои коллеги по Совмину, тому, старому, который имел аббревиатуру «СССР». Но это была все-таки не наша епархия – ЦК партии. У нас все скромнее, правда, на Фрунзенской набережной построили несколько неплохих домов. Короткую улочку, соединяющую две крупнейшие магистрали – Профсоюзную улицу и Ленинский проспект, – выбрала для своего офиса-монстра крупнейшая в стране корпорация, куда спокойно перетек после отставки из Совмина Мосеев. VIP-этаж, картины на стенах (похоже, дорогие), в приемной несколько девочек, просто красавиц. Ко мне никакого интереса: не заказал номер на проезд машины, припёрся пешком, их шеф не дал команду на коньяк и тому подобное. Значит, гость в лучшем случае обойдется чаем или кофе.
Я сел напротив плазменной доски: признаюсь, первый раз видел такое телевизионное чудо. Держал в руках японский подарок – папку из крокодиловой кожи с ремешком, которую мне подарил Ватанаба, пресс-секретарь премьер-министра Японии. Вот на это они тут же обратили внимание.
– Боже, какая красота! Из крокодила? Какая расцветка! – щебетали, крутя в руках заморское чудо.
А я думал: «Что-то долго не принимает меня Владимир Викторович. Неужели еще помнит обиды? Ерунда, кто я для него был – так, мальчишка-выскочка без роду-племени, без капитала, связей и поддержки...»
Рядом со мной процветал сын личного фотографа премьера, именовавшийся спичрайтером, но делавший почему-то четыре ошибки в слове «впрочем». Было несколько старших офицеров службы безопасности, наглых, тут же начинающих справлять свой интерес, создавать бизнес-структуры, особенно совместные с иностранцами. Владелец конезаводов и других сельхозструктур (типа йогуртовых заводиков), став советником премьера, все передал своей жене. Один известный медиамагнат, посмотрев, как я кручусь словно белка в колесе на пресс-службе, пожелал идти сразу на должность министра печати. Не без участия Владимира Викторовича стал им. Думаю, что не за большие заслуги перед отечеством.
– Может, вам чайку-кофейку, пока Владимир Викторович занят? – это уже ко мне подошла длинноногая секретарша.
Я отказался, хотел сказать, что так в приличных домах не поступают. Но промолчал.
– А вы сказали ему, что я пришел?
– Да, он знает, просто у него еще остались люди после совещания...
«Смотри-ка, она симпатизирует мне! Ерунда, наверное, видела меня в Совмине. Тем более, она выглядит старше своих подруг по цеху», – стал я думать об этой миловидной девушке.
– А я вас знаю по Совмину. Я в приемной Мосеева работала дежурным секретарем.
– А сейчас вы кто?
– Заведующая приемной, референт Владимира Викторовича.
– Поздравляю с повышением!
– Вы не обижайтесь. На Мосееве практически все хозяйство. Он раньше десяти-одиннадцати часов ночи с работы не уходит.
Открылись сразу две широченные двери, из них выходило три человека. Чуточку сзади за ними шел Мосеев. Он попрощался за руку с гостями и направился ко мне. Я поднялся с дивана, низкого, неудобного, еле распрямил спину.
– Лена, последний раз говорю: замените диван! Вы что – глухая?
Протянул мне руку, кивнул, ни слова не сказал, повел как-то боком к себе в кабинет. Это было нечто! Прошли в сектор, назовем его так, левого заднего ряда. Там стоял журнальный столик и четыре полноценных кресла. Столик по размерам был как малый бильярдный стол.
– Что будешь? Я уже нахлебался всего, хочу рюмку чистой водки.
– Чай, лучше бы зеленый.
Он пошел в комнату отдыха. Шел долго. У огромного письменного стола остановился, нажал кнопку, сказал:
– Лена, зайди, обслужи своего любимчика! – и скрылся за дверью в стене.
Лена вошла с пылающими щеками, зачем-то надела очки в модной оправе. Подошла ко мне.
– Я не ослышался?
– Нет.
– И давно я у вас в любимчиках?
– Давно...
– Это, видимо, на фоне тех уродов, которые бродили возле вашей приемной.
– Нет, я вас знаю давно. Видела в доме отдыха с семьей, в бассейне, в буфете с журналистами...
– Вот черт, Лена, а я вас не помню, простите!
– Вы правда работать к нам идете?
– Нет, меня никто не приглашал.
– Как жаль! Вот мои телефоны, позвоните... В общем, надо поговорить. Я уже кое-что могу предпринять.
– Спасибо, вы так добры!
Вышел Мосеев в другой рубашке и новом галстуке, в руке он держал тонкий стакан со льдом. Видимо, это и была водка.
– Ну, заказал свой чай? Бегом, Елена, неча глазеть на свою неразделенную любовь!
Елена буквально выбежала из кабинета.
– Что, старый хрен, ты, наверное, и не знал, что такие молоденькие могут тебя еще любить?
– Да будет вам! Разыгрываете!
– Нет, дорогой. Я по своей Юльке понял, что в тебя еще можно втюриться. А ей всего-то тридцать один. Сын скоро в школу пойдет, мужа сама себе выбрала, говорила, что по любви. А я-то вижу, что он просто дебил. Но хороший дебил, охранником у меня был. Тебе уже сколько?
– Пятьдесят.
– Я так и думал, что ты младше меня почти на десять лет. Но суть не в этом. Суть в том, что она теперь на какое-то время как кошка прилипнет к тебе... Сиди и молчи! Я все это проходил, все видел. Но тогда проще было: не надо было сына и внука к школе готовить. Что думаешь?
– Юля – честолюбивый и перспективный человек. На фоне наших «гигантов» в кавычках, она имеет полное право возглавить новое настоящее пиаровское подразделение. Я об этом искренне и честно говорю. Даже готов быть у нее заместителем и всячески помогать ей. Она такой пробивной силы, что потянет такую же пресс-службу, какая у нас была в Совмине.
– А на хера ей это нужно? Ну подумай сам! Семья, худо-бедно, у нее есть, деньги – тоже, квартира – такая тебе и не снилась, свой загородный дом со временем я ей передам. Ну подумай, зачем ей пресс-служба? А может, ты хитришь? Зажег девку на фу-фу, а она на меня набросилась: «Помогай!» А это ты на самом деле свои интересы справляешь? Знаешь, что Клемашин никогда не поставит тебя руководителем самостоятельного структурного подразделения, вот и решил сделать обходный маневр.
– Владимир Викторович, я сейчас уйду. Меня в Комитет привел Пал Палыч, поручился за меня. Мы с Бородой не только прятались в Чутне в охраняемых гостиницах. Мы работали!
– Ладно, прости. Как мне, отцу, поступить? Ведь все может рухнуть у моей дочери.
– Не бойтесь. У меня, вы знаете, больная жена, я ее люблю, за нее отвечаю. Ну а если тридцатилетняя женщина захочет совершить акт сближения, то никакой отец...
– Да знаю, не трави душу! Одно утешение, что ты – свой, гарантированный, чистый. Может, даже благородный. А то, что ее невозможно остановить – я это знаю, по этому долбанному ассирийцу помню! Не знаешь эту историю?
Я отрицательно покачал головой.
Он пил водку маленькими глотками, думал. Я молчал. Что я ему скажу? Что сам мечусь между обязательствами и природой, которая нередко берет свое? Что никогда, ни при каких обстоятельствах, я не брошу свою жену? Он это знает, наверное.
– Ты бросил курить? – спросил он меня. – А мне иногда так хочется сигаретой подымить!
В это время в дверь вошла Елена с подносом, аккуратно расставила на столе приборы, чашки, заварной чайник.
– Ленок, принеси-ка мне сигарету! – бросил Мосеев тоном, не терпящим возражения, – одну, только мне.
– Сами нальете чаю? – спросила она меня.
Я кивнул и сразу стал разливать зеленый чай. Налил в чашку треть светло-зеленой жидкости, покачал ее из стороны в сторону и снова вылил в чайник.
– Что ты там колдуешь? – спросил Мосеев.
– Во всесоюзной газете отвечал за Среднюю Азию, четыре года не вылезал оттуда из командировок. Научился всякий чай заваривать.
– Уважаю тебя за творчество, читал твои заметки. На хрена ты полез на госслужбу-то? Писал бы да писал, главным редактором стал бы.
– И стал, и был, и новую газету экономическую создавал. Но уж так получилось. Тебе делают предложение, от которого нельзя отказаться...
– Вот что я предлагаю, – сказал Мосеев, и в голосе его зазвучали прорабские нотки, – о пресс-службе я Клемашину скажу. Это раз. Но пойдет с твоими документами к нему Юлька. Пусть сгорит, дура! А если не сгорит, то он сделает ее заместителем, а туда поставит своего "разведчика".
– Это мрак, Владимир Викторович!
– Ничего-ничего. Он старше тебя намного, пенсионер уже, помучает годик, максимум, народ и уйдет. Вот тогда, может быть, и Юлия Мишина подрастет, а?
– Реально, так может быть. А мне – уходить?
– А ты иди-ка к Гришке Ленскову! Он чудик, конечно, но работать с ним можно. Он глотку перегрызет за своего человека любому начальнику. Но ты должен пахать, реально помочь ему с аппаратными делами. Он буквально, насколько я знаю, зашивается. Тётеньки в секретариате не успевают, потому что их мало. Четыре инспекции, все наполеоны-гиганты, на козе не подъедешь... Не боишься финансистов-инспекторов?
– Я давно уже никого не боюсь. Я журналист, без куска хлеба не останусь.
– Это хорошо, даже отлично! И с Юлькой я тебя разведу, и новую должность приобретем. Ну-ну, опять нос начал воротить? Я же любя и для твоего блага. Нельзя же падать так, как вы с Бородой нае..., уровень надо держать! Он мудрила, генерал армии, а его сопляки-засранцы схарчевали в два приёма.
– Не его одного. Вашего шефа тоже проглотили эти ребята и не поморщились. А уж куда выше – премьером был! Вы рядом, с таким-то опытом! Макиавелли...
– Ладно, язва! Ты принимаешь такую конфигурацию? Тогда я звоню прямо сейчас Ленскову.
Он прошел за письменный стол, через минуту оттуда донеслось:
– Гриш, привет! Да, это я. Меня вот тут один посетитель Макиавелли обозвал. Даже не знаю, обижаться или радоваться. Андрюха Ермолов, не помнишь его? В Совмине, да, с Бородой служил в Чутне... Вот хочу его порекомендовать тебе руководителем аппарата, а? Да, ругался я с ним. Дак ведь с дураком и ругаться-то не будешь... Не знает он, конечно, финансы! Я что, знал ваши долбанные финансы и экономику? Надо было – освоил в пределах. Руководить надо! У тебя сколько народу? Вот видишь, а ты один. Нет, дорогой, начальник инспекции – не проводник твоей непосредственной политики, он исполнитель. А вот чтобы до него довести эту политику, идеологию и тэ дэ, нужен руководитель аппарата. Он же и спросит за исполнение твоих поручений и твоей политики... Вот и хорошо! Я знаю, что ты не отрицаешь роль аппаратной работы. Ты мне еще спасибо скажешь!
Они еще долго говорили о поездке в Европу, о туре с постоянной визой, о внуках, о каких-то литрах выпитого на юбилее. Наконец, расцеловались. Стукнув рычажком массивного телефонного аппарата, Мосеев встал и направился ко мне.
– Что, брат? Он помнит тебя, уважает – за Палыча-Бороду, за то, что ты остался с ним до конца, не спрыгнул с подножки. Он возьмет тебя к себе. Но запомни две вещи, прошу тебя. Он зануда и г.., каких свет не видел. Но должность у него в аппарате – действительный государственный советник, на нее не стыдно идти. Это первое. Второе – постарайся тихонько уйти от Юльки. Она закрутится, завертится, сама забудет, редко будет тебя видеть. Все пройдет. Ты можешь мне дать слово?
– Могу, если это не унизит мое достоинство. Вообще, я стараюсь достоинство блюсти...
– Дай руку! Григорию Ивановичу Ленскову позвонишь сам. Юлии скажешь, что к Клемашину со всеми бумагами пойдет она. Скажешь, так надо, так папа, то есть я, сказал. Научи ее всему, чтобы от зубов отскакивало. Ну, а теперь иди, огорчи свою вздыхательницу в приемной. Она почему-то уверена была, что я заберу тебя к себе. А, кстати, пошел бы? У нас сотрудники раз в десять больше получают.
– К вам – нет. А так, почему бы не рассмотреть, как вариант на будущее? Но мне приглянулся вариант с Григорием Ивановичем. Теперь уже о пенсии пора подумать. С армией – двадцать пять лет госслужбы, жалко терять. Вы-то свою пенсию успели оформить?
– Тютелька в тютельку.
– Небось, тысяч в сто?
– Бери больше! Но не скажу: говорят, плохая примета. Я еще ни одной пенсии не получил, первую жду.
– Да зарабатываете тысяч пятьсот в месяц сейчас?
– Бери больше, больше, брат! Вот если бы у тебя все это было, я бы еще подумал, не разменять ли мне Юльку на тебя.
– Пошляк вы, сударь!
– Иди, а то опять поругаемся!
Я вышел в приемную, увидел глаза Лены, наполненные радостью.
– Договорились? – спросила она.
– Да, но в другом месте.
– Как мне не везет...
Анонс повести - "Колесница".
Повесть выложена на странице автора.