ИСПЫТАНИЕ ИСКУШЕНИЕМ
Нет на земле живого существа Искушение – самый строгий
Столь жёсткого, крутого, адски злого, экзаменатор на нравственность.
Чтоб не могла хотя на час один, (Казимеж Хыла)
В нём музыка свершить переворота.
(У. Шекспир)
В период моей работы в должности заведующего учебной частью особенно большие трудности возникали у меня перед началом нового очередного учебного года в период приёмных испытаний. Стремление детей к овладению игрой на каком-либо музыкальном инструменте, желание родителей дать детям музыкальное образование в ту пору было столь велико, что конкурсам на поступление в единственную музыкальную школу в городе могли не позавидовать только что, может быть, столичные театральные училища.
Большие конкурсы были немалым искушением использовать острую ситуацию в своих корыстных меркантильных целях для тех, кто имел хоть какое - то отношение к реализации результатов приёмных испытаний. Многие родители готовы были на значительные жертвы, чтобы в будущем видеть своего ребёнка, как было принято говорить, «гармонично развитой личностью». Не берусь судить, как было до меня, но в мою бытность в должности заместителя директора школы по учебной части, это было очень заметно.
Некий «товарищ» Мулдашев К.М., бывший сначала заведующим городским отделом культуры, затем заместителем председателя горсовета, приглашал меня к себе «на ковёр» и, держа передо мной, как восточный факир, листок и приказывал запомнить все означенные на нём фамилии детей, которые непременно должны будут пополнить контингент учащихся нашей школы. После моего клятвенного заверения, что я всё твёрдо запомнил, волшебный ритуал оканчивался сожжением заветного листочка.
Особенно большие конкурсы были на отделении фортепьяно, поскольку к музыкальному образованию тянулись больше девочки, а они, в большинстве своём, хотели играть именно на фортепьяно. Не знаю, какое место в градостроительстве в то время занимал Фёдор Сергеевич Масленников, но он за поступление своей дочери на отделение фортепьяно, обещал мне, ни мало ни много, квартиру в строящемся кирпичном доме, чуть ли не в центре города. Конечно же, такие подарки судьбы не для моего характера. Даже, если бы я и решился на такой «подвиг», то только ради кого-нибудь из наших школьных работников. Кстати, Карл Филиппович Кремер в то время очень нуждался в жилье.
Дочка Фёдора Сергеевича конкурса на фортепьяно не выдержала и была принята в класс аккордеона. В учебных планах учащихся всех специальностей был обязательный предмет под названием «общее» или даже «обязательное фортепьяно». Учащийся любой другой специальности, показавший соответствующие успехи в овладении этим инструментом, по ходатайству родителей и подтверждению преподавателя общего фортепьяно возможностей данного ребёнка успешно заниматься на этом инструменте, вполне мог быть переведён в класс специального фортепьяно.
Фёдор Сергеевич оказался великолепным, общительным человеком - мы вскоре сдружились семьями, и приятное наше общение продолжилось до самого их отъезда на постоянное место жительства в Россию. О переводе девочки в класс фортепиано и о квартире мы больше разговоров не заводили, а вот в имеющейся у нас трёхкомнатной квартире Фёдор Сергеевич, в заговоре с моей супругой, организовал прекрасный косметический ремонт «за счёт фирмы».
В другой раз заместитель начальника местного отделения железной дороги Крахмалёв предложил мне поменять мою квартиру на более благоустроенную, более комфортную в нашем железнодорожном районе; (я, волею судеб, занимал квартиру, полученную по решению горсовета из жилищного фонда железной дороги). Для этого мне было необходимо устроить поступление в нашу школу сына одного из руководящих работников железной дороги в класс баяна. Ситуация была совершенно беспроблемной – никаких серьёзных препятствий не было. Вопрос с поступлением мальчика в музыкальную школу в этом случае решался предельно просто, будь у него хоть какой-то намёк на наличие музыкальных способностей. Мальчик же был «никакой», не за что было «зацепиться». Зачем же мучить ребёнка? (De nihilo nihil – из ничего ничего не получится.) И я, конечно же, отказал им и, разумеется, себе. Речь шла всего-то лишь о замене одной квартиры на другую, на более просторную и комфортную.
И вот очередная гримаса судьбы: дом, в котором была моя квартира, в скором времени пришёл в полную негодность и развалился, поскольку был построен на скорую руку и из «дерьмового» строительного материала. А вот если допустить гипотетически, что я принял бы парня в школу, въехал бы с «помпой» в новую шикарную квартиру? Через некоторое время выяснилось бы, что парня никак ничему научить невозможно и нужно от него избавляться, или, ещё того чище, он сам и его родители, убедившись в бесперспективности затеянного предприятия, откажутся продолжать обучение и, к тому же, как нередко бывало, одновременно обвинят школу в недобросовестном отношении к обучению их ребёнка. Как бы я выглядел? Нет, увольте! Мне это ни к чему. «Быть славным – хорошо, спокойным – вдвое лучше».
Volentem ducunt fata, nolentem trahunt –
Желающего судьба ведёт, нежелающего – тащит.
В отличие от меня хранительница нашего очага, выросшая в несколько отличных от моих условиях, никак не соглашалась с теми материальными благами, что предлагало руководство советской страны своим подданным. Одеваясь сама предельно скромно, она не могла допустить, чтобы её дети были одеты хуже других, чтобы они питались хуже других детей. Она и мысли не могла допустить, чтобы её муж, трудившийся на ниве культурного просвещения, заместитель директора (единственной тогда) музыкальной школы, секретарь партийной организации, мог появляться в «присутственных местах» хотя и в «невидимых миру», но штопаных носках. Срок носки моей военной одежды, в которой меня «выплюнули» в «цивильную» жизнь, где мне придётся полностью «обмундировываться» самому и неизвестно пока на какие средства, стремительно приближался к концу. «Цивильный» костюм, материал на пошив которого подарили мне при прощании мои курсанты, лишь слегка облегчал проблему. Поэтому Соня решительно и смело отмела все сомнения по вопросам беспрекословного соблюдения принципов, закреплённых в «моральном кодексе строителей коммунизма». Она виртуозно изобретала различные способы решения постоянно возникающих материальных затруднений, без промедления подключала все приобретённые выгодные знакомства, не забывая «стимулировать» и мои инициативы беспрерывными «воспитательными» беседами. Со временем, я решился набрать некоторое количество ребятишек, с которыми и стал заниматься на дому.
Так, в 1981-м году у меня появился такой ученик в доме по соседству, через дорогу, по улице Фурманова (тогда) №198 с такой интересной, то ли украинской, то ли белорусской фамилией – Дордий. Большого рвения к овладению игрой на баяне мой ученик не проявлял, да и способностей к этому нужных я у него не обнаружил. Постепенно первоначальный и без того не очень горячий интерес к музыке стал угасать как у ученика, так и у его родителей. А, скорее всего, одной из главных причин этому послужил зародившийся у родителей план переезда в такой район России, где можно было бы хорошо зарабатывать.
И тут перед ними встают проблемы с продажей квартиры, что осуществить по существовавшим в то время советским законам было очень даже непросто. Официально, как я помню, продавать квартиры, тем более ведомственные, было нельзя; надо было изобретать такой хитрый способ, чтобы переход квартиры от одного владельца к другому не выглядел банальной её продажей. Я так до конца и не разобрался в этих манипуляциях, но только помню, что с ведомственными квартирами никакие уловки не проходили. Надо было проявить максимум житейской изворотливости, чтобы найти ту лазейку (а она обязательно должна была быть), которая бы позволила благополучно протащить через неё свою хитроумную задумку.
Моя жена, узнав о проблемах соседей, тут же включилась в разработку «генерального плана» обмена квартиры Дордий на вневедомственную. Их квартира из трёх комнат на первом этаже, постройки 30-х годов с толстыми кирпичными стенами, высоким потолком Соне очень понравилась, и через короткое время операция по размену квартир началась. Недалеко от нашего района, в сторону центра города по ул. Фурманова отыскалась семья, которая согласилась пойти жить в нашу квартиру, поскольку в этом районе совсем недалеко от нашего дома жили родители одного из супругов, и обмен состоялся. Дордии заняли их квартиру. Наш шлакоблочный дом, простоявший около двадцати лет с небольшим «хвостиком», откровенно разваливался. Его жителям было обещано расселение в новые квартиры кирпичных, только что построенных в нашем районе, многоэтажек. Отделочные работы в них уже подходили к концу. А Соня квартире в новом доме предпочла квартиру Дордий в стареньком, но таком уютном двухэтажном домике на восемь квартир, расположенном в очень удобном месте, в окружении множества различной зелени.
Из всех способностей самая трудная
и самая редкая – это умение управлять.
(Соммери)
Первое время, в начале 60-х годов, музыкальные школы находились в ведении министерства культуры, а затем перешли под юрисдикцию Министерства просвещения. Плановое ведение хозяйства Союза, я так понимаю, требовало планирования наличия количества учащихся музыкальных школ в зависимости от финансовых возможностей Министерства образования в целом и областного отдела, в частности. Вначале какого - то учебного года, не помню, меня приглашает к себе заведующий Областным отделом народного образования тов. Сапаров И.С. и говорит мне, что, несмотря на открытие в районах области музыкальных школ, план по набору учащихся на новый учебный год, «спущенный сверху», находится под угрозой срыва. Вся надежда теперь только на нашу школу. Для нас это было более чем хорошей новостью, и я, не откладывая дела в долгий ящик, решил эту проблему немедленно. Только вот незадача. То ли тов. Сапаров не до конца разобрался в сложившейся ситуации, то ли по какой другой причине, это предприятие оказалось преждевременным и ошибочным. Как бы то ни было, но нарисовалась такая картинка: всю эту затею, а может быть даже аферу, (как посмотреть), затеял и «провернул» я сам, а «мсье» Сапаров, как бы и не при чём.
Меча карающего я избежал, лишь благодаря «умелому управлению» процессом естественного сокращения контингента по причине оставления школы детьми, которым пришлось не по душе совмещение занятий в двух школах одновременно, потери драгоценного, и к тому же немалого количества времени, необходимого для постижения музыкальной науки, лишая себя возможности как можно больше общаться со своими друзьями, «побалдеть», просто говоря. Нередко желание приобщить детей к музыке у родителей было значительно больше, чем у самих детей. Освободившиеся места тут же заполнялись детьми, уже принятыми, как бы по ошибке, и обучавшимися в школе в качестве кандидатов на частной основе.
Те ребята – хитрецы, коим не удавалось увернуться от нежелательной повинности, изобретали всевозможные хитроумные способы уклонения от посещения «музыкалки». Так, например, один из таких маленьких ловкачей, мальчик – скрипач закрывался в своей комнате, устраивался поудобнее на диване, скрипку клал рядом с собой, а в руки брал интересную книгу. Держа её в одной руке, он читал и одновременно другой рукой активно водил смычком по струнам скрипки, имитируя добросовестную подготовку к очередному уроку. Когда же подходило время отправляться на урок, он брал с собой всё необходимое, выходил во двор, прятал скрипку и всё остальное в собачью будку, и отправлялся на встречу с друзьями. В точно рассчитанное время, как ни в чём не бывало, возвращался домой с чувством исполненного долга.
Однако же были и такие ребята, которые, несмотря на свои неуспехи, упорно продолжали постигать эту, мало посильную для них науку. И, «если правду вам сказать», в школе существовала практика «поощрять» таких выпускников, добросовестно посещавших школу, но не осиливших на должном уровне её учебную программу, полноценными свидетельствами об окончании, как бы на память о музыкальной школе, но с пожеланием: не порочить её честь попытками поступить в училище. Не все из них следовали нашим советам и, получив документы об окончании музыкальной школы, бежали в музыкальное училище и подавали «прошения» на предмет предоставления им возможности испытать свои силы в состязаниях с претендентами на поступление в училище для продолжения музыкального образования.
Мой директор, Иосиф Галактионович Чивилёв, ушёл в очередной, очень длительный и тяжёлый запой, и снова - все заботы по руководству школой, легли на мои плечи. Кроме того, все уроки с учащимися его класса, опять же, приходилось вести мне, чтобы не вызывать лишних домыслов. Но, как говорится «шила в мешке не утаишь», и в коллективе началось «брожение умов». Мне, как его заместителю и секретарю партийной организации, будь оно неладно, стали выговаривать нелицеприятные слова за попустительство и укрывательство позорных фактов в партийной среде, и говорили, что пора положить этому конец. И я, как ответственный и законопослушный защитник «ума, чести и совести нашей эпохи», по настоянию коллектива, пошёл к заведующему ОблОНО тов. Сапарову с докладом и просьбой принять какие-нибудь действенные превентивные меры, чтобы вернуть человека к нормальной жизни. Для меня подобные «миссии» более чем неприемлемы, но что делать? Под угрозой музыкальное будущее талантливых детей, престиж музыкальной школы, наконец. Единственно, что меня утешало - Сапаров был уже давно в курсе пагубного пристрастия моего шефа, но почему-то никаких мер не принимал. Возможно были какие-то беседы, но мне это не было известно. И вот теперь, после моего «доноса», не мудрствуя лукаво, Сапаров, не найдя ничего лучшего, тут же предложил мне занять освобождающееся место директора.
Господь свидетель, никогда в моей голове и мысли не было рассчитывать на такой поворот. Я, с моим характером, ни с какого боку не подходил на руководящие посты. Директор, кроме всего прочего, как мне кажется, должен быть и хорошим хозяйственником, чего о себе я никак сказать не могу. Мне просто искренне хотелось помочь больному человеку в его несчастье, не подвергая его такой болезненной операции. Я надеялся, что его вполне можно было оставить на своём рабочем месте после проведения необходимого курса лечения. Всё-таки за время нашей совместной работы нам много удалось сделать полезного.
В городе длительное время существовала только одна музыкальная школа по причине нехватки преподавательских кадров. По этой причине в нашей школе на отделении специального фортепьяно, где каждый год был особенно большой конкурс при наборе учащихся, значительное число преподавателей было из числа педагогов, окончивших музыкальное училище как дирижёры – хоровики. Эту категорию преподавателей по мере поступления на работу в школу специалистов, окончивших отделение специального фортепьяно, мы переводили на должности преподавателей общего фортепиано, где пока что, опять же, из - за нехватки соответствующих специалистов, могли преподавать педагоги, владевшие этим сложным инструментом не так профессионально, как пианисты.
Недовольные такими перемещениями педагоги обратились в суд, и нам пришлось пережить несколько судебных процедур. Суд первой инстанции (городской) встал на защиту жалобщиков, но после нашего обжалования областной суд решил, что каждый специалист должен заниматься своим делом – использование педагогов – дирижёров на отделении специального фортепьяно была мера вынужденная, временная, в связи с недостатком педагогов-пианистов. В общем-то, «потерпевшие» ничуть и не потерпели. Вся «фишка» была в имидже. В связи с ежегодным ажиотажем при наборе на отделение фортепиано некоторые педагоги извлекали из возникающей ситуации определённые выгоды, о которых говорить не стоит – они на поверхности. Назову только одну, наиболее распространённую – это дошкольная подготовка детей к поступлению, иначе говоря – репетиторство, ну и частные уроки ещё, что заметно повышало общие доходы учителей.
Во время руководства школой Чивилёвым мы открыли класс аккордеона; по мере поступления в систему народного образования выпускников музыкального училища под общим руководством ОблОНО стали открывать новые школы, как в самом городе, так и в районах Западно-Казахстанской области.
СМУТА
Те, кто умеют,- делают. Те, кто не умеют,- учат.
Те, кто не умеют учить,- руководят.
(Из законов Мерфи)
От предложения Сапарова я сразу же отказался, так как был совершенно убеждён в своей непригодности к этой должности по многим причинам. Меня же начали так, исподволь, обрабатывать, видимо только для того, чтобы потом наказать меня за мой отказ, ответным отказом, когда я уже соглашусь, уступив настойчивым убеждениям. Так всё примерно и случилось. Создалась весьма пикантная ситуация. Когда я, уже убеждённый, что только моя кандидатура достойна такой «великой чести», что школа не может работать долго без моего «чуткого руководства», согласился и (festina lente – спеши медленно) неторопливо поспешая стал подбирать себе помощника, т. е. наживку «заглонул» – пора подсекать. И меня «подсекли». Уже который раз в своей жизни я опять почувствовал вокруг себя какую - то «закулисную возню», которую очень скоро стал ощущать уже реально. Castis omnia casta - чистым всё кажется чистым. Моё «лоховское» сознание никак не допускало такой возможности, что у кого-то возникнет трепетное желание вступить в борьбу за руководство хорошо отлаженным механизмом в тот момент, когда, казалось бы, уже всё решено, что это «решение окончательное и обжалованию не подлежит».
Но стала назревать некая «смута». Появились желающие «половить рыбку в мутной воде», может быть, «поквитаться» со мной за какие - то, нанесённые и не замеченные мною обиды. «Есть охотники поподличать везде» - писал А. Грибоедов. Как ни больно и обидно это признавать, нашлись такие охотники и в моём, горячо мною любимом, родном, прекрасном коллективе. Значительно позже я узнал, что создалась целая «антипартийная группа» и, к моему удивлению, довольно немалая. Об этом мне рассказал один из моих сторонников, которых, слава Богу, всё-таки оказалось подавляющее большинство, хотя «главарей заговора» он мне не назвал. Поступил он так потому, что видимо не хотел вбросить в наш, в общем - то великолепный, дружный коллектив небольшое «яблочко раздора». Ещё меня очень удивило то, что на директорское «кресло» оказалось довольно немало претендентов желающих поуправлять и довольно откровенно провозглашавших свои притязания, но никаким боком даже близко не подходивших для того, чтобы умело и грамотно руководить сложным учебно-воспитательным процессом такого специфического детского учебного заведения. И как водится начался сложный, «глубокоэшелонированный» процесс по всестороннему, всевозможному очернению «главного претендента» с целью недопущения его к «власти».
Кто клеветы про нас не сеет?
(А.С. Пушкин)
Сначала в ОБХСС поступила анонимка, где меня обвинили во взяточничестве. Этот вопрос решился очень скоро и просто: старший лейтенант ОБХСС дал мне прочитать, поступивший к нему «пасквиль», я обрисовал ему ситуацию - мы друг друга поняли и расстались к обоюдному удовлетворению. Мы сошлись на том, что «клевета наносит удары обыкновенно достойным людям, так черви предпочтительнее набрасываются на лучшие фрукты». (Дж. Свифт) Затем, когда мои «недруги» узнали, что первая их попытка окончилась полным провалом, они решились на вторую. Геннадий Александрович Чуреков, (не тем будь помянут), поздно вечером, без всякого предупреждения, без приглашения тем более, в хорошем подпитии явился ко мне домой. Ссылаясь на какие-то свои связи в правоохранительных органах, он стал добиваться от меня «откровенного», «добровольного» признания в совершённых мною преступлениях против Советского законодательства. При этом он обещал своё содействие в смягчении наказания, которое мне уже готовится, где-то там, в руках его друзей, которые неусыпно «бдят» на страже социалистической законности. К счастью, не было дома, (он учился в Самаре), скорого на расправу старшего моего сына – Сергея. Могли случиться крупные неприятности. Ответный визит мы, вместе с другим моим коллегой и хорошим товарищем, Василием Яковлевичем Ахматовым, нанесли Геннадию Александровичу прямо в школе, в его классе. Полчаса хорошо спланированной воспитательной беседы вполне хватило, чтобы уладить все, существовавшие на тот момент, разногласия.
Геннадий вырос без отца. В молодости он был неплохим парнем, немного хулиганистым, но безвольным; нередко попадал под чужое влияние и становился слепым орудием в руках своих нечистоплотных друзей. Постепенно он пристрастился к спиртному, и укоренившиеся дурные привычки постепенно привели его к жизненному краху. Семейная жизнь разрушилась. Без него выросла красивая, умная дочь – Светлана. Она успешно окончила музыкальное училище по классу фортепьяно, некоторое время хорошо работала в родной школе; затем, видимо, вышла замуж и уехала из Уральска. Геннадий работать умел - у него было немало хороших учеников. Одно время мы вместе с ним ездили работать (по совместительству) в посёлок Чапово. Жил он у матери и, похоже, не всегда был вовремя и досыта накормлен. Казалось, что в Чапово он приезжал только для того, чтобы хотя бы раз в сутки нормально поесть. Работал он в постоянном ожидании обеда. В положенное время мы, заметно поспешая, отправлялись на обед. Геннадий всегда заказывал еды больше, чем потом съедал. Погиб он в автомобильной катастрофе, когда вместе с подгулявшей компанией друзей на только что отремонтированной старенькой «Победе» отправился на местную Турбазу, чтобы продолжить «банкет». По пути они столкнулись то ли с большим автобусом, то ли самосвалом и разбились.
Его поздний визит ко мне, я думаю, был инициирован не лично им – по своему характеру он всё-таки самостоятельно на такой поступок не был способен. Вдохновителем и организатором этой «провокации» скорее всего был наш преподаватель музыкальной литературы Шаронов Анатолий Николаевич, который как-то обращался даже к помощнику областного прокурора Мамишеву. Прокурор посоветовал ему написать заявление, на основании которого уже можно было бы возбуждать против меня соответствующее дело. Зная, что его задумка очень даже может обернуться против него, Шаронов отступился и решил использовать для своих козней простоватого выпивоху - Чурекова.
Да и то мне кажется, что здесь даже было не столько желание самого Анатолия Николаевича, «неединожды вздрюченного» мною по «партийной линии» за появление в нетрезвом виде перед детьми на уроках музыкальной литературы, которую он преподавал, организовать мне подленькое отмщение, сколько инициатива его пожизненного «раздражителя», жены – Салиховой Валентины Аркадьевны.
К высокому положению ведут два пути:
Протоптанная прямая дорога и окольная
тропа в обход, которая гораздо короче.
(Лабрюйер Ж)
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы.
(А. Грибоедов)
Затем подключились «орудия более крупного калибра». Оказалось, что эту должность возжелал заполучить Белоконь Владимир Алексеевич и за его продвижение взяли на себя заботу лица близкие к партийным и образовательным органам области. Я с Владимиром был в хороших отношениях ещё со времён его обучения в музыкальном училище, после окончания которого, он работал в общеобразовательной школе учителем пения. Кроме того, имея высшее педагогическое образование, он одновременно вёл в той же школе уроки истории, но при очередной встрече со мной, выразил своё желание перейти на работу к нам, в музыкальную школу. И вот, когда я получил распоряжение ОблОНО увеличить контингент учащихся, потребовались дополнительно и педагоги, помня просьбу Владимира Алексеевича, тут же разыскал его и оформил для него всё в наилучшем виде. И при этом всё это я сделал для уважаемого мною человека без всякого лукавого умысла на ответное, ласкающее моё тщеславное ухо клятвенное заверение: «И вот те крест! Я до могилы твоей услуги не забуду!» И, естественно, неожиданное начальственное «дистанцирование» с откровенным украинским акцентом морального превосходства, которое я почувствовал уже задолго ещё до окончательного занятия директорского кресла Владимиром, меня несколько удивило. Зато когда подошло время моего выхода на пенсию, он мне сказал: «Иван Алексеевич, пока я директор, ты можешь спокойно оставаться работать в школе столько, сколько сам пожелаешь». Владимир Алексеевич, надо полагать, очень переживал за исход «борьбы» за кресло директора. Встретив меня, как-то, на улице напротив здания ОблОНО, он с заметным волнением поприветствовал меня и, как-бы между прочим, но с тревожно ревнивой интонацией в голосе, начал расспрашивать с откровенным пристрастием: откуда, куда, и с какой целью я направляюсь, явно подозревая во мне, хотя и слабого, но настырного конкурента, спешащего совершить против него некое своё коварство.
Супруга Владимира Алексеевича, в то время директор педагогического училища, была, похоже, в приятельских отношениях с работницей Обкома компартии Казахстана, имевшей непосредственное отношение к сфере народного образования, «товарищем» Бекмухамбетовой, принявшей, по всей видимости, самое активное участие в продвижении кандидатуры Владимира Алексеевича. Надо сказать, что чета Белоконей умела и любила ладить с вышестоящими. У меня же с тов. Бекмухамбетовой незадолго до этих событий произошла серьёзная «размолвка». В музыкальной школе освободилось место преподавателя музыкальной литературы после увольнения Шаронова А.Н. Очень уважаемый мною преподаватель уральского музыкального училища Савельев Юрий Иванович настойчиво порекомендовал мне на эту должность Горину Клавдию Андреевну, работавшую тогда в педагогическом училище. Я знал Клавдию Андреевну, как грамотного, талантливого педагога и музыканта, и начал готовить всё необходимое для оформления её на работу в нашу школу. Прознав об этом, тов. Бекмухамбетова пришла к нам в школу и, с позиции вышестоящего начальника, в приказном порядке потребовала принять на эту должность Тамбовцеву Майю Фёдоровну, учительницу литературы одной из средних общеобразовательных школ города. Я, этакое ничтожество, позволил себе смелость возражать начальству в связи с тем, что этот вопрос уже как бы решён в пользу Гориной Клавдии Андреевны. Попытка непослушания вызвала резкое неудовольствие начальственной особы, сопровождавшееся откровенно угрожающим намёком на то, что, оканчивающая в этом году музыкальное училище моя дочь Оксана, при распределении может получить направление на работу в такое место, куда «только вертолётом можно долететь». В результате так и получилось: Оксане дали направление в такой район, куда надо было добираться, чуть ли не на верблюдах. Поездка нашей дочки на Кавказ, чтобы помочь нашей невестке с полуторагодовалым ребёнком добраться до места службы сына, избавило нас от излишних объяснений.
Кроме того, эта поездка помогла нам «разрулить» и ещё одно щекотливое обстоятельство. В 1973-м году, когда жена моя Софья работала в сельскохозяйственном техникуме, она бухгалтеру техникума Безъянову очень удачно вылечила серьёзно повреждённую руку. И тот, в благодарность за это, организовал мне путёвку в дом отдыха в Подмосковье на 24 суток. Возвратившись с отдыха, я узнаю сногсшибательную новость: жёнушка моя уже, как всегда, без учёта моего мнения, сговорилась выдать нашу дочь замуж за некоего Рябика, курсанта Ачинского военного авиатехнического училища. Я оказался перед почти свершившимся фактом и не сумел моей доченьке помешать съездить в Ачинск и зарегистрировать этот скоропалительный брак. Слава Богу, процесс, по различным учебным обстоятельствам, застопорился, и её кавказский вояж оказался очень кстати. Теперь, «застряв» в Ахалкалаки, Оксане после долгой и неприятной волокиты, удалось расторгнуть этот неокрепший ненужный союз. Поездка в аульную музыкальную школу на работу так же, в любом случае, теперь не состоялась бы. В городе Ахалкалаки, где служил мой сын, пианисты нужны были «позарез», - вместе с работой ей предоставили и жильё, - и с этого города у моих детей началась своя, взрослая жизнь, а я добавил в свою «копилку» ещё одного нового и высокопоставленного недоброжелателя.
К некоторому моему облегчению этот кадровый вопрос решился сам собою: Клавдия Андреевна нашла для себя что - то более подходящее и она отказалась от претензий на это место в нашей школе. Ну и, справедливости ради, надо сказать, что в лице Майи Фёдоровны Тамбовцевой мы получили очень даже неплохого преподавателя музыкальной литературы. Однако, также надо признать и то, что ни Анатолий Николаевич, ни Майя Фёдоровна не имели той необходимой подготовки, которая при изучении музыкального творчества композиторов позволяла бы им проиллюстрировать особенно характерные для данного изучаемого произведения отрывки, приводимые в учебниках, непосредственно за инструментом, и поэтому ученикам они могли лишь предлагать прослушать полностью данное произведение, или его фрагменты, только с пластинки.
Позже Клавдия Андреевна, всё- таки, пришла к нам в школу и даже некоторое время была заместителем (уже «нового») директора по учебной работе. Школа продолжала работать в прежнем режиме неуклонно, изо дня в день повышая свой престиж и авторитет среди населения города и за его пределами усилиями нашего дружного преподавательского коллектива. Основную долю успеха в учебно – воспитательном процессе школы обеспечивает заместитель директора по учебной работе - и здесь в этом плане нашей школе крупно повезло: хороший, плодотворный настрой работе школы создала за время работы в этом качестве Клавдия Андреевна.
Стремительно стали расти успехи музыкальной школы и их «международное» признание с появлением на «посту» заместителя – Добрянской (Мещеряковой) Натальи Фёдоровны. Женщина из разряда «трудоголиков», грамотная, инициативная, с безгранично богатой фантазией, прекрасный организатор, как будто рождённая для такой работы, просто осыпала коллектив педагогов новыми удачными идеями, которые стала тут же без промедления и с неизменным успехом претворять в жизнь.
И вот пока я в поте лица хлопочу о том, чтобы во время временной нестабильности не нарушился ход учебного процесса, словно гром среди ясного неба «грянул» приказ Сапарова о назначени директором школы тов. Белоконя В.А. Меня ничуть не взволновала сама замена моей кандидатуры на это «свято место», но меня глубоко оскорбило бесцеремонное байски-пренебрежительное отношение ко мне, как личности. Зачем было затевать целый спектакль по отторжению меня от должности, на которую я не претендовал; зачем было убеждать меня брать руководство школой на себя, в то время, когда этот «олимп» уже активно штурмовали «жаждущие». Не лучше ли и не порядочнее ли было бы сразу, после моего отказа или принятия нового, иного решения, поставить меня в известность и не унижать моё человеческое достоинство, создавая предпосылки для возникновения общественного мнения - видимости моей борьбы за столь «завидное» для меня место. И наверное, совсем было бы не лишним посоветоваться и со мной по этому вопросу без излишнего чванства. Ведь я, как – никак, проработал заместителем директора семь лет и лучше кого бы то ни было знал, кто из нашего коллектива на что способен.
Даже «жестокий тиран и деспот» И. Сталин, которого в печати и художественной литературе, начиная с 1956-го года, часто поминают недобрым словом за его диктаторский стиль руководства, никогда не делал кадровых перестановок без согласования со своим ближайшим окружением. Так было во время разборки обстановки на участке Сталинградского фронта, так было когда возник вопрос кому поручить руководство по разгрому окружённого противника. Сталин высказался за то, чтобы всё это было передано в руки одного командующего фронтом, и опять же не решил это авторитарно, а предложил военному руководству назвать подходящую для этого случая кандидатуру.
Конечно, я не стану отрицать и того факта, что Белоконь, в назначении которого тов. Бекмухамбетова, на мой взгляд, приняла самое активное и непосредственное участие, став директором, оказался превосходным руководителем, хорошим, умелым хозяйственником. Успехи и школьные традиции, утвердившиеся в нашей школе усилиями преподавателей и всех других работников под управлением прежнего руководства, получили надёжное закрепление и дальнейшее развитие. Время его руководства было одним из самых плодотворных в жизни Уральской детской музыкальной школы №1.