Наперекор всему хочется писать о чем-то таком, что над всем СОРОМ, чем полна наша жизнь. Жизнь не при чём, это мы сами ее засоряем.
Сор везде, даже мысли потеряли былую ясность, всё тяготея ко всему мелкому, лишнему, бренному. И не избавиться вовек от этого хлама (считай, срама). Но есть же на свете что-то нетленное (скорее, уже неземное).
И вот в такие моменты, когда душа не на месте (это есть порыв, когда душа берет вверх над телом бренным), человек обращается к поэзии. Иные избранные даже сами берутся за перо (увы, выражение уже образное, архаичное). И это становится отдушиной в серых буднях, соломинкой, за которую хватаешься в минуты отчаяния и бессилия, лучиком надежды на лучшее завтра, даже заявкой на почти вечность.
Откуда берутся стихи? Этот вопрос давно стал риторическим, ибо эту тайну не выложит ни один творец. Есть дар, вдохновение, когда даже небеса готовы подсказать верные строки. Есть ремесло, где талантом и упорством пишущего достигаются высоты. Именно высоты, ибо в поэзии все должно быть по нарастающей. Ты обречен на совершенство – стихи завтрашние должны быть лучше, чем сегодняшние. Хотя так должно быть везде и всегда, иначе время вычеркнет тебя раньше времени. А совершенство (ну, почти) дается не просто так. В большинстве случаев упорным трудом. Платой за него становится твоя жизнь. За дар приходится отдавать взамен кое-что свое, дорогое и близкое…
Марина Цветаева ощутила в себе этот дар слишком рано. Она всю свою жизнь осознавала, что дар надо отдавать, опустошая сей сосуд, будучи не совсем уверенной, что он вновь наполнится. И были стихи, много стихов. Ранние стихи, стихи, написанные, будучи известной, кроме поздних, ибо она сама предпочла уйти из этой жизни. Она в словах не любила ее – жизнь, но жить, дышать полной грудью, жить, не оглядываясь ни на кого, любила. Любила людей, каждый раз доверяясь им, ища равных себе и разочаровываясь, не найдя таковых среди живущих. Она была вынуждена идеализировать героев давно минувших дней, или же обращалась к тем, кто еще на тот момент не родился. Марина Ивановна всегда считала, что родилась не вовремя, ей надо было родиться намного раньше или же… Нет, наше время ей точно не пришлось бы по нраву. Ей, боявшейся автомобилей, суеты, шума, толпы. Ей, не терпящей двуличия, лжи, подлости. Впрочем, этого добра ей и в той жизни хватило.
Маринин дом, что на Борисоглебском переулке, одной из ветвей Поварской улицы, что недалеко от Старого и Нового Арбата в Москве, своего рода укор всем нам – непомнящим, неугомонным, неутомимым в погоне не за тем, что надо. Этот дом, да и другие дома на переулочке – островок надежды в нашем безнадежном мире. Этот дом ищут и находят многие.
Борисоглебский переулок, дом номер шесть. Двухэтажный особняк в стиле московского классицизма. По сути, у Марины не было своего собственного угла, как и у другой знаменитой поэтессы Серебряного века Анны Ахматовой. В этом доме в 1914 году Марина Цветаева с мужем Сергеем Эфроном и маленькой дочерью Ариадной снимали квартиру. Эта квартира стала семейным гнездышком молодой семьи и последним пристанищем поэта на родине. Отсюда с дочерью она уехала в эмиграцию навстречу ранее эмигрировавшему мужу-белогвардейцу. Но это потом.
Отсюда она провожала мужа на войну, ждала от него весточек, здесь она обрела друзей в театральных кругах столицы, здесь родилась, затем умерла в голодную холодную зиму вторая ее дочь. Счастье было, и несчастье. Голод и нищета, что опускались руки. Но несмотря ни на что, были всегда стихи. Живя в этом доме, Марина Цветаева создавала другую реальность, которая пережила всех их. Из пятнадцати изданных при жизни книг – одиннадцать написаны именно здесь. С 1914-го по 1922 год Цветаева написала сотни лирических стихов, шесть романтических пьес, пять поэм, много прозаических вещей, как эссе, много переводила. А ее письма! Ее эпистолярное и дневниковое наследие ценится не меньше, чем ее поэзия. Тут, на Борисоглебском, сложилось ее собственное художественное сознание, ее мир, ее стиль. И, может быть, благодаря особому духу этого старого дома, переулочка, сохранившего дух старой Москвы, который, слава богу, не утратил до сих пор, Цветаева стала Цветаевой. Великой Цветаевой, равной которой нет никого и, судя по всему, не будет уже.
Стали писать разное об ушедших кумирах, о непростых отношениях между двумя поэтами-женщинами – Мариной Цветаевой и Анной Ахматовой. Но Цветаева есть одно, Ахматова это одно. Они на равных. Есть Москва Цветаевой, есть Ахматовский Петербург. Как и два этих наших главных города по-своему красивы, величавы, два поэта велики по-своему. Их поэзия вдохновлялась из разных, но равных источников.
Дом, воспетый Мариной Цветаевой, вдохновлявший ее, увековеченный в воспоминаниях ее сестры и друзей ее, стоит до сих пор и открыт для всех, в ком жива благодарная память и любовь к поэту.
Меня всегда к нему тянуло, и было бы просто преступлением – быть в Москве и не заглянуть на огонек в Маринин дом, где дух ее, душа и все то, что ее окружало. Для меня это – счастье, ходить по полу, по которому ходила сама Марина, прикасаться ко всему тому, что было частью ее мира… И я благодарна работникам музея, любезно разрешившим сфотографировать каждый уголочек этого дома, каждую вещь, принадлежавшей ей самой. Она, в отличие от нас, не болела вещизмом, но если была какая-то вещь, она становилась частью ее, перенимая ее ритм, ее дух.
Ушла оттуда вновь окрыленная, уверовав опять в то, что мир не совсем безнадежен. И даже СОР становится заготовкой для стихов, по стихотворному признанию Анны Ахматовой. И даже БЫТ порой вдохновляет. Быть поэтом в любое время – тяжелое бремя. А быть поэтом и женщиной – вдвойне тяжело…
«Можно ли было (будучи мной) – не играя – жить целый год в кухне с нянькой и двумя детьми, выносить помойные ведра, стоять в очереди за воблой, - стирать – стирать – стирать! – все это, страстно желая писать стихи! – и быть счастливой».
Марина Цветаева. 1919.
И она та, в которой талант сочетался с упорством ремесленника, каждый божий день направлявшегося к станку.