Жизнь северного города пыльно барахтается на самом дне каменного мешка, стенки которого – сопки-великаны. Многое им пришлось увидеть-пережить, поэтому равнодушно взирают они на всё происходящее, закалённые вековыми морскими ветрами.
И ничего не меняется. Лишь изредка уродцы – седые старцы-туманы, перебегая тонкими ножками с сопки на сопку, погружают своё озябшее тело в каменный мешок города средь бела дня, чтобы вглядеться в лица прохожих и выстудить своим ледяным дыханием душу.
На улицах – водянистые, голубоватые лица жителей, на которых читаешь мечту о «не-сейчас и не-здесь». Есть лица обветренные и чудно-загорелые в лыжных походах. Но и на них выражение всё той же безысходности, озвученной скулежом парящих в воздухе жирных бакланов, эдаких северных птеродактилей.
Сны здесь снятся особые: о зудящем гнусе и болотной нежити, о сырости даже в середине июля. Наверное, это фантомы жертв, свозимые сюда со всей России-матушки в далёком и немыслимом по своей жестокости 37-ом развесили свои сырые, бледно-жёлтые сны по всему городу, как тонкую, вечно моросящую паутину дождя.
Торжественно-печальный, вечно скорбящий и заплаканный, не по-человечески прекрасный, не по-людски страшненький, но гордый и не подвластный мелким страстям Город Слёз и Тумана.
А ныне живущие души только закаляются в сырых морских ветрах. Кажется, они чуть изуродованы этими безжалостными ветрами, как искривлённые тела лиственниц по обочинам дорог. Но они мужественны и прекрасны! Они стойкие. Они немногословные. Они не любят обещать и не верят словесной трескотне, клятвенным заверениям в Вечной Любви. Более того – они не верят в Её существование. Они просто любят и умеют любить. Как деревья, с вечно мокрыми от солёных ветров глазами, синяками на стволах, изуродованными ветками-пальцами, они никому и никогда не поведают о своей нечеловеческой боли одиночества и неприкаянности.
Городу свойственна некоторая надменность. Он тихо, гордо демонстрирует пустынность серых совдеповских площадей, по которым в белые утомительные июльские ночи тихо бродит призрак 70-х под оглушительный аккомпанемент упитанных бакланов.
А небо низко-низко. Кажется, если заберёшься на крышу, встанешь на цыпочки, то погрузишь пальцы вытянутой руки в холодно-серое неаппетитное желе. А потом вдруг прогонишь это невесть откуда взявшееся желание – а нужно ли мне это?
Вглядываясь в слепую мглу дождей и в лиловатые спины сопок, думаешь о Вечности и ничтожности в их переплетении и неизбежности…