Я шла по тропинке между разрушенными зданиями, наполовину поросшие мхом, в некоторых местах и вовсе спрятанные за бурьяном травы. Здесь давно нет жизни, лишь иногда пролетают птицы и шумит ветер в пустых оконных рамах и дырах от обстрела.
Деревянные опоры внутри помещений обветшали и не внушали доверия. Кирпич хлебной крошкой валялся под ногами, камни побольше дети хватали и кидали в еле уцелевшие стены. Где-то шпана играла в войнушку, подбирая опавшие сухие ветки и делая из них орудие. На столбе покосившись висит уставший громкоговоритель. Давно уже отзвучали последние голоса разлетаясь между зданиями эхом.
Всё здесь говорило - «мне больно».
И лишь глубокие дыры в стенах, обрушившихся наполовину зданий, кроваво-алого цвета, слово пуская слезы, трещинами неслись вниз разломы, напоминая местным жителям об острой боли крепости.
Ещё в начале тропы я увидела возвышающийся над землёй мемориал из чёрного камня, окружённый огромными плитами, исписанными со всех сторон. Похоже это было на цитаты великих, но это были имена Великих, настоящих, сильных духом людей. Под солнечными лучами плиты нагрелись словно разъярённый пулемёт после опустошённой обоймы и дотронуться до них было невозможно.
Столько цветов лежало вокруг, их приносили каждый день. Знакомые, родные, местные жители, и все, кто хотел сказать «спасибо» за мужество, стойкость и силу, за доблесть, которую проявил каждый, кто пал здесь.
В самом конце гвардии плит сгорбившись над чёрным мемориалом, упираясь в землю острыми и худыми коленями, стояла давно повидавшая жизнь женщина, сжимая в руке подведшие два тюльпана, и потёртую фотографию. Она прислонилась лицом и руками к плите, тихонько просила прощение, и умоляла вернуться домой. Не открывая глаз она плакала, и только высохшие и потрескавшиеся на ветру губы шевелились, произнося молитву господу Богу.
Рукам её не было больно, и солнце её не жгло, она стояла как вкопанная, словно спиной закрывая дитё от врага. Её дыхание было сбитым и тяжелым, воздух был свинцовый, никак не могла набрать полную грудь, с болью глотала слёзы, она пыталась кричать и всё молила, молила простить что не сберегла.
Мне хотелось прижаться к ней, обнять и закричать, что она не виновата. Но я не могла пошевелиться, я замерла, как и десятки других прохожих.
В ту минуту мы все пришли туда сказать «спасибо», прочитать молитву и оставить цветы. И это самое большое, что мы могли сделать для них, для этой женщины.
Я встала перед плитами в самом начале и начала вслух читать имена и даты, я озвучивала каждое имя гордо, с выражением, словно награждая каждого медалью. Я приложила руки к плите, чувствовала словно трогаю их обожженные от огня тела, выводила пальцем имена. Мне хотелось запомнить каждого, перенять боль родных на себя, прочувствовать их страдания.
Я вела пальцем по именам, плиты обжигали уже покрасневшую кожу, но я не могла остановиться, я читала, глотая каждую букву словно прожёвывая горсть песка. В горле стоял ком, я задыхалась, давилась слезами, и уже дрожащим голосом я продолжала.
Вокруг меня собрались люди. Они смотрели удивленно, не понимая что я делаю, и когда боль от горящих плит была невыносима, ко мне подошла та женщина, что молилась у плиты, взяла меня за руку, прижала к губам и держала, пытаясь отсудить жар в пальцах.
Тишина пронзила меня насквозь. Страшная тишина, от которой мурашки по кожи, такая, которая залезает во все уголки тела и будоражит. Подул ветер и пригнал облака, которые закрыли солнце. Женщина отпустила мои руки и отошла, а я продолжила читать. Кто-то принёс мне воды и никто не хотел нарушить этот мертвый покой. Все слушали словно оду, пытаясь запомнить имена, пока я читала, гордо произнося имя каждого героя. Те плиты, где были выбиты слова «неизвестный», я задерживалась, словно пытаясь представить, кто он, тот самый «неизвестный солдат».
Становилось больно, представляя его родных, которые никогда не узнаю где он, кто он и как закончилась его жизнь. Буквы начали сливаться и слезы не давали мне читать дальше, я замолчала, чтобы перевести дыхание, как услышала из толпы, окружавшей меня, голос мужчины, который прочитал следующее имя, и ещё, ещё, ещё... его поддержали многие. Собравшиеся люди вокруг читали имена, подносили цветы, прикладывали руки к горячим плитам.
Было обжигающе больно, но никто не убирал рук, потому что наша боль была никчемной, по сравнению с тем, что пережили люди, чьи имена были написаны на плитах.
Для каждого, кто стоял рядом в ту минуту, этот момент стал особенным. Мы словно оказались в том страшном июле 41го года, когда последний герой «крепости» был взят измором.
И каждый кто хоть раз бы возжелал войны, не задумывался как это больно.
Как трудно не есть несколько дней, пить грязную воду из луж, спать на камнях и видеть как умирает твой родной человек.
Каждый, кто хотел бы войны, думает, что станет героем и не почувствует боли, но будь проклята каждая война, забравшая хоть одного человека и сколько слёз пролили родные, стоя у этих плит, прося прощение.
Когда список был закончен, я прислонилась к плите щекой и шептала «спасибо». Я не знала никого из этих людей, но тогда, они мне все стали родными.
Я брела по тропинкам на шум воды, мне хотелось умыться, остудить обожженные руки и лицо.
Дойдя до конца острова, я увидела огромный памятник солдату. Его тело было наполовину погружено в землю, на плече был автомат, а в руке каска.
Его лицо передавало всю боль войны, мышцы напряжены, огромные ладони сжимали каску, словно спасательный круг.
Памятник расположен спиной к реке, он словно уползал от хищника. А ведь в жизни так и было.
Когда враг был настолько близок, что перекрыл пути к воде, солдаты ночью ползли к реке под пулями, чтобы хотя бы в каску набрать воды для раненных.
И этот солдат, герой, отважный человек, который рисковал жизнью, пытаясь добыть воды.
И каска в его руках была наполнена водой. Каждый раз, когда идёт дождь, каска наполняется и словно природа кричит «пей родной, пей!». Но не сделает уже солдат глотка.
Я замерла возле памятника слушая историю местной женщины о крепости, которая говорила и не могла сдержать слёз, словно это её родной человек.
Дойдя до реки, я заметила, как двое мужчин набирают в ведра воду, скользя и падая поднимались в гору. Мне стало любопытно зачем они это делают, ведь весенняя вода не самая чистая в реке. Я решила пойти за ними.
Они дошли до памятника и начали наполнять каску водой, пока она не наполнилась до краев.
«Чтобы всем хватило!» сказал один из мужчин и сел рядом с памятником, положив руку на каску.
«Чтоб всем хватило!» повторил второй.
Они сидели молча несколько минут, и словно верного товарища похлопали по руке.
«Спасибо брат, спасибо!» сказали они и ушли.
Как я узнала позже, это традиция каждого дня. Люди приносят воду в каску, чтобы дать напиться тем, кто ушёл в ту войну и не вернулся.
Каждый, кто подходит к памятнику, молча отдаёт дань всем, кто рискнул добыть воды проползая под летящими снарядами.
И пусть уже ничего не вернуть, но может быть однажды, эта вода в каске, спасёт чью-то жизнь.