Часть 1. Это я, Господи
Я очень маленькая, три с половиной миллиметра в диаметре. Все, кто пришел со мной в один день, уже больше. Эх, дорасти бы до 4 мм – это уже эмбрион, это уже есть тельце и какие-никакие органы. Но я так и останусь 3,5 мм.
Зато я теперь совершенно самостоятельна, теперь я живу не в маме, а в море. На вкус это мало отличимо, все соленое. Зато какой простор! И свет! Свет! Если бы все шло, как положено, я увидела бы его только через 8 месяцев. Все наши через 8, а я сейчас!
А кстати, что не заладилось? Эти странные судороги и волны, и вот пожалуйста, ты уже в море… Как бы тут ни было интересно и красиво, в маме было лучше. Она кормила меня мыслями, счастливыми смелыми мыслями… Поэтому из наших я раскрывалась быстрее всех.
В этой шкале соответствия размера эмбриона стадии развития его тела нет никакого намека на душу. Многие по незнанию считают, что душа появляется, когда оформляется мозг. Им и невдомек, что мы сразу внедряемся в маму в высокий момент любви (тут важно, чтобы папа совпал с ее ожиданиями и хотел ребенка), а уж потом соединяем их клетки и наращиваем тельце. Но сущности-сознания попадают в тело в очень концентрированном плотно сложенном виде. Этот божественный пакет надо разворачивать пытливыми мыслями, подкармливать мечтами и фантазиями о ребенке, и вообще обращаться как с настоящей личностью, не глядя на размеры и качество тела. В круглой форме тоже есть свои преимущества.
Моя мама очень быстро развернула эту головоломку (недаром у нее в детстве были математические способности), и я в свои 3,5 мм уже готовая личность.
Родителей выбирают. Я свою маму выбрала давно. Не заметить ее вопрошающий факел, часто появляющийся на крышах города, было невозможно. Мы, конечно, людей не видим, но чувствуем энергию, ауру или как там это у вас называется.
Есть мамы голубого нежного цвета, они ждут как море. Такие мамы очень популярны у нас, и к ним целая очередь. Голубая мама – гарантия хорошей физической трансформации, сытого спокойного детства и обеспеченной жизни в теле. Эту очередь можно понять, они устали в духе, хотят в земной санаторий отдохнуть от духовной работы, чтобы думать только о насущном для жизни тела.
Есть мамы переливчатые сдержанных тонов, есть пульсирующие от фиолетового до желтого. Здесь и трансформация пройдет нормально, и есть шанс раскрыть способности. Таким мамам подбирают детей по их цвету и интенсивности пульсации. Фиолетовая высокочастотная мама не сможет вырастить музыканта, ей нужен математик. Музыканта отправят к зеленой высокочастотной маме. В общем, своя шкала соответствия.
А есть редкие мамы-протуберанцы. Их энергия желто-красного спектра всегда факелом в небо без затухания. О частоте нет и речи – только включен или выключен. Эти мамы – для выращивания гениев. Но вероятность нормальной трансформации очень мала. Вы видели гениев? Обязательно с телом что-нибудь да не так. Если вообще дело дошло до тела, а то вот, как я, 3,5 мм в диаметре.
Мало найти себе подходящую маму. Потом годами следишь за ней, чтобы не пропустить момент встречи с папой… Конечно, если у тебя голубая или зеленая мама, она живет с папой и они соединяются каждую ночь, нет проблем, выбираешь любой день по настроению и готовности, и – вперед. А когда мама и папа живут в разных городах и 16 лет блуждают по жизни в разные стороны…
В общем, я устала ждать, и пришлось немного вмешаться в их жизнь: сначала соединить их информационно, а потом так изогнуть обстоятельства, чтобы мама поехала к папе. В этом сложном деле физический контакт необходим! В момент экстаза их общая аура формирует энергетическую воронку, и ты, наконец-то, можешь внедриться по каналу вихря внутрь. Было всего два шанса, но я успела, успела!
Но папа вдруг снова стал далеко, и факел мамы стал подрагивать. Правда телефон… Она смешно разговаривает по телефону, держа трубку у живота. Мне-то слышно папин голос, но она не улавливает половины им сказанного (вот издержки слушанья ушами). Потом я потихоньку ей все пересказываю, не впутывая в это органы чувств. Пересказывала. Теперь я далеко от обоих. Ты вроде бы и на Земле, ты – раскрытая сущность, но физического тела в тебе – 3,5 мм в диаметре. Вот так-то. Тебя может съесть любой моллюск. Сейчас надо бояться только переваривания и быстро сориентироваться, куда внедриться. Второй раз попасть в маму я смогу, только умерев телом здесь. Уж лучше бы умерла...
Не надо отчаиваться. Можно внедриться в дельфина и всю жизнь прожить рядом с мамой. Ведь она любит дельфинов?! Она назовет меня Леда и будет приходить купаться еще чаще. Господи! Что, я не знаю свою маму? Она просто переберется в море, если поймет, что этот улыбчивый дельфин – я. Она это, конечно, почувствует. Море нам поможет. Но у нее такой слабенький организм… А папа? Он не сможет в море рисовать. И я не смогу. А ведь я должна рисовать, это одна из моих задач, а у меня нет ручек!
О, господи, вот проблема-то! Вот она – очеловеченность сознания! Дельфин может рисовать, выкладывая камни на дне в лабиринты и в любые образы, что захочет. Потом люди это найдут и напишут горы диссертаций об остатках культуры Атлантиды… У людей слабое чувство юмора!
А все-таки хочется увидеть маму еще раз перед дальним путешествием. Уже ночь и шторм. Наверное, не придет купаться, да и здоровье у нее сейчас не для таких подвигов. Но факел, факел! Пришла! Но шторм! С голым мальчишкой и девушкой на берегу. Это мои брат и сестра!
Вот моя мама!
Волны бьют немилосердно. Упала, ранится о камни, и кровь…Она тревожно озирается в темном море, - ищет меня? Я здесь, мама, в струйке твоей крови из разбитой ноги. Последний раз этот вкус. Но шторм! Он уносит меня быстро и далеко, ведь я еще не стала дельфином…
Часть 2. Леда
Наконец окончился долгий поход, и вожак стаи дал понять, что в этом заливе можно отдохнуть. Молодежь тут же сменила «крейсерский ход» на вольный стиль, и самые смелые поплыли ближе к купающимся людям. То, что первые подобрались слишком близко, оповестил далеко разнесшийся по поверхности моря мальчишеский крик: «Смотрите, дельфины!»
Нынче моя стая заплыла гораздо севернее, чем обычно. Видимо, климат меняется, течение Куро-Сио одну из свой теплых «рек» подарило западному побережью Японского моря, и мы отправились осваивать новые воды вслед за косяками рыбы.
Отдых. Взрослые дельфины стали охотиться, а молодежь, что не отправилась к берегу, устроила веселую возню в кругу. Именно так можно было показать свое предпочтение, поухаживать и найти себе пару. Я привычно отплыла в сторону, мне лучше пассивно отдыхать, зависая в толще воды, подлавливая ту единственную и особенную струю, которая приносила ото дна холодную воду в общий теплый августовский морской бульон. Как ни подгоняли меня Большая Мама и отец – Лоцман, мне не хотелось резвиться с молодыми дельфинами.
Недавно я узнала свою дельфинью историю. Был час заката, когда садящееся в горизонт солнце отпускает на Землю последний, зеленый луч. Я люблю этот час, когда по поверхности моря разбегаются цветные дорожки от фонарей и окон домов людей. Отец Лоцман подплыл к Большой Маме и спросил: «Что будем делать с Дельфинкой? Ты видишь, что она не плавает, а купается. В гонках молодежи она всегда последняя, а в кругу вообще не участвует, предпочитая зависать в одиночестве, а не знакомиться и обниматься, как все в этом возрасте. Она уже достаточно взрослая, чтобы искать себе пару». Большая Мама, как всегда, ласково цвиркнула: «Оставь ее, ты же помнишь, как она появилась… Пусть резвится по своему, чем дольше она будет оставаться ребенком, тем лучше…»
А как я у них появилась? Впервые мне пришла в голову мысль подсоединиться к маминому сознанию и считать ее воспоминания. Я редко пользовалась своими недельфиньми уменьями, но сейчас был тот самый момент.
Шторм в южном море – это сильно, баллов 6-7, ночь. Кажется, что небо перемешивается с морем, и каждая стихия норовит отвоевать у другой жизненное пространство. Стая унеслась подальше от бури в океан, хотя кормилась на этих атоллах. Только Большая мама не смогла, она ждала дельфиненка. Как отец не упрашивал ее, ни толкал носом на глубину, она старалась остаться на отмели. Отец рассердился и уплыл в океан от такого упрямства. И тут все началось. Девятая волна подхватила ослабевшую маму и выбросила на косу. Тут же начал появляться дельфинчик, он задыхался в веере пены на песке. Мама издала пронзительный крик о помощи, самый свой высокочастотный сигнал. Лоцман, не догнав стаю, повернул обратно, легко миновал все рифы и мели, не зря же Лоцман, он водил стаю по этим островам уже несколько лет и отвечал за безопасность каждого. В той лагуне он увидел мечущуюся в кровавой воде мать и затихающего новорожденного дельфина. По животной традиции стал спасать мать. Но маленькая дельфинка боролась как могла, судорожными движениями своего тельца сорвалась c берега, и волна потащила ее по длинной отмели, которая была бы сухим пляжем, если бы не шторм. На ее пути возникла металлическая труба, глубоко вкопанная в песок. Люди это используют, чтобы устанавливать зонтики от солнца. Зонтик давно улетел, а труба превратилась в грозное для дельфина оружие. Когда дельфинка миновала ее, за ее маленьким тельцем тянулся красный след. Большая Мама выбросилась на берег, сколько позволяла волна, и зацепила маленькую. Следующая волна, которая оказалась сильнее, подхватила обеих и унесла к Лоцману, а дальше даже раненый дельфин справится...
Не стали догонять стаю, пока не осмотрели дельфинку – хвост ее был разделен на две части вдоль, у дыхальца большая рана, но жива и дышит.
Часть 3. Жить не обязательно, плыть - необходимо
Шторм, который лишил меня мамы и казался враждебной игрой океана, принес меня к новому хозяину, хозяйке. Я искала дельфинов и давно уже плыла за стаей, соображая, как лучше проникнуть в тело, чтобы не съели хотя бы. И вот повезло, в шторм крупная дельфиниха родила дельфиненка, такого слабенького, что его выбросило на берег, следущая волна стащила его обратно в море, зацепив за что-то на берегу. Рана в теле – это ворота для меня, внедрение эктоплазмы диаметром 3,5 мм - почти безболезненно для новорожденной, дельфиненок оказался девочкой.
Теперь это новое тельце, раненое, располосованное ниже живота надвое, не могущее нормально питаться, дышать и плавать – мое! Надо быстро восстанавливать, а то дух развиваться не сможет. Очень жалко умереть уже в теле дельфина, ведь у них свой путь реинкарнаций, и попасть в мою настоящую маму просто невероятно. Сон спасет эту дельфинку. Спать, малышка, спать, Леда, набирайся сил, все уже позади. Леда, а что, мне нравится это имя, его придумала моя человеческая мама...
Теперь у меня новая семья. Большая Мама и Лоцман. Они подталкивали меня до самого залива, где обосновалась стая. Такая традиция – после шторма стая ожидает в безопасном месте отставших семь лун, трижды в день испуская коллективный сигнал большой мощности на частоте опасности. Любой дельфин, кроме умерших, его услышит в океане, и, если хватает сил, то плывет «на голос». Так и мы нашли своих на исходе аварийной недели. Как все радовались! И меня приняли в стаю. Взрослые дельфины подплывали, тыкались в бочок носом и отплывали поздравлять маму – с детенышем и со спасением.
Я вполне окрепла и подросла, и раздвоенный хвост мне не мешал путешествовать со стаей. А выпрыгивала я вообще выше своих сверстников, тут два хвоста были преимуществом. Правда крейсерский ход мне давался с трудом, в догонялках я всегда была последней и уставала быстро. Но это ничего, ведь я не совсем дельфин, у меня оставалось время не только добывать рыбу (мама прекратила меня кормить давно), но и исследовать дно тех лагун, где мы охотились, водить дружбу с местными обитателями (мне очень нравились черепахи), наблюдать и думать. Чтобы не забыть своей истинной истории я научилась по дельфиньи щебетать: «Я Леда, я Леда, я человек, у меня даже две ножки вместо одного хвоста…».
Стояло жаркое лето, и мы отправились на север. Так решил Вожак. Стаю, как всегда, вел отец-Лоцман, он хорошо знал эти места, а я ужасно гордилась, что вся стая, выстроенная в походном порядке, как единый организм, плывет за ним. В заливе, где решили отдохнуть, было обильно с едой - много рыбы, заплыли даже кальмары. Но очень много людей…
Вожак учил, что людей надо избегать. Каждый из них несет в себе скрытую опасность, особенно если у него в руках большая палка, вожак называл это ружьем и гарпуном, опасны также петли из веревок, но больше всего надо опасаться сетей. Некоторые никак нельзя порвать даже взрослому самцу, что же говорить о молодежи этого года. Правда, среди людей встречаются такие же любопытные, как дельфины – это ученые и дети, и такие же добрые, но это скорей исключение из правил. Выяснение, какой же этот человек, может обойтись дельфину очень дорого. Лучше держаться на расстоянии и играть с людьми издалека, например, догоняя их пароходы. Дельфинов все равно тянет к людям.
Чудный был залив, около города, каждый день в нем появлялось множество людей, но очень близко к берегу. В воде большие люди далеко заплывали только на матрасах, а без ничего – резкими рваными движениями, выбиваясь из сил, плыли совсем небыстро, как самый слабый дельфин. Маленькие люди вообще не плавали, а лишь плескались на отмели, они часто играли в большие цветные пузыри. Они их называли мячики, подбрасывали в воздух и свиристели, почти как дельфинята, у них это называется смеяться. Я быстро изучала повадки людей, и каждый день подплывала чуть ближе, - вдруг я найду свою маму, правда опознать ее я смогу только по капле крови, этот запах и вкус я никогда и ни с чьим не спутаю. Интересно было бы посмотреть на нее глазами, слава богу, я и в воде, и на суше могу видеть одинаково хорошо.
Рил
Замечательное здесь все-таки купание, не зря приехал из Москвы, увидел и мать, и отца, и школьных друзей… Только на пляжах очень людно, настоящий южный город, даже дельфин появился среди купальщиков. Порывом ветра цветной мячик унесло у голыша лет трех, что барахтался в воде у берега. Я уж подумывал, что надо бы сплавать, принести, ребенок так плакал. Пока я преодолевал солнечную истому, чтобы зайти в воду, раздались множество голосов: «Дельфин!». И правда, почти голубая афалина осторожно плыла к берегу, подталкивая носом увертливый мяч, подбросила его к малышу и умчалась под водой прочь. Интересно. Раньше в этих водах дельфинов не встречалось – для южных слишком холодно, а для китов и касаток – тепло, да и рыба не их рациона. Заходили только сельдевые акулы, я сам видел две – одну подвешенную за хвост на суденышке рыбаков, а другую, раненую, в руках биологов.
Надо будет прийти ночью, опробовать новые ласты и маску с трубкой. Говорят, ночью море здесь фосфорицирует, ни разу не видел, хоть родился в этом городе.
Леда
Замечательное приключение было сегодня с ребенком и цветным пузырем. Маленькие люди такие беспомощные, ручонки слабые, на ножках еле стоят. Мамы не пускают их плавать совсем, все кричат – «Утонешь!». Дети боятся воды, но древний инстинкт их тянет в воду, как в родную обитель, вот и возятся по колено в море, играя с волнами, строя что-то из песка, иногда маленькие люди перебрасывают цветные пузыри-мячики, не всегда ловят, и вот один из мячиков унесло далеко от берега, туда, где я зависала в своих любимых струях. Не раз Лоцман ругал меня, что так близко подплываю к людям, что это опасно, но я это делаю все равно, так интересно за людьми наблюдать!
Пузырь-мяч несло ветром прямо на меня, маленький человек плакал сначала требовательно, потом огорчительно, а потом просто горько и умоляюще. Этот тон растопил мое сердце, и я решила рискнуть. Гнать мячик к берегу было легко и весело, главное не задеть брюхом за дно, все-таки тут очень мелко. Малыш стоял почти совсем на отмели, я подплыла как можно ближе и подтолкнула мяч, набегающая волна подхватила его и принесла прямо в руки малыша, он счастливо засмеялся. Эти чудные вибрации доставили мне огромное удовольствие, почти физическое, надо это запомнить. Но пора было плыть к своим, в стаю. Вернусь сюда ночью, когда исчезают люди.
Рил
Все дела позади, можно и на пляж. Слава богу, все купальщики и даже гуляльщики с девушками и пивом ушли по домам. Самый пустой час в сутках это между тремя и четырьмя часами. Его называют еще час между собакой и волком. Море даже ночью теплое. В новых ластах трудно заходить спиной, ну это пока не дойдешь до минимальной глубины, где уже можно плыть. Три мощных гребка, и я уже далеко от берега. Тренированное тело никогда не подводит меня, вовремя я все-таки занялся восточными единоборствами. В тишине и одиночестве можно обдумать новую главу моей книги. Профессор сказал, что довольно смело браться за изложение своего взгляда на историю религии, но простые задачи не для нас, я так тогда ему ответил. Главу надо посвятить противостоянию сект и течений основных религий. Индуисты против мусульман, протестанты против католиков, буддисты против исламистов, - это понятно и очевидно читателю. А дальше стоит растолковать про раскольников, жаждущих автономии, про противостояния иранских шиитов против сирийских суннитов, доминиканцев против иезуитов, таоистов школы Цу против сторонников Чан-Цу, лютеран против кальвинистов, либеральных евреев против евреев ультраортодоксальных и антисионистов, мормонов против амишей, свидетелей Иеговы против адвентистов седьмого дня, адептов секты Муна против последователей сайентологии, короче, детали и ньюансы.
Не забываем грести, море тоже имеет внутренние течения, не забываем также всплывать иногда, чтобы вздохнуть, хотя на глубине и с недостатком кислорода воображение работает свободнее. Да, не зря кто-то говорил: «Жить не обязательно, плыть – необходимо», еще немного у дна и подъем…
Леда
Ночью потянуло к берегу. Вода еще пахла людьми, поняла, что мне это запах приятен, есть в нем что-то родное, успокаивающее.
Вдруг один человек подошел к воде как-то неуклюже, спиной, долго медленно пятился, но поплыл довольно ловко, почти как дельфин, и хвост у него длинный и сильный, а нет, не хвост, две ноги с ластами, кажется. Заплыл на мою глубину и играет с моими струями, погружаясь то ниже, то совсем выныривая и шумно дыша. Лежит на спине и погружается все глубже, не всплывает, и лицо такое блаженное. Людям нужно дышать чаще, чем дельфинам. А вдруг он так решил уйти из жизни? И я это вижу и ничего не делаю! Ужас, дельфины должны спасать людей! Подплываю совсем вплотную, не напугался бы, а то если он замечется или, того хуже, начнет кричать, вода хлынет в его легкие. Осторожно носом под спину, чтобы всплыл на поверхность.
Рил
Вдруг я увидел рядом дельфина. Скорее всего, это тот, что днем появился на пляже. Тихо, не шевелюсь, не вспугнуть бы, что он затеял, интересно. Да он тычется под мой бок, выталкивает на поверхность, это, наверное, цирковой дельфин или дельфин-спасатель убежал из вольера. А что, вполне может быть, город до недавнего времени был закрытым военным портом, а у военных чего только не бывает… Ну, спас уже, спас, спасибо! И вдруг я увидел его глаза. Дельфин смотрел на меня вопрошающими глазами, как человек. Я почувствовал к нему теплоту и признательность, вот ведь, зверь, а чувство сопереживания имеет, ему, наверное, показалось, что я тону… Ах, какой он приятный на ощупь, провел рукой по глянцевой его спине, как еще выразить свою благодарнось? И вдруг кожа затрепетала под ладонью, испугался? Но не отплыл, а остался рядом. Ты, наверное, хочешь поиграть, дельфинчик? Молодой, конечно, еще дельфин, а может он – девочка? Уж очень глаза красивые, или у них, у дельфинов другие критерии красоты? Например, красавицей считается та, у которой изящнее хвост, надо потом разобраться. А сейчас – играть. Наперегонки? Давай! И мы помчались к противоположному берегу залива. В ластах плыть быстрее, чем без них, но к середине залива стали уставать руки, пришлось сбавить ход. Но моя дельфинка не уплыла вперед, а притерлась ко мне бочком, подставив под руку спинной плавник. Покатаешь, я правильно понял? Тогда поехали!!!
Леда
Он стал уставать, а мы еще не добрались и до середины залива. Славный такой человек, вот бы ему показать мою лагуну, где есть лабиринт, и два грота – остатки каких-то людских строений... Там далеко от города и поселков, тихо, только чайки садятся на воду. Туда приходят стайки кальмаров, - можно без хлопот поесть и поваляться в теплой «ванне» на подушках водорослей и помечтать. Никогда не думала, что захочу это тайное место показать кому-то, но вот везу туда человека. Его зовут Рил, так он себя мысленно называет, надо на той же волне передать ему, что меня зовут Леда.
Услышал!
- Ле-да.
- Да, да, это я! – завертела я радостно головой и хлопнула плавниками по поверхности воды, получились брызги, фосфоресцирующие брызги.
Вода в этот час светится из-за планктона. Рил тоже стал брызгаться, весело и шумно. И снова зазвучал этот высокочастотный сигнал, я уже знала, это смех. Он смеется, ему хорошо. Потом он затих и стал разглядывать свои искрящиеся ладони, а я – его тело, кружась около. Тело совсем не похоже на дельфинье, не такое обтекаемое, впрочем, по-своему красивое. Руки не плавники, могут взять ракушку со дна или, скажем, меня за плавник. Дельфины так не могут. От середины живота – раздвоение, почти как у меня, только сильнее, он стоит на нем, на них, это ноги. Люди ими пользуются, чтобы ходить по суше. Все его тело фосфорицирует, это планктон осел на волосках, которые покрывают почти все его тело, особенно грудь и ноги. Волосы гуще – на голове и там, где раздваивается хвост, обычно люди одевают на это место кусок материи, а Рил – нет. Пытаюсь носом потрогать эти волосы, и вдруг замечаю зверька, растет из него такой, похожий на трепанга, маленький, сморщенный. Он вдруг стал расти прямо на глазах, окреп и налился удивительной силой, излучая в воду власть. Точно, трепанг, только гладкий и без мягких иголок. Но Рил вдруг стал себя вести странно…
Рил
Пока я рассматривал фосфоресцирующие свои ладони, дельфинка терлась возле меня. Мы заплыли на противоположный берег залива в прекрасную лагуну. Она вся сверкала в лунном свете. А вода оживала при каждом движении, и были видны следы от руки, как трассы от снарядов, нет, красивее, потому, что снаряды несут смерть, а здесь этот огонь был мягким и холодным, как светлячки или огни на болоте, и ласковым. Будто сидишь у угасающего камина и мечтаешь… Вдруг я почувствовал, что дельфинка уткнулась носом в пах, и мой «товарищ» весь напрягся и задрожал, как от очень смелой ласки. Ему-то не видно, что трогает его не женщина, а дельфин, хотя в ней много женственного…
Она как будто удивилась, но заинтересовалась возросшим моим «достоинством», и мне так захотелось кого-то обнять. Жалко, что меня бросила жена. От души положил на нее и ее ребенка семь лет жизни, и вот ушла… Как себя ни уговаривай, что мне и одному хорошо, теплых ночей в обнимку все-таки очень не хватает. Странная какая дельфинка, привезла меня в это чудесное место, будто показывает, а я неприлично голый… Надо еще возвращаться, здесь я не смогу даже выйти на берег, вот тебе и «слился со стихией». Какая у дельфинов нежная кожа, никогда бы не подумал, на спине чуть тверже и плотнее, как резина, а вот на брюхе… Вдруг моя рука попала в какую-то впадину на животе, а дельфинка вся затрепетала и хотела отплыть. Нет, дорогая, давай уж пообнимаемся, если нам вместе коротать одиночество, что у тебя там под животом, зажившая рана? Давай посмотрим…
Леда
Он стал меня гладить. От каждого его прикосновения волны дрожи пробегали по телу. Никто никогда не трогал меня кроме Большой Мамы, да сородичи тыкали носом в бок. А так нежно и долго… Все ощущения уместились в область под его ладонью. Все поплыло в голове, когда она скользнула под брюхо. Но там шрам, уродливый шрам, он сейчас найдет это раздвоение и поймет, что я не дельфин, а урод, испугается и пожалеет, что отправился со мной. Он наверняка больше не придет, надо уплывать, как бы ни было с ним хорошо. А я еще не показала ему лабиринт и гроты… Но надо бежать… Правда, он не доберется до своего берега. Надо его вернуть туда, откуда забрала, уплыть к сородичам и больше никогда не приближаться к людям. Держит он меня довольно крепко, и мне совсем не хочется вырываться. А рука его все смелее путешествует по моему шраму, ужас. Сейчас он все поймет и все кончится. Как жалко…
Рил
Нежная кожа на животе дельфинки стала еще тоньше, когда рука попала в ту впадину. О, да у тебя не хвост, а плотно сжатые ножки! Тут же всплыло воспоминание, как он первый раз был с девчонкой, одноклассницей, в раздевалке. Весь класс на физкультуре, а она дежурит, и такое нахлынуло, что не удержаться. Она тоже плотно сжимала ножки и сладко пахла, все повторяла: «Не надо, не сейчас, зайдут».
Светящаяся вода лагуны, август, ночь, звезды низко, лунища – огромная и такая нега, ласковое тельце то прижмется, то отстранится. Девчонка! Я и не заметил, как мое тело стало делать инстинктивные движения, и это было приятно, да что там, это было восхитительно! Психоаналитик потом вынесет мне вердикт, а пока не отпускать и любить до изнеможения.
Леда
Он держал меня довольно крепко выше плавника и под брюхом. Я думала, что это предел приятного, но что со мной случилось, когда он вытянулся вдоль моего тела и стал трогать мой шрам своим трепангом! Тысячи искр пронзили мое тело, будто льдинки, которые тут же растворялись и разливались по телу живительным теплом. Еще, я хотела этого еще, и если ему надо трогать мой шрам, то пусть, я уже не стеснялась, мне было все равно, потому что то, что происходило со мной, было выше всякого дельфиньего стыда, я Леда, Леда, я человек. Терпеть его ласки больше не было сил, я вся превратилась в трепещущий лист ламинарии на волнах, все собралось в плотный комок в области сердца и вдруг взорвалось. Вспышка счастья вынесла меня из всхлипывающего тельца дельфина, и я попала в оранжевую страну восторга. Я чувствовала себя совсем человеком, мой раздвоенный хвост превратился в ножки, я шла по облакам, вдалеке виднелись такие же озаренные люди, один подошел ко мне и спросил: «Ты здесь, наверное, маму ищешь? А ты красивая, словно выточенная…»
Нить, что связывала меня с телом дельфина, вдруг задрожала, надо было вздохнуть воздуха. Играя, мы с Рилом опустились на дно, на подушки морских водорослей, но нам обоим нужен был воздух. Ладно я, смогу еще потерпеть, но ему срочно нужно хлебнуть воздуха. Я совместилась со своим дельфиньим телом шлепком и сразу зашевелила плавниками. Рил висел рядом в толще воды, закрыв глаза и улыбаясь. «Утонул!» - встревожилась я, и стала опять выталкивать его на поверхность, он благодарно посмотрел на меня, похоже, сил у него совсем не было. Отдышавшись, он погладил меня от головы до плавника и сказал: «Леда, Леда моя!». Так я впервые услышала свое имя, сказанное человеком, а не пронесшимся в мозгу мыслью.
Так открылась мне самая важная тайна. Я могу выходить из тела дельфина и попадать к людям, также привязанным к своим телам серебристой нитью. Там можно общаться и учиться, и там я могу найти мою маму, если она тоже выйдет из своего тела. Помочь мне покидать тело дельфина может только Рил, если захочет. Интересно, придет ли он завтра купаться?
Часть 4. Не получилось, опять не получилось
Бегу к художнику… Почему бегу? Чтобы быстрее отделаться. Я всегда подозревала, что он занимается со мной небесплатно. И кто будет учить человека в 40 лет рисовать с нуля и бесплатно? Сегодня как раз была живопись – рисовали гуашью портрет студентки. Художник, критикуя нашу «мазню», сам вдохновился, велел прийти вечером в мастерскую – позировать, он попробует «расписаться». Не на чем другом, как на обнаженке и сразу маслом на холсте, это сделать, конечно, невозможно. Попозирую час и все. Я - каприз художника 70-и лет, это смешно. Но, поменьше гонора, пять минут позора, а впереди – целая жизнь.
На дорожке от автобуса к мастерской обычно ни души. А тут вдруг у самых ворот стоят курят парни, скорее мужики, может гости? Да к нему годами никто не ходит… Парни идут в мою сторону, наверно к остановке, вдруг хватают меня и тащат туда, куда я и сама иду. Знакомый дворик перед мастерской, еще три метра и мы будем там, где рисуют, художник меня увидит и все разрешится, наверное, приняли за кого-то другого. А за кого, кого им надо хватать и тащить? И зачем? Разве нынче сеансы обнаженки художникам только через силу?
Во дворе еще два парня. Это уже много. Форма у них у всех одинаковая, но какая-то чудная – серо-коричневая, рукава закатаны, ремни и пряжки, опознавательных знаков нет, головы у всех бритые. Беглый взгляд – подумала бы, что декорации к фильму про фашистов начала войны, но вместо оружия – бейсбольные биты. Молчать, не вступать в разговор, скоро все выяснится. Первый же удар битой, и не надо ничего выяснять, слабенький организм, обморок от удивления.
Да, человек ко всему привыкает. Теперь распорядок такой. Как только очнусь, выберусь из вязкого вялого тумана в голове – приходят по двое, отвяжут от забора, они меня привязывают к металлическим кольцам в заборе лицом к нему, ведут в угол, куда сами мочатся, назад, бьют, когда устану, что-то колют в плечо, привязывают обратно. Забор перед носом тоже может быть интересен, когда нет других впечатлений. Наваливается сон или это обморок, и я опять попадаю в то, мое место, где трава, где хорошо. Туда надо зайти через дверь, стоящую в остове стены - только опорные балки, на одной из которых висит саксофон, на другой гитара. Я знаю, это дети. Дальше совсем другой пейзаж. Опушка в лесу, рядом журчит ручей, подойду попью и умоюсь и на свой холмик сидеть – созерцать, как бегают друг за другом белки, птицы делят червяка, сколько птиц, все разноцветные - можно из них составить палитру… Тепло, уютно, безопасно, звучит музыка. Это Сен-Санс, Лебединое озеро, адажио. Поднимаю взгляд - дальше горы, я таких никогда не видала! Аж дух занимается. Потом выдергивают, ведут, бьют, колют. Уже терплю, опять хочу туда, на опушку. Однажды рядом появился отец, умерший 15 лет назад. Сел так рядом к плечу плечо, и молчит. Говорю: «Папа, забери меня отсюда, меня тут бьют». Он отвечает: «Я даже не могу тебя отвязать». «Я что, привязана?». «Прикована цепями к забору». «Я хочу освободиться!».
С тех пор замысел побега не оставляет меня. Уже прихожу в себя чуть раньше от укола, но не подаю вида, думаю, наблюдаю, прислушиваюсь, - надо как-то выяснить, зачем все это? Не «почему», а именно «зачем». Причины будем выяснять чуть позже, а сейчас главное понять, что теперь делать? Они думают, что я без сознания и говорят открыто.
- А почему у нас девушка лицом к забору?
- Чтобы хозяин мастерской не разглядел, если вдруг выйдет.
- Вы ему уже купили водки, а то он скоро должен проспаться от предыдущей порции? Надо, чтобы у него всегда было. Так мы дольше продержимся. Судно – рефрижератор японцы задерживают. Девушке, наверное, впервые будет путешествовать в разобранном виде. Сегодня дадим ей бодрствовать подольше, шеф хочет оценить качество ее органов, ну, товара, реакции там, кровь велел взять и проверить, не зря ж мы ее бьем несильно, наверное, антитела и все для адаптации организм уже выработал.
- Надо додержать ее живой, пока в Сиэтле клиента подготовят к пересадке. Он не стар, он супер-стар, все отказывает, зато миллиардер. Решил обновиться… Лишь бы бабки платил, а мы уж постараемся в лучшем виде и в праздничной упаковке.
Все затихли - вышел шеф. Удалось чуть-чуть повернуть голову. Все сразу стало ясно, зав. кафедрой патологической анатомии мединститута, имеет отношение к моргу какое-то, общалась с ним, когда просила не вскрывать умершего от инфаркта отца. Отказали, конечно, раскурочили его узкую грудь и идеально скроенный череп. Да, так вот кто у них шеф! Дело плохо.
Отвязали от забора, повернули лицом. Долго смотрел:
- Я ее где-то видел… Идиоты! Она работала в мединституте. А сейчас на кафедре патанатомии работает ее бывший муж. Вдруг она ему попадет на вскрытие, а половины органов нет?! Будет шум, а нам шум не нужен. Где вы ее взяли?»
- Она шла по дорожке в мастерскую.
- Так и художник ее знает?! Дважды идиоты!! Вдруг она его ученица или хорошая знакомая? Откажется помогать – справимся, а откажется молчать? Отпускать ее нельзя – много видела. Доведем дело до конца, на кону – большой куш.
Надо бежать! Когда поведут, любой ценой вырваться. Один конвоир всегда слабее другого, и реакции у одного помедленнее. Понять бы, у которого, и правильно рассчитать силы. Оказался левый. Пусть ценой руки… Одну руку удалось вырвать, вокруг другой всем телом. Не удалось, опять не удалось. Удар в лицо локтем кажется, видно звезды, укол, и поволокли обратно на двор. Приковывать не стали, ударили еще по голове, по затылку, нехороший хруст… И вдруг зазвучала музыка, прямо в голове или с неба. Сен-Санс или Чайковский? «Лебединой озеро», всегда мечтала танцевать этот балет…
Сильно, видно, врезали. Я вижу себя девочкой в первом классе. У меня не было 1 сентября, как у всех детей. Летом меня не взяли в школу с шести лет, говорят, очень уж маленькая. Сестра уже взрослая – в 9 классе, устроила мне этот первый класс, так что у меня первый день в школе – 3 сентября, а портфель голубой землю задевает (я его потом протерла до дыры). Мой первый день, учительница строгая в толстенных очках ведет меня за первую парту. Там уже сидит мальчик. Все в синих костюмчиках, а он в черном, жилет и пиджак и белая рубашечка – так нарядно. Я тоже ничего – мама успела сшить мне фартук «с крыльями» и банты – каждый с голову. Учительница говорит: «Садитесь», и все с грохотом упали. Я стою, на знаю, как правильно, у всех-то парты, а у нас маленький стол со стульчиками. И мальчишка-сосед не садится… Вдруг он пошел вокруг нашего и учительского столов и придержал мне стульчик. Я сажусь, он стул подвигает, и говорит: «Разрешите представиться, я – Саша Ярошевич», и идет не торопясь обратно. Класс грохнул хохотом.
Мы стали дружить. Он влет запоминал стихотворения на слух (слух у него был идеальный, он с 4 лет играл на скрипке), я в уме множила двузначные числа. На перемене мы играли в шахматы, он принес, я его научила, занималась этим уже год. А после уроков он провожал меня до угла, это мы вместе протерли мой портфель. Однажды он говорит: «Я хочу пригласить тебя в гости, сегодня родителей не будет». Я согласилась. Конечно, я ожидала чего-то необыкновенного, но то, что я увидела, поразило меня. Мы зашли в квартиру, Саша сразу провел меня в зал, где была небольшая сцена с целым оркестром инструментов и пюпитров, а стену занимал стеллаж с большим количеством старых скрипок. Он говорит: «Только ничего не трогай. Я сегодня для тебя сыграю на взрослой скрипке. Я сейчас». Он зашел в другую комнату и вскоре вернулся, но уже в белом смокинге и с белым же галстуком-бабочкой на черной рубашке. Все, конечно, крошечное, ведь нам только по 6 лет, но мы как взрослые. Подошел к стеллажу и по лесенке стал карабкаться к третьему ряду скрипок.
- Если папа узнает – убьет. Это Амати.
Встал на сцене, легонько пробежал смычком – небесные звуки, еще не мелодия.
- Сен-Санс. Лебедь.
И заиграл. Комната вдруг куда-то исчезла, появилось озеро в горах, и чувствовалась какая-то будущая трагедия у белых гордых красивых птиц. Вдруг скрипка взвизгнула, и у Саши что-то произошло с лицом. Музыка прекратилась, он взобрался по лесенке и повесил скрипку на место, спустился, закрыл шкаф и вдруг ка-ак побежит к двери. Я за ним, а он упал на кровать и рыдал в голос: «Не получилось, опять не получилось!!»
А музыка все звучит. Чайковский, заключительная сцена балета «Лебединое озеро». Уже без партнера. Она прекрасно исполнила последний пассаж и упала, как положено умирающему лебедю, бросив скрещенные руки далеко вперед. Так гармонично и бессильно, что позавидовала бы Майя Плисецкая. Видно, на этот раз получилось. Сидя на заборе, я вижу – получилось.
В голове пронеслось: «Значит, у меня решили взять органы и продать их богатому американскому дядюшке. Бесславный конец. Но это возможно, если я буду жива, поэтому и бьют осторожно, хотя и больно, чтобы не убить. Я не хочу так! Самоубийство невозможно, даже за попытку к бегству не убили. Но можно покинуть тело, пока оно целое, как во сне. Скорей, пока ничего не сломали, - травмированное или изувеченное тело крепче держит душу болью.
Скорей, музыка уже к концу. Лебедь умирает. Хорошо, что руки не приковали, последний взмах крыльями и все».
Отделяюсь духом от своего тела, но не улетаю пока, а задерживаюсь над забором, интересно посмотреть, что будет дальше.Сижу на заборе голая, вижу, как она, то есть я, упала, все правильно, как лебедь в последней сцене. Все вдруг забегали, шеф прямо в хирургическом костюме и перчатках выскочил во двор. Что-то колют прямо в сердце, но я не возвращаюсь. Я улетаю.
Лебеди только однажды складывают крылья…
Часть 5. Встреча
Я еще покружила над тем двором, где лежало мое бездыханное тело, и полетела, свободно, то быстрей, то медленнее, подальше от этого места, подальше от этого города и людей к свету. Свет тянул меня, жалко, что не удалось попрощаться с детьми. Еще стоило бы сходить к морю, там нынче творились удивительные дела – в залив пришли дельфины. Я всегда мечтала поплавать вместе с дельфинами. Но сейчас что-то большее влекло меня к ним, будто они принесли мою тайну, которую я забыла, и вот-вот вспомню.
Но свет сильнее. Хорошо без избитого тела, не больно и уже не страшно, запомнилось напоследок, как те людишки забегали, задергались, и художник тоже. Вышел из своей берлоги, глянул мутными глазами и прохрипел: «Все-таки пришла…».
Всегда подозревала, как приятно плыть по лунному лучу, тепло и ласково, и чем крупнее Луна, тем уверенней эта лунная дорога. А потом путешествие среди звезд, - это волшебная феерия. Но надо добраться до туннеля с Хрониками Акаши, так, кажется, называют это место, где ты получишь ответы на все вопросы. Главное их четко сформулировать. Вопрос главный – как на самом деле устроена Вселенная, эти фантазии насчет тора с перманентным взрывом посередине, разлетающимися и концентрирующимися на другой поверхности тора Галактиками, это мой рассветный бред или как? А ДНК времени, свернутая в зацикленную в ленту Мебиуса спираль, тоже только плод моего буйного воображения или в этом что-то есть? Как на самом деле? Второй вопрос… Нет, про будущее детей узнавать не хочу, они уже идут своей судьбой, а вот что стало с тем плодиком, который меня покинул прямо в море, ничего не известно. Погиб, наверное, но при каких обстоятельствах – узнать стоит, море хранит много тайн.
Зовущий свет вдруг преобразовался и из рельсов превратился в разлитое озеро оранжевого цвета. Море золотисто-оранжевого света. Я уже видела это место, - меня выносило куда-то сюда при первых моих оргазмах. А мужчины и не догадывались, что являются передающими устройствами меня, как сообщения, в мир ответов. Впрочем, я была им благодарна, любви хватало на всех.
Оранжевое море, оранжевое небо, прямо как в детской песенке. И даже люди встречаются. Вот странная девушка, точеная тонкая фигурка, говорит то с одним, то с другим. Наверное, ищет кого-то. Мне не хочется говорить ни с кем. Стоило ли умирать, чтобы здесь тоже встретить людей. Люди злые, алчные, жадные, ради сиюминутной выгоды могут забить незнакомого человека до смерти. Да и ладно. Отправили и спасибо, сама бы никогда не решилась, хоть чувствовала, что пора. Души, впрочем, не опасны, и могут быть только хорошими, да все ли? Я теперь никому не верю.
Девушка приблизилась.
- Я ищу мою маму. Только не знаю, как она выглядит теперь, ведь мы расстались, когда я была 3,5 мм в диаметре, у меня даже глаз еще не было. Шансов очень мало, что она сейчас здесь, но, может быть, Вы знаете…
- Тебя зовут Леда?
- Да, а как Вы догадались?
- Я сама дала тебе это имя, когда несколько лет звала тебя к себе, пока ты, наконец, не обосновалась в моем животе, но очень ненадолго…
- Мама?!
- Рассказывай, что случилось после, только быстро, серебряные нити дрожат, моя вот-вот порвется, те люди из дворика, желая скрыть тело, подбросили его на трассу, неосторожный водитель врезался в эту массу и задавил окончательно. Перепугался, вызвал скорую, сейчас надо мной колдуют реаниматоры, уже 10 дней, вот-вот мой срок закончится. Как хорошо, что я тебя встретила сейчас, и правда, страна, где дают ответы на все вопросы… А ты почему здесь?
- Я сейчас в объятьях мужчины, который не побоялся приласкать дельфина.
- Ты дельфин? Я мать дельфина? Здорово, мощно завертели (имея в виду небесного Режиссера).
- Сейчас он очнется и испугается, что натворил, и уплывет, а вскоре вернется в свою Москву, и всю жизнь будет думать, что это с ним произошло. Славный такой, но такой человек, смелый, но слабый. Второго шанса у меня уже не будет, только погибнув в теле дельфина…
- Будет. Я – твоя мама, принимаю волевое решение. Быстро меняемся серебряными нитями. Миропорядок от этого не изменится, скоро сильный шторм, и дельфинку бросит на скалы. Всегда мечтала побыть в шкуре дельфина, поплавать и посмотреть на мир их глазами. А ты получишь мое тело, пусть израненное и переломанное и не очень юное, но вполне годное во всех отношениях. Такое его плачевное состояние даст тебе возможность всему учиться – и ходить на ножках, а они будут ходить, и петь, перерезанное горло заживет, и даже рисовать, а главное, ты сможешь любить, быть с мужчинами, только мамой стать не сможешь – таз разломан и собран по частям как пазл.
- О, мама, такой подарок! Я не смогу…
- Сможешь, если ты моя дочь. Запоминай свои задачи: Восстановить тело, танцевать, писать стихи и рассказы и рисовать. Любить. Дорастить моих детей – твоих брата и сестру. Любить их так, чтобы они не заметили подмены. Теперь они – твои дети тоже. Теперь тебя будут звать Лена. Лена Загальская, помни имя свое – оно у нас теперь одно на двоих.
Помогай мне сейчас, ты должна очень-очень захотеть стать человеком, а потом разберемся.
Сказать и сделать – не одно и тоже. Как же это выполнить в нематериальном мире? Нить даже не схватить. – А как ты собиралась обрывать свою нить? Силой желания, точнее нежелания. Как там действуют филиппинские хирурги – хиропласты? Оп, и обе нити у меня в руках, натянуты и дрожат. Быстрее, Оп, и поменяла. Господи, помоги, чтобы приросли к душам, Господи, помоги хотя бы моему ребенку, мне не надо, пусть она хоть немного лет поживет как человек, Господи, ты все можешь, я верую в мудрость твою…
- Давай, моя девочка, возвращайся, пора.
Я даже шлепнула ее по попке, вполне упругой для бестелесной души. Она последний раз посмотрела на меня моими большими глазами цвета морской волны, и нить утянула ее на Землю.
После бала
Я написала этот рассказ и дала прочитать своей дочери. Она долго сидела неподвижно, притихшая. Я спросила ее: «А если это все правда?». И она ответила: «А что это изменит? Мой мир – твой мир, так было всегда»…
А сейчас я живу в Австрии. Коллега написал две книжки и устроил в пединституте Инсбрука презентацию. Мне понравилась книжка про клоуна Лупо Колино, я купила ее и подошла взять автограф. Автор-австриец посмотрел мне в глаза и сказал: «Леда?!». Я перепугалась, - неужели так заметно?