Глава четвёртая
НА ГОРНЫХ ПЕРЕВАЛАХ
По северным отрогам Яблонова хребта, поросшего хвойным лесом, пробиралась гонимая ростовская дружина. Сторонники ехали по извилистой тропе, следуя свежим зарубкам, оставленным Агдой. Даур увёл передовую сотню Фёдора Книги на запад к другому проходу. Ту тропу необходимо было прикрыть с юга от степных преследователей.
После трёх дней скачек, боёв и постоянных тревог русские путешественники, сопровождающие обоз, почувствовали некоторое облегчение. Они знали, что их хрупкий покой берегут в дозорах товарищи и надёжный природный щит — длинный лесистый хребет.
Иван Алексеевич на этом переходе находился в середине «русской орды» бок о бок со своей возлюбленной Ольгой, сидящей на белой кобыле арабских кровей. Спутники позади понимающе улыбались и восхищённо говорили: «Что за пара!». Краса в парчовой зелёной куртке с развевающимися белокурыми волосами мило смеялась, и алый румянец не сходил с её нежных щёк. Алексеевич в нарядной малиновой рубахе непринуждённо шутил со своей ладой, не спуская с неё влюблённых глаз. Им вторила цветущая и благоухающая природа заливистым птичьим щебетом, возвещая бесприютным странникам о радостях оседлой жизни.
К концу второго дня пути по горам, следуя вдоль кряжа, обоз вышел к новому перевалу и торной тропе, ведущей в монгольские степи. Тропа с южной стороны хребта была уже перегорожена внизу внушительным завалом из камней и стволов деревьев. Там держала оборону посланная вперёд сотня Фёдора. Из неё два десятка молодцов находились вверху на перевале вместе с лошадьми. Они-то и встречали уставший с дороги отряд Алексеевича. Вперёд, к предводителю дружины, подошёл высокий, безусый юноша лет восемнадцати. Мужественного вида парень был одет в арабский плащ, а на груди тускло поблёскивала кольчуга. Он гордо тряхнул длинными льняными волосами и громко сказал:
- Ежели помнишь — я Антип Лихой. Меня здесь Фёдор Книга оставил за старшего. Алексеевич, мы тут уже ратились. Табунщики чуть было не завладели перевалом, но наша сотня не дала им подняться наверх и согнала вниз — обратно в степь. Книга с Агдой сейчас у завала.
Алексеевич обнял плечистого молодца и поблагодарил всех:
- Спасибо, родимые, — хвала вам!
Затем Иван, найдя глазами Гаврилу, махнул ему:
- Молчун, айда со мной. Остальным роздых — до рассвета!
В ранних сумерках два ростовчанина спускались по извилистой дорожке, в окружении сосен, лиственниц и берёз. Откуда-то снизу доносился неясный шум. Пройдя с половины поприща, они заметили внизу яркие костры. Здесь, на середине спуска с горы, и держала оборону сотня Книги. Молодцы, орудуя топорами, валили деревья так, чтоб они надежно загораживали тропу. Отсюда просматривался хороший вид на разбитый у подножия возвышенности вражеский лагерь, который выдавали поднимающимися кверху огненные сполохи вечерних костров.
Навстречу громадным фигурам Ивана и Гаврилы от завала отделились Агда и Фёдор. Они потрясали мечами и приветствовали друзей:
- У нас, слава Богу, всё ладно! — ещё издали крикнул толмач. — Едва успели наперёд нехристей. Мы их быстро окоротили. Сейчас они угомонились.
- Но ухо держите востро, — назидательно говорил сотникам Алексеевич. — Смотрите в оба глаза. Я ещё подумаю, кого тут оставить в заслон — тебя, Фёдор, иль тебя, Гаврила. Но кто бы ни был — ожидайте Никонора и тогда снимайтесь. Вместе спешно догоняйте дружину.
- А ты хоть знаешь, куда ехать? — недоверчиво спросил Фёдор и, улыбнувшись, сам подробно ответил: — Агда узрел вчерась двух бурят, пробирающихся в лесной чащобе, да окликнул. Вышли они на разговор. Много не сказывали, осторожничали, но даур расположил их к себе. Буряты были здесь на охоте. Они пообещали, что завтра поутру здесь будет отряд Тобоя. Энтот храбрый воин объединил вокруг себя немало смельчаков для борьбы с азиатскими завоевателями. Мыслю, на него вся надежда.
- Добро! Ко времени с ними бы столковаться — глядишь, помогут нам в пути, — обрадовался Иван, но, быстро посерьёзнев, обратился к Гавриле: — Видно, тебе с умельцами здесь засесть придётся, заместо Фёдоровых ребят. Пусть молодые передохнут у обоза, да и Книга как толмач ныне потребен.
- Отчего не посидеть и не подождать дружка Новгородца, — откликнулся Молчун и ухмыльнулся: — Табунщикам уже нос утёрли.
- На хребте задерживаться гибельно, — тревожился Алексеевич. — Мунгал становится всё больше. Судя по всему, тут собрался их второй пятисотенный отряд. Выходит, против наших неполных четырёх сотен — уже тыща кочевников. На энтих рубежах нас вскоре обложат, словно медведя в берлоге. Спасение дружины в одном — двигаться. Хорошо бы иметь в проводниках бурят.
Рядом с Гаврилой стоял и его помощник оружейник Максим, который пришёл сверху, с перевала. Он слушал разговор воевод, не отрывая глаз от вражеских костров, пылающих внизу. Вдруг Балагур захохотал и поделился своей задумкой:
- Давайте перехитрим супостатов, когда подойдёт Никонор. К другой ночи, ежели станем уходить, оставим у завала при огнях вместо стражи — чучела с копьями. Вот потеха будет, коли степняки не почуют подвоха. А мы выиграем время, чтобы уйти от них.
- Я опасаюсь — табунщики окажутся хитрей вот в чём, — задумчиво заговорил Книга, морща лоб. — Боюсь, их ханы замыслят перехватить нашу вольницу — вот где беда. Мунгальские предводители догадаются, куда мы путь держим, а округу они знают, как свои пять пальцев...
Глава пятая
ВОЛЯ НОВОГО КАГАНА
В столице монгольского царства закончился съезд кюряганов[2] и военачальников. На каракорумском курултае был выбран Великим каганом Гаюкхан — сын временной правительницы Туракины и ныне покойного кагана Угедея.
Участвовавший в грандиозном походе монгол на «вечерние страны» честолюбивый Гаюкхан, узнав о кончине своего царственного отца, бросил соратников и помчался на зов матери. Этот развращённый и взбалмошный юнец, пользуясь отсутствием могущественного Батухана и его родных братьев, сел на роскошный золотой трон. Бесспорно, в том большую роль сыграла Туракина, которая, несмотря на козни Ори-Фуджинь, склонила чашу весов в пользу своего сына.
После курултая у нового азиатского правителя появились и первые неотложные дела. В числе их — разбор позорно провалившейся прошлогодней морской экспедиции в Японию под руководством Торгула. Неудачливый темник прибыл в Каракорум много ранее, но в связи с выборами Великого хана Монголии, его дело было отложено.
В один из жарких дней, в конце мая, бывшего военачальника вызвали к Гаюкхану. Ставка властелина полумира находилась в центре стольного города. Огромный шёлковый шатёр жёлтого цвета располагался в кольце белых войлочных юрт и свирепых нукеров. Подавленный Торгул со смертельным трепетом ожидал решения своей участи. Он стоял пред двумя тургаудами и смотрел, когда откроется полог, и его призовут к ногам
--------
[2] Кюряганы – монгольские ханы.
владыки. Это случилось не скоро. Наконец, его окликнули.
Первое, что увидел с порога темник — был сверкающий золотом и драгоценностями монарший трон. На нём восседал почти мальчишка, по прихоти судьбы занесённый на вершину земной власти. Торгул, растерявшийся при виде нового кагана, и от переживаний за прошлые свои неудачи совершил непоправимое — запнулся за порог[3] величественного жилища. Он лежал, уткнувшись лицом в персидский ковёр, и с ужасом осознавал новую роковую ошибку. До этого в шатре шёл разговор между приближёнными Великого хана, но, когда грузный военачальник неловко упал — наступила мёртвая тишина. Гаюкхан вскочил с места и с яростью стал теребить рубиновые пуговицы на своём шёлковом чапане. От гнева его безбородое широкое лицо покраснело, и он, топнув ногой, с негодованием воскликнул:
- Ты совершаешь одно преступление за другим! Ничтожный, ты так и не выполнил последнюю волю моего незабвенного отца!
Новоиспечённый каган посмотрел на ханов и мудрую Туракину, которая молча кивнула, подбадривая сына. Тот, отпив из чаши бодрящего кумыса, вошёл в охотничий азарт и заорал, как на весёлой пирушке:
- Где мой флот?! Говорят, на твоих глазах он превратился в дым! Кто его сжёг?!
- Это... Большой Иван... — несвязно залепетал бывший предводитель тьмы.
- Один?! Ты — желтоухая собака! — наслаждался своей вседозволенностью властолюбивый юноша. — Сколько их было?
- Большой Иван и несколько сот его безумных урусов, — стонал трясущийся от страха Торгул. — Они уплыли от погони.
- И ты позволил им спалить флот и отбыть в неизвестном направлении, — не унимался Гаюкхан и, глядя на мать, которая подавала знаки, как поступать с виновным, выпалил: — Темник достоин смерти и за долю того, что он натворил! Эй, тургауды!
Великий хан сделал жест охране, что пора умертвить несостоявшегося покорителя Японии. Два дюжих монгола схватили отбивающегося в истерике военного преступника и играючи вытащили его из шатра. Они притянули пятки сопротивляющегося Торгула к затылку и навалились на осуждённого. Сухой треск ломающегося позвоночника и невообразимый вопль известили округу, что воля нового кагана исполнена.
--------
[3] Запнуться за порог – было преступлением гостя перед хозяином, особенно если последний являлся ханом. Нередко это кончалось смертью.
Глава шестая
СНОВА БОЛЬШОЙ ИВАН
Не успел застыть в небесной синеве последний крик незадачливого Торгула, как около высокого шатра вновь послышались вопли. На этот раз кричала женщина. И не простая монгольская женщина, а вторая по влиянию в огромной кочевой державе. Мать Батыя не впускали к Великому хану его верные слуги. Узнав, кто слёзно просится на срочный приём, Туракина и Гаюкхан в один голос решили принять просительницу, предвкушая наслаждение увидеть плачущую соперницу.
Знатная ханша, полная гнева, ворвалась в шатёр, таща за собой запылённого пожилого гонца, который подобострастно кланялся всем налево и направо. Ори-Фуджинь, представ перед владыкой, завыла и запричитала:
- Пусть унесут урусов ночные мангусы! Пусть попадут они в руки тургаудов для страшной казни...
Злорадно улыбаясь, Туракина остановила этот поток проклятий громкими приказаньями:
- Слуги, успокойте достойную ханшу и дайте воды! Гонец! Рассказывай, что стряслось.
Тот, стоя на коленях, доложил о налёте отряда Большого Ивана на родовое гнездо Батухана. Юный каган взвизгнул, услышав знакомое имя:
- Опять Большой Иван! У нас на Родине?!
Ханы, сидевшие у ног повелителя, негодуя, зашипели:
- Мы все оскорблены!
- Покорители мира не должны такое прощать!
Гаюкхан, отойдя от первых бурных чувств, нагнал на себя напыщенный вид и строго спросил посланца:
- Что ты про них ещё знаешь?
Понурый монгол в запылённом халате смиренно ответил:
- Урусов около четырёх сотен. Они, захватив табуны, устремились на закат солнца, видимо, домой.
- Несчастный! Ты забыл главное! — злобно закричала Ори-Фуджинь, дёргая себя за косы. — Беглые рабы нашли и похитили все наши семейные драгоценности: золото, серебро, всего не перечислишь...
- Жаль тебя — злорадно заговорила Туракина. — Зачем, почтенная, ты держала под Каракорумом тысячу «бешеных»?
- Они здесь крутились, пока шли выборы кагана! — выпалил без тени сомнения возмущённый Великий хан. Он, поддерживая свою проницательную мать, логично предположил: — Если бы эти опытные воины жили в своих кочевьях, такой беды бы не случилось.
Просительница, обведя заплаканным взором всех своих недоброжелателей, в гневе вопрошала:
- Я брошу на поиски урусов тысячу нукеров, но где же ваша помощь и защита? Я жду их, как и мои сокровища! Для чего курултай выбирал Великого хана?!
Молодой каган приосанился и, гордо вытянув шею, величаво сказал матери Батухана:
- Я не оставлю без помощи уважаемую Ори-Фуджинь. Шайка Большого Ивана, сжёгшая наш флот, лишившая нас Японии — и без этого неслыханно дерзкого налёта достойна сурового наказания. Призраки, пришедшие с края Вселенной и вынырнувшие в Монголии, будут отловлены...
В тот же час Гаюкхан призвал на военный совет нескольких ханов, темников и тысячников, в числе которых был и Хорон. Рассевшись на бархатных подушках, военачальники разложили пергаментные карты севера страны и прилегающих земель.
- Я устрою на урусов настоящую облаву, — хвалился Великий каган, выпятив тщедушную грудь. — Назначаю хана Товлубея предводителем трёх тысяч монгол, которые возьмут в кольцо беглецов.
Худой пожилой вельможа, сидящий по правую руку от Гаюкхана, степенно поклонился и важно заговорил:
- Тысяча местных кочевников уже преследует незваных гостей. Ещё одну тысячу я подниму со стойбищ, когда поскачу к реке Селенга — наперерез рабам. И третья тысяча — «бешеные» помчатся к священному озеру Байкал, чтобы надёжно отрезать Большому Ивану удобный путь на Родину. Мы загоним эту шайку в ловушку где-нибудь у Байкала и притащим урусов в Каракорум на арканах.
- Хорошая мысль, — кивал Великий хан, мало понимающий в военном деле. Он бросил взгляд на скромно сидящего Хорона и пытливо спросил его: — Ты знаешь Большого Ивана, что скажешь о задумке Товлубея?
Тысячник блеснул умным взором колючих чёрных глаз и с почтением ответил:
- Да, я знаю Большого Ивана и его людей. Если их окружить, они вряд ли сдадутся, а предпочтут погибнуть от наших мечей в бою. Но прежде, чем это может произойти, урусы не раз попытаются вырваться из расставленного капкана. Как они изворотливы — вы уже убедились.
- Ты боишься жалкой кучки рабов? — удивлённо воскликнул сухощавый Товлубей.
- Нет, — ухмыльнулся посланник Батыя. — Просто я долго воевал с урусами и ещё не забыл Торгула...
- Замолчи, тысячник! — оборвал его каган. — Но и ты, Товлубей, помни участь темника. У тебя будет почти в десять раз больше воинов, чем у Большого Ивана, и я жду твоей победы в ответ на пощёчину, которой наградил Монголию какой-то урус...
Перед спешным отъездом Хорона из столицы, его вызвала к себе в юрту Ори-Фуджинь, чтобы дать последние наставления. Она одна встретила подчинённого. Была очень вежлива, даже трепетна. На то имелись причины.
- Когда покончите с непокорными, возьми мои ценности на сохранность, — жадно вздыхала ханша. — Боюсь, гаюковы воины запросто умыкнут моё добро.
Смущённый нукер, прижимая ладонь к сердцу, преданно кивал и молчал.
- У вас есть половец Домур, который и станет пытать у беглых рабов, где же мои украденные богатства, — продолжала мать Батухана. — Я же выполнила просьбу Товлубея: дала ему урусского толмача Акинфа Дородного. Он сын богатого купца.
Недавно пришла весть из Сарая, что его отец дал выкуп, но пусть напоследок этот мясистый увалень ещё послужит мне. Акинф уже сносно знает монгольский язык и будет моими ушами в гаюковом стане Товлубея. Дело за одним — схватить Большого Ивана и его шайку.
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
ОБЛАВА У РЕКИ СЕЛЕНГА
Первая глава
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ ПОМОГАЮТ В БЕДЕ
За косматыми соснами, взмывающими над горным перевалом, зарозовело утреннее небо. Усталые люди, проснувшись в палатках, не хотели покидать ночное ложе и вновь собираться в тяжёлый путь, да и ростовские воеводы не торопили своих земляков. Предводители ждали бурят, к тому же длительный отдых был так необходим дружине перед неизбежными дальнейшими испытаниями. Пока диск солнца словно нехотя подымался над лесистыми вершинами хребта, русские скитальцы на славу выспались после суматошных дней.
Около полудня у стана путешественников показался вооружённый отряд местных жителей. Они ехали на выносливых поджарых лошадях, поднимаясь по горной тропе. Коренастые черноволосые юноши в разноцветных халатах, одетых поверх рубах и штанов, были подпоясаны кожаными ремнями, на которых висели длинные ножи. Эти молодые воины, потрясая мечами и копьями, приветствовали будущих союзников, доброжелательно улыбаясь.
Впереди в крепкой кольчуге ехал широколицый смуглый бурят. Это и был знаменитый Тобой. Он выделялся не только наличием ценной брони, но и красивым поясом с бляхами из набивного серебра. Зорким раскосым взглядом он оценил лагерь русских и, спрыгнув с коня, смело подошёл к встречавшим. Среди них были ростовские воеводы и даур Агда — единственный, кто понимал язык этих двух народов. Могучая фигура Алексеевича нависла над невысоким Тобоем. При первой же встрече руководители боевых дружин крепко обнялись. Бурят обратился к ростовскому витязю, одетому в тигровую шубу:
- Наш народ приветствует тех, кто с мечом в руке промчался по ненавистной Монголии.
Иван, тряхнув головой, шутливо ответил:
- Дернули мунгальского тигра за усы, и он оскалил пасть.
Скуластый Тобой, ударяя плёткой по сапогу, заливисто засмеялся, показывая на шкуру полосатого хищника:
- Один раз вы, похоже, удачно дёрнули тигра, и вся шкура с него сползла. Вам, я вижу, не впервой дёргать за усы и царя зверей, и царя людей.
Когда перевели сказанное, за бурятами дружно загоготали и русские. Пока стоял хохот, Алексеевич, Книга и Агда, наскоро перемолвившись, подступились к Тобою.
- Проведи пришлых через свои земли, — обратился с просьбой даур. — Они хотят уйти в сторону заката солнца.
Понятливый бурят согласно кивнул головой:
- Все, кто сражается с нашими заклятыми врагами, найдут наше горячее участие. Я проведу вас вдоль хребта к Селенге и далее до Байкала.
- Хорошо, тогда потолкуем ещё за трапезой, и сразу в путь, — поторопил Иван. — Время не ждёт, и мунгалы токмо копятся.
Сборы соединённого воинства слегка затянулись. Русские, обретя надёжных союзников, угощали их бараниной, да и сами отъедались на славу, вспоминая голодное прошлое, и трапезничали впрок — за тревожное будущее. Местные в свою очередь подарили чужестранцам два берестяных короба, в которых плескались тарасун и курунга — крепкие мужские напитки из молока. В кругу крестьян витийствовал словоохотливый Семён Огонёк:
- На сытое брюхо и горы свернём. Вот и подмога поспела вовремя и немалая — до двухсот верховых.
- Они и проведут нас короткой дорогой, — радовался Данила Ухват, жадно глотая сочное мясо, — а ежели туго будет — и поратятся.
- Книга вызнал: энто лишь часть Тобоевой дружины, — делился сведениями Огонёк, — придут ещё вой.
- С табунщиками всё одно связываться резона нет, — осторожничал Ухват. — Нам вон в какую даль ещё переть, а ростовчан от боя к бою — меньше и меньше.
Мужики затолковали о том же:
- Пора избавиться от гибельной погони.
- Есть надёжа на здешних — укроют в потаённых местах.
- Быть может, на закат покуда не ехать, а повернуть в полночную сторону...
На целое поприще растянулась по северным отрогам хребта ростовско-бурятская вольница. Свыше тысячи лошадей послушно брели по косогорам то вверх, то вниз, таща людей и поклажу. Избитая копытами тропа пролегала и между стволами разлапистых сосен, и по краю каменистых осыпей.
Глухомань располагала путешественников к беседе. Тобой, легко покачиваясь в седле, рассказывал новым друзьям о горькой судьбе его свободолюбивого народа:
- Мы не так давно заселили эти земли до самого Байкала. Нас подтолкнули к этому жестокие монголы, вытесняя из степей. Бурятам спокойней живётся среди диких гор и дремучих лесов. Но завоеватели ненасытны и вездесущи. Снова мы платим тяжёлую дань скотом, пушниной и, самое страшное — молодыми девушками и парнями. Оттого в моём войске много смелых юношей. Они не хотят умирать за монгольское царство.
- Везде то же самое: — чингисиды разделяют народы и властвуют, — заключил Фёдор Книга, выслушав перевод Агды. — И нет покуда силы, чтобы справиться с ними.
Русский толмач ехал рядом с дауром и бурятами, на ходу стараясь понять ещё один азиатский язык. Фёдора удивляла и его схожесть с соседними наречиями, и в то же время самобытное звучание многих слов. Велика была Азия с разноязычным народонаселением.
Приграничные с Монголией земли поражали своей безлюдностью. Не было не то что селений, не встречались даже одиночные жилища. Природа выглядела первозданной и нетронутой. Конская тропа среди зелени деревьев и серости камней почти не выделялась среди звериных троп.
Минул уже третий день с тех пор, как русские и буряты ушли с перевала, где осталась сотня Гаврилы. Вечером, после перехода, ростовские воеводы с Агдой и Тобоем забрались на голую вершину высокой горы. Они решили осмотреть округу и наметить на завтра свой будущий путь. Он пролегал далее по узкой тропе между стройными лиственницами. Впереди было тихо — горы погружались в тревожную тишину наступающего вечера. А сзади, у подножия горы расположился на ночлег русский лагерь, который выдавали дымы костров, ржание лошадей и жалобное блеяние скота, предчувствующего неминуемую кончину.
- Завтра в полдень выйдем к Селенге, — утешительно сказал Тобой, замечая, как русские с опаской оглядывают возвышающиеся в сумерках горные кряжи. — Там широкая речная долина, и кони пойдут быстрей. Две ваши сотни где-то у Селенги должны нагнать нас.
- Так, — подтвердил Алексеевич, — с твоими провожатыми, да налегке, они подоспеют к нам не сегодня, так завтра.
- Не пройдёт и недели, и вы достигните великого священного озера, — убеждённо говорил бурят.
- Сколь далеко оно простирается? — задал вопрос через Агду любопытный Книга.
- От устья Селенги, впадающей в озеро, его легко обойти, двигаясь на закат, — спокойно ответил Тобой, но, вдруг помрачнев, добавил: — Если дорогу преградят монголы — тогда много хуже. Байкал вытянут непомерно в полночную сторону, и обходить его придётся всё лето. Густые леса, топкие болота и быстрые речки встанут на нашем пути.
После перевода Иван с Фёдором многозначительно переглянулись, и вожак сказал:
- Раз так, браты, поспешать дружине надобно — табунщики, чай, о том тоже сведущи...