Про неосновного героя средневековой саги

Тетелев Саид
Огромная рыжая голова.

Я проносил её между стройных рядов снарядившихся куда-то воинов. Моя голова, куда хочу, туда и ношу. Барабаны начинают бить до одури, колени героев прекращают трястись. Вороные жеребцы гвардии трясут гривами. Латы сверкают. Земля вращается так медленно, словно не может столкнуть с места эту толпу, не может толкнуть её к краю.

Но вот они двигаются. Уплывает облако, пропитанное потом и запахом страха. Не так мне надоели барабаны, как звук дрожащих коленей, спрятанных под металл. Подбираю из грязи монеты, мешочек сушеных семян и огрызок яблока. Сплевываю. Яблоко кислое как трава. Все разбредаются по лачугам. Подпихиваю под себя сырую циновку и чешу до крови лоб, искусанный мелкими вшами. Ночь спускается неожиданно, всю ночь терзает мои ступни, так что утром я еле хожу. Одна монетка превращается в булку и кружку молока. Женщина с толстыми красными локтями смотрит на меня с негодованием. Тертые каблуки моих сапог внесли горький смрад в её комнатушку. Горбун в углу злобно чихает. А может быть, смеется.

Топот. Стены домика трясутся. Распахивается дверь, все высыпают на улицу.

- Вернулись!

Едва живые. Недосчитались сорок голов. А моя рыжая голова цела, как и всегда. Кто-то вел вторую лошадь, а на ней трясся труп. Кто-то сам едва держался за поводья. Протянутые руки стаскивают труп и небрежно роняют его на землю. Лошадь уводят. Труп оттаскивают, толкая мальчишек тупыми палками. Раны похожи на звериные глаза. Плотно закрытые.

Ругань, песок почти сразу превращается в грязь. Плачут девушки. Кто-то побежал к себе, грузить телегу. Я стаскиваю два сапога с мягких, для кого-то непослушных, а для меня – весьма удобных ног.

Подвиг не произошел. Желанная победа обернулась позором смерти и отсеченных конечностей. Женщины стонут. Они хотят бежать. Но не могут бежать, потому что мужья их ранены. На маленькой тележке они дотащат своих мужчин, детей и мешок муки вперемешку с костьми до леса. И главное – замести следы. Сухое полотно тоже очень важно. Подложить под спину. Навесить над головой.

Из грязи я поднимаю маленький клинок. Он по длине как две моих ладони, и хорошо лежит в одной из них. Может пригодиться. И выкинуть легко. Никто меня не замечает. Трепет наполняет нашу деревню. Воины окружают дом мельника, внутри кричат от боли их друзья. Угрожая мечом, вожак сгоняет некоторых мастеров внутрь. На их спинах – мешки, подмышками – бочонки. Два мастера выпрыгивают из окна и бегут, подгоняемые свистом и улюлюканием. Я сплевываю на брошенный щит, отворачиваюсь от мельницы и прохожу к домам с распахнутыми дверьми. Внутри удается поживиться крупой, ремнем, платками, маленьким бутылем масла. Почти всё вынесли.

Покидая селение, я гремлю щипцами и иглами, собранными с мастерских. Обменяю на еду через неделю-две. Вожак поднимает свой огромный меч. Его рука дрожит. И меч словно вспыхивает в свете факелов его соплеменников. Другие факелы появляются где-то в стороне. Я уже прошёл тот пустырь, что они сейчас преодолевают. И стук копыт. И тяжелое дыхание.

На стороне побеждающих я почти каждый раз напивался допьяна вином. Когда же меня кормили проигравшие, я ел сушеную свиную кожу, от которой холодно желудку. Воздух сотрясают вопли. Истончившиеся от боли и страха голоса. Затем поднимается пламя. Черные точки выбегают из него, не в силах отделаться полностью от огненного плаща. Их встречают глухие хлопки, и точки сливаются с землей. Пламя растет. Что-то трескается.

А я иду, размышляя о себе и своих больных руках, неспособных держать меч. Они свернулись под моими тряпками. Будто прячут какое-то тепло от посторонних глаз, от бесконечно внимательного взора ночи. Солнце найдет меня спящим в поле.