Наш большой дом отапливался углем. Котел парового отопления съедал за зиму три тонны антрацита . Прежде отец покупал колотый уголь, но заметил, что на товарной станции в уголь мешают пустую породу и заказал антрацит большими кусками. Приехал самосвал и вывалил во дворе, вызвав землетрясение восемь баллов по шкале Рихтера, глыбы, айсберги черного цвета.
Мне уже было пятнадцать. Вечером на семейном совете мне вменили в обязанность этот уголь разбить на куски большим тяжелым молотком на железной ручке. Кто когда-нибудь работал молотком, большим или маленьким, знает, что ручка у молотка должна быть деревянная. Железная при ударе больно отдает в руки.
Сама по себе антрацит – вещь красивая, загадочная. В каждом большом куске есть точка, куда нужно бить. Через неделю практики, посмотрев на кусок угля, мог сказать, как его положить и куда ударить, чтобы с одного раза глыба рассыпалась в щебень. Продемонстрировал свое искусство папе. Папа сказал: «Стахановец Рабинович».
Нарубив, грузил шуфелем щебень в железную тачку, катил к котельной, разгружал без лопаты, переворачивая тачку рывком прямо в спускной желоб.
Первым уроком в тот день была физкультура. Физрук Илья Петрович приказал вытащить в зал маты. Большие тяжелые маты волокли, взяв за углы, по двое. Я не нашел себе пары и тянул один. Вытащили, расстелили и стали бороться. Я схватился с самым здоровым пацаном в нашем классе по кличке Свист. Бороться не драться. Все понарошке, морду не бьют. Схватился и понял, что я сильнее его. Он может быть ловче и наглее меня, но там где сила на силу, я его легко ломал. Он это почувствовал тоже, начал злиться, ошибся и попал мне в руки, как тачка с углем. Уже отработанным движением, включая мышцы спины и ног, я кинул его на мат со звуком похожим на тяжелую опеуху. Все пацаны вокруг, что смотрели на наш бой, стали орать, они не могли допустить поражение самого сильного. Я понял , что все эти крики против меня, весь класс против меня и немедленно со Свиста слез. А учитель физкультуры сказал:
- Ты Рабинович – бздулявый, ты же сильнее его, почему отпускаешь.
После уроков я подошел физруку и попросил:
- Илья Петрович, - научите меня боксу.
- Тебе боксу или драться? - спросил Валерий Петрович.
- Драться, - признался я.
- Драться я не учу. Хочешь, дам тебе две пары списанных перчаток, дерись со своими пацанами на улице.
Во время летних каникул встретил на улице Илью Петровича, он поздоровался со мной неожиданно за руку и спросил:
- Ну, как, перчатки помогли побороть трусость?
Да, помогли, я перестал бояться ударов и поворачиваться спиной, но слово «трусость» мне было слышать неприятно. Я промолчал.
- Ты на меня не обижайся, но я должен тебе кое-что сказать. Ты еврей. Я еврейских детей знаю. У вас порог осторожности выше, чем у других, но если преодолеть, получится хороший, умный спортсмен. Умный спортсмен – большая редкость. У тебя вопросы ко мне есть?
Я спросил:
- Как мне удар поставить? У меня слабый удар.
Приходи завтра в школу в зал, я тебе покажу.
Он сидел на полу полуголый, худой, жилистый в спортивных трусах с грязной белой полоской и разбирал инвентарь. Спросил:
- Чего тебе?
- Я насчет удара. Вы обещали показать.
- Какой ты хочешь?
- Не знаю.
Он поднялся с пола, треща суставами, подошел к длинной тяжелой груше, сказал:
- Длинный боковой с большой дистанции.
Показал медленно, как в рапидной съемке, а затем сильно ударил.
- Повтори, - сказал физрук.
Я повторил. Илья Петрович засмеялся и сказал:
- Ты двигательный дебил. Когда все дети играли в подвижные игры, ты сидел и читал книжки. Тебя тренировать уже поздно.
Я обиделся и сказал запальчиво:
- Вы учитель, вы должны уметь объяснить на словах.
- Как тебе объяснить, если ты не понимаешь.
- Дайте мне образ.
- Представь себе, что ты дверь на петлях, - сказал Илья Петрович. – Рука нужна только для того, чтобы достать, а сам бьешь, как дверью хлопаешь.
Я шагнул и ударил изо всех сил, так что загудели крепления, на которых висела груша.
- Надень перчатку, кулак разобьешь, - сказал Илья Петрович.