Страхи
«Где он?»- кричала Таня Климакова, забежав в наш дом, - »Варнак, ребёнку голову проломил, сейчас вызову милицию». При слове «милиция» я, наверно, похолодел, так как зубы стучали дробью. Мы с Лёнькой Климаковым играли перед нашим домом, что-то ища в луже, которая никогда не просыхала, то сверкая зеркалом воды, то превращаясь в густую грязь. Наверно кто-то из нас нашёл стёклышко от разбитой тарелки, со цветочками (одна из разновидностей игрушек деревенских детей пятидесятых годов) и мы его не поделили. В схватке я огрел Климака обломком кирпича по голове, потекла кровь. Климак закричал и побежал домой, я тоже «рванул» домой и, проскочив мимо бабушки, с грязными по колено босыми ногами забрался на печку. «Что ты, Татьяна, сразу в милицию, да его и дома-то нету» - говорила бабушка. Страх понемногу отступал. Не найдут, думал я, и ежели бабушка не выдаст, а она точно не выдаст... Позже я узнал, что диалог между тётей Таней и бабушкой был притворным и обе они знали, где я, да и голову Лёньке я только поцарапал. Страх же перед милицией преследовал меня долгие годы.
Я в нашей многодетной семье был вторым, а так как Фимка был на четыре года старше меня, он жил как бы своей жизнью, а мы погодки своей. Однажды заболела «желтухой» бабушка, а она вела весь наш дом. Отец и мать всегда работали и на время болезни бабушки дома оставался за старшего я. Проснувшись утром все братья и сестра, забирались на большую кровать и ждали зимнего рассвета. Но естественные надобности заставляли спускаться со спасительной кровати. Страшно было добежать до туалета, но еще страшнее было возвращаться назад, все мы думали, что под кроватью кто-то сидит и непременно схватит за ногу. Думаю, тогда мне было лет шесть. К нашей великой радости бабушку вскоре вылечили, но не в больнице, а материна подруга, работавшая в другой больнице операционной сестрой. Она рекомендовала бабушке пить эфир, бабушка поправилась, и теперь, даже когда мне снились страшные сны, она говорила: «Ложись, спи в кути», там, где на диване спала сама. Я стелил на скамейку возле печи фуфайку, накрывался второй фуфайкой и блаженствовал без страха до утра.
Когда я пошёл в школу любимым занятием было идти, не по прямой вдоль берега, а , то спускаясь к воде по обрывам, то поднимаясь вверх на берег, длина которого до школы была с километр, а высота метров десять. Берег в половодье подмывало, он осыпался, надвигаясь на деревню, несколько домов обрушилось. Когда я закончил десять классов и покинул малую родину, берег срыли под сорок пять градусов, и засыпали крупной щебёнкой, тем самым окончательно похоронив мой страх перед этим берегом. А страх был в том, что зимой мои одноклассники, когда шли из школы, обязательно прыгали с берега в снег. Я тоже хотел прыгнуть, но ужас, охвативший меня в последний перед прыжком момент, сковал мою волю, а значит и тело. С позором я отступил и был зачислен в трУсы. И всё же я прыгнул последним из класса. Ближе к весне, выбрав не самое высокое место, я прыгнул, погрузившись почти по грудь в подтаявший и уже плотный весенний снег. Долго потом я вытаскивал валенки, лёжа на груди блаженствуя от содеянного и босыми ногами не чувствуя холода. Было двадцатое марта и моему однокласснику Лёньке Климакову исполнилось восемь лет.
Этой же весной отец вечером не пришёл с работы. Он работал конюхом, а конный двор находился рядом с фермой, где-то в километре от деревни. Мать буднично сказала: « Сходи, узнай, в чём дело?». Ночи были ещё морозные, и я быстренько пробежал по деревне, во многих домах ещё светились окна. Когда я вышел за деревню, снег на санной дороге захрустел как бы ещё громче, нарождающаяся луна зашла за облака, и впереди себя я увидел, странный предмет движущейся в мою сторону. Сперва я подумал: «лошадь»? Но в темноте просматривались только две ноги. Спина моя замёрзла, хотя я ещё не остыл от бега, шапка с оторванным «по моде» козырьком, кажется, приподнялась от шевелящихся волос. Странное чудище надвигалось на меня, огромное в ширину, вроде бы с человеческой головой, на фоне как бы подсвеченного горизонта. Ноги мои враз сделались ватными и когда я остановился вдруг услышал знакомое : «Ля-ту-ти». Это Ваня-китаец шёл из Зерцал в нашу деревню продавать бумажные цветы. На себе он нёс две огромные корзины, помещённые на палке, как на коромысле. Он узнал меня и спросил: «Как позывас?» и не услышав ничего в ответ, продолжил: «Мама дома?». Я, наверное, только кивнул и с радостью побежал в сторону конного двора, уже было не так холодно, в штанах было мокро. Отец встретил меня с улыбкой, кивком показывая в угол конюховки. Там пытаясь подняться, копошился от слизи ещё бурый жеребёнок с белой полосой во весь лоб.
Двадцать шестого августа в день семнадцатилетия, я, курсант военного училища, впервые заступил на пост. Охранять пришлось бомбоубежище. Оно находилось на полигоне, немного в стороне от учебных корпусов. Погода была типично осенняя, сибирская, часть желтой листвы уже облетела, но кое- что оставалось ещё на деревьях. Весь день шёл промозглый дождь, и ветер не прекращался ни на минуту. Разводящий оставил меня под тускло мерцающей лампочкой у входа в бомбоубежище и смена ушла. Мне следовало обходить объект по периметру, но от освещённого места было трудно оторваться, да и под лампочкой было жутко. Почему-то я вспомнил, как прыгнул с берега и ноги сами по себе двинулись по объекту.
Далее по жизни я научился преодолевать страх, и как все делаю, часто без меры.
Теперь, когда многие мои одноклассники, прыгавшие с берега, перепрыгнули ту черту, из-за которой нет возврата, я тайно надеюсь прыгнуть последним… Я многого ещё боюсь, но больше всего я боюсь встречи с Ним, а от Него не спрячешься на печке, как в детстве я прятался от милиции, а с меня есть за что спросить…