Сны снятся иногда странные. О каких-то – просыпаешься и забываешь, а о других думаешь. Иногда один и тот же сон по нескольку раз снится, деталями обрастает, смотришь его и понимаешь, что уже снился, и запоминаешь надолго. А иногда эти сны приходят в моменты дрёмы, когда почти засыпаешь. Как раз в такое время мне и приснился этот сон, после того как я вечером прочла несколько глав из библейского Евангелия.
Засыпаю и чувствую, пришёл Бог. Он большой. До неба. До облаков достаёт. Спрашивает:
– Хочешь понять, что происходит?
– Хочу.
– Смотри.
И вижу я себя, парящей рядом с богом над землёй, смотрю – широкая дорога внизу и вся Россия, как на ладони. Люди-люди. Много людей. Кто в повязках на глазах, а кто и зрячий (без повязки). Каждый своим привычным делом занимается. Кто за столом ест, кто идёт-спешит, кто в кабинете сидит. Только нет домов – нет крыш, нет стен – все столы, все диваны, кресла под небом открытым, как в поле. Меж людьми вихрь гуляет. Он одних – хвать – и на дорогу широкую.
– Кто эти люди? – спрашиваю у бога.
– Это плевелы. Это те, кто уничтожает Россию. Одни ведают, что творят, а иные и не ведают. Но слышишь, как звенят в их руке пресловутые "тридцать серебряников".
А людей всё больше и больше на дороге становится – толпа уже людская. А люди всё прибывают, плотно заполняя дорогу, куда-то идут.
Словно по команде, снимают они повязки со своих глаз. Всматриваюсь. И, вдруг, различаю в толпе этой некоторые знакомые лица. Из писателей местных человек пять, из культуры порядка двадцати. В этот момент пространство сделалось размытым, а облик людей стал меняться – раздваиваться, подобно «двойным стандартам», но отчётливо в этом раздвоении проступила вся мерзость дел их. Так мёртвую рыбу поднимает на поверхность водоёма. Так выносит на берег морской хлам, когда после шторма от берега отступает пенистая волна.
Мне стало холодно. Прижимаюсь, как маленький котёнок к груди божьей. Цепляюсь за него.
– Куда они идут, Отче? Меняется их облик. Что происходит?
– Жнец пришёл. Иди, скажи, что жнец пришёл.
– Кто же меня услышит? Тих голос мой. Сам же видишь, они не слышат меня! – жалуюсь я в отчаянье богу.
– Слышаший да услышит, – шепчет он, прижимая меня крепче к себе. Ты скажи, а об остальном не задумывайся.
Мне становится теплее. Облако благодати накрывает, окутывает, вбирает в себя. Я не хочу выходить из него, не хочу в холод. Но бог говорит:
– Иди, скажи. И не бойся.
– Почему ты сам не скажешь?! Одно дело, Отче, с тобой наедине говорить, и совсем другое – людям. Это же, как на посмешище себя выставлять. Это, как кость собаке, чтобы она её грызла, смакуя повод для сарказма и усмешек. Они не слышат, Отче… Они не слышат! Отче – это очень больно! Хотя бы ты создал меня мужчиной, но ты же видишь – я женщина. Смотри, сколько людей. Скажи, положи на сердце кому-нибудь, пусть кто-то другой будет твоим посредником. Почему это я должна делать? Знаешь, как это тяжело, говорить твои слова? Знаешь, как это больно?!
Наступило молчание, слышно только частое биение моего сердца. Чувствую его пронизывающий до печёнок взгляд. И вспоминаю откуда-то из прошлого случай, когда также вцепившись в него, прильнув к нему, возмущалась, жаловалась, что не могу больше, что сил моих больше нет, – мол, посмотри, у меня даже нет сил больше подняться с постели, лежу пластом, а ты говоришь: "Сделай", а сам не вдыхаешь в меня силу. Мне дышать почти не чем. И, вдруг, понимаю, что воздух пошёл и силы откуда-то притекать стали. Открывается ладонь, в которой я зажата была и говорит он: «Смотри, малыш мой, эту часть пути не ты тяжело шла, а я в зажатой руке нёс тебя». И показывает – вокруг поле черным-черно. Это вороны гигантские мёртвые лежат – их тьма. И стрелы поломанные дымятся, чернеют – их две тьмы. И вся рука Всевышнего, и всё плечо Всевышнего в ранах и ссадинах. Смотрю с недоумением, холодея:
– Что это, Отче?
– Они летели по твою душу, пришлось мне в руке своей крепко зажать-укрыть тебя.
– Зачем?
– Немного ещё вырастешь-окрепнешь и поймёшь.
– Но почему ты не железным щитом, а собой меня закрыл?
– Посмотри окрест, тут ни один щит не выдержал бы.
– Но ты ведь всемогущ, ты ведь всё можешь, почему ты на них ураган не послал? Почему ты сам встал и дал им долетать до тебя?
(Дальше он сказал мне тайные слова).
Вспомнив это, я притихла. Но потом всё же спросила:
– Может, всё-таки ты как-то сам?…
– Может ли дитя с отцом спорить? Это моя воля. – И тихо-тихо, но твёрдо стал объяснять: Почему сейчас ты это должна сказать? Потому что я уже сказал. Явил. Теперь тебе говорить. У меня же нет уст кроме человеческих, – я чувствовала как он светился, произнося эти слова моему сердцу. – И не бойся. За тебя сам стою. Пред тобой сам иду. И кто против встанет, кто против ляжет на тропе твоей – тот против дела моего выступает, он теперь, как враг мне, теперь своей рукой буду карать и уничтожать его. Иди и ничего не бойся.
После этих слов, он отпускает меня со своей большой ладони на землю.
Просыпаюсь. Подхожу к открытому окну, и под впечатлением от сна тихо губы шепчут: «Люди, жнец пришёл!».
Была белая ночь. Уснувший город. Люди мирно спали в своих домах, квартирах…
2016 год.
Цитата из Евангелия от Матфея. Мф 13: 24 «Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своём; когда же люди спали, пришёл враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушёл; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы.
Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоём? откуда же на нём плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою…»