ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ХИЖИНЕ
Опустившись на четвереньки, Сигамба поползла к хижине. Она была уже в десяти шагах от нее, когда увидела, что у входа стоит охранник. «Попробую подобраться с другой стороны», – подумала знахарка и направилась к кустам, видневшимся справа. Она почти добралась до них, когда внезапно луна на какое-то мгновение выглянула между двумя тучами, сделав ее заметной для глаз охранника. К счастью, на Сигамбе была накидка из шкуры дикой собаки, прикрывавшая ее более, чем наполовину, а кроме того, ее скрывал пучок сухой травы, так что страж принял ее за дикого пса или шакала, а волосы, торчавшие на ее голове – за вздыбленную на загривке шерсть.
– Получай, четвероногий ворюга! – крикнул кафр и метнул в нее свой ассегай. Прицелился он хорошо, и будь на месте Сигамбы настоящая собака, копье бы пронзило ее насквозь. Оно прошло под телом знахарки, проткнув оба свисавшие с ее боков края плаща, и застряло в жесткой собачьей коже. Любой другой на месте Сигамбы вскочил бы на ноги и выдал себя, но недаром же она с детства слыла колдуньей, знала столько всяких хитростей и была привычна к смерти – самообладание и находчивость не оставили ее: догадавшись, что часовой принял ее за дикого зверя, она искусно сыграла его роль и издала дикий предсмертный вой. Затем она услышала, как стражник сделал пару шагов в ее сторону, но, когда лунный свет угас, вернулся на свой пост, проворчав, что заберет свой ассегай завтра вместе с телом шакала. Сигамба сразу узнала этот голос, ведь он принадлежал тому самому негодяю, который, по приказу Темного Пита, когда-то надел петлю на ее шею и который должен был убить семью Ласточки на Тигровом перевале.
«Напрасно, дружок, ты остался без оружия, – подумала она, – потому что очень может быть, мы сведем наши счеты раньше, чем ты дождешься утра и отправишься искать мертвого шакала». Затем, вынув ассегай из своей накидки и держа его в руке, она поползла дальше и вскоре благополучно добралась до задней стороны хижины. Тем не менее, она не намного приблизилась к цели, потому что хижина, имевшая форму улья, была совсем новой и построена была на совесть – в стене не было ни одного зазора, чтобы заглянуть внутрь; хотя, прислонив к ней ухо, Сигамба как будто смогла расслышать звук мужского голоса. В некотором замешательстве знахарка подняла глаза и увидела, что из отверстия, устроенного на кровле хижины для выхода дыма, исходит неяркая струйка света, и в ее голове возникла смелая мысль.
«Если я заберусь туда, – сказала она себе, – я смогу сквозь дымовую дыру и увидеть и услышать все, что происходит в хижине. Правда, если луна снова выйдет из-за туч, меня будет хорошо видно на тростниковой кровле, но придется рискнуть».
Осторожно и тихо, цепляясь за римпи, которыми был стянут тростник, она взобралась на кровлю, посмеиваясь про себя мысли, что это – самое худшее предзнаменование для хозяина хижины.[1] Наконец, она достигла дымового отверстия и заглянула внутрь.
Вот что она увидела: Сусанна наполовину сидела, наполовину лежала на грубо сколоченной кровати, покрытой одеялами. Ее распущенные волосы беспорядочно свисали, ноги все еще были связаны, и, как и сказала Асика, ее лицо было похоже на лицо мертвой, а застывшие глаза, казалось, ничего не видели. Перед ней был стол, какие туземцы вырезают из единого куска дерева, на нем – две свечи из овечьего жира, закрепленные в бутылках, а у стола стоял Темный Пит, который, обращаясь к ней, с жаром говорил:
– Сусанна, выслушай же меня! Я всегда любил тебя, Сусанна, – должно быть, еще с того времени, когда, будучи мальчишкой, встречал тебя время от времени... И знаешь, увидев тебя как-то на конной прогулке с этим англичанином, который теперь мертв, – тут по лицу Сусанны пробежала мгновенная судорога, но затем оно вновь словно окаменело, – я навсегда превратился в твоего раба и навсегда возненавидел его. Потом ты стала старше, начала все понимать и невзлюбила меня, а этот Кензи начал меня оскорблять, и из этих горьких семян выросло все самое плохое во мне. Сусанна, ты скажешь, что я – злодей... Да, я – злодей! Я совершил много такого, о чем не могу тебе даже рассказать. Да ты и сама видела кое-что прошлой ночью... Я превзошел в жестокости кафров, я отрекся от Бога и нашел себе другого господина. Я был так далек от того, чтобы чтить своего отца, что однажды, когда он был пьян, одним ударом сбил его с ног – от этого удара, говорят, он и умер... Но он сам вынудил меня к этому! Зачем он произвел меня на этот свет? Зачем до срока устроил мне встречу с дьяволом?
– И вот теперь, – продолжал он после паузы, так как Сусанна ничего не ответила, – когда я стою перед тобой с кровью твоего мужа на руках и молю о твоей любви над его могилой, ты можешь сказать: «Этот человек – чудовище, безумец, ему место в аду, а не на земле!» Да, я таков, но это твоя вина, это ты сделала меня таким, Сусанна. Я безумен, я знаю, что я безумен, как безумны были мои отец и дед, но безумие мое смешано с мудростью, потому что во мне течет кровь старой ведьмы пондо, моей бабки, которая знала много такого, что не дано знать белым людям. Когда я увидел тебя и полюбил, я лишь наполовину сошел с ума, а до того и вовсе был в здравом уме. Когда же англичанин Кензи ударил меня кнутом после нашей схватки в овечьем краале... вот тогда я вполне сошел с ума и теперь ясно вижу, что это к лучшему, потому что вы – первые плоды моего безумия, – ты и тот, чье тело этой ночью перекатывают океанские волны. Ты не отвечаешь? Но подумай, Сусанна: я заполучил тебя хитростью и кровью, хитростью и кровью я смогу удержать тебя. Ты вся в моей власти, даже само Небо не избавит тебя от нее здесь, в моем Тайном Кранце, о котором не знает никто, за исключением горстки туземцев. Сделай же правильный выбор: забудь о грехах, что я совершил, чтобы получить тебя, и стань моей женой добровольно, и тогда ни у одной женщины никогда не будет лучшего мужа, потому что тогда огонь безумия оставит мой мозг, и он обретет покой, который утратил после того, как я увидел тебя... Ты все еще не готова ответить? Что ж, я не буду торопить тебя. Сейчас я должен уйти. Знаешь, зачем? Я иду расставить своих шпионов, чтобы ни твой отец, ни другие дураки не могли найти мое укрытие, хотя думаю, им и так никогда его не найти, – разве что с помощью колдовства Сигамбы, но к ней они не обратятся... Все же я уйду, но через час я вернусь за ответом, который ты должна мне дать, Сусанна, ибо, хочешь ты этого или нет, но фортуна отдала тебя в мои руки. Ты ничего не хочешь сказать мне, прежде чем я уйду?
В продолжение всей этой долгой полубезумной речи, Сусанна тихо сидела, не только ничего не отвечая Питу, но вроде бы и не слыша его, словно не желая позволить злым речам этого демона осквернить ее уши. Когда же он спросил, неужели ей нечего сказать ему прежде, чем он уйдет, все еще глядя не на, а как бы сквозь него, она ответила одним словом – тем же, которое произнесла, когда очнулась от обморока:
– Убийца!
Что-то в звуке ее голоса, а возможно, в самой сути этой короткой реплики, казалось, остудило его – по крайней мере, он повернулся и вышел из хижины, и вскоре Сигамба услышала, как он разговаривает с часовым, приказывая тому быть бдительным во время его отсутствия.
Выходя, Пит оставил дверь хижины открытой, так что Сигамба не осмеливалась ни говорить, ни действовать, опасаясь, что охранник услышит или увидит ее. Поэтому она просто лежала на кровле хижины и смотрела сквозь дыру. Какое-то время Сусанна тихо сидела на кровати, затем внезапно она поднялась и, проковыляв через хижину на не туго связанных ногах, закрыла дверь и задвинула деревянную задвижку. Затем она вернулась к кровати и, усевшись на нее, сложила руки и начала бормотать молитву, то и дело примешивая к ней имя своего мужа Ральфа. Покончив с этим делом, она сунула руку за пазуху и вытащила складной нож, небольшой, но очень острый. Открыв его, она перерезала ремешок, который связывал ее лодыжки, и сделала из него петлю. Затем она принялась пристально смотреть сперва на петлю, затем на нож и, наконец, на свечи, и Сигамба поняла, что девушка решила убить себя и выбирает между сталью ножа, веревкой и огнем.
Теперь Сигамба, хотя и не осмеливалась даже шепнуть Сусанне словечко, уже не сидела на крыше без дела, а поспешно расширяла дыру в тростниковой кровле, разрезая лезвием ассегая прутья и ремни, которые ее ограничивали, пока наконец, хоть и не слишком скоро, отверстие не оказалось достаточно широким, чтобы через него прошло ее маленькое тело. Затем, дождавшись, когда охранник прислонился к хижине, выпуклость которой скрыла ее от его взгляда, она приподнялась на кровле, не опасаясь того, что ее фигура четко обозначится на фоне неба, и, просунув через отверстие сначала ноги, а потом и все тело, легко, как кошка, спрыгнула на пол. Но тут явилась новая опасность, и немалая: Сусанна могла закричать от страха и непременно сделала бы это, увидев внезапно появившееся живое существо в хижине, где она только что была совсем одна. К счастью, это появление так поразило ее, что на мгновение у нее перехватило дыхание. Прежде чем способность дышать вернулась к девушке, Сигамба успела прошептать ей на ухо:
– Молчи! Ради собственной жизни молчи, Ласточка. Это я, Сигамба. Я пришла спасти тебя.
Сусанна взглянула на нее, и жизнь на минуту вернулась в ее пустые глаза, но затем они снова померкли, и она едва слышно пробормотала:
– Какой смысл мне жить? Ральф мертв, и я собиралась последовать за ним, чтобы спасти себя от бесчестья, потому что, несомненно, Бог простит мне этот грех.
Сигамба взглянула ей в лицо и сказала:
– Ласточка, приготовься к великой радости! Главное, не кричи! Твой муж не умер, он только ранен, я вытащила его из моря живым. Сейчас он в безопасности, о нем заботится твоя мать.
Услышав это, Сусанна, несмотря на предостережение, все равно громко вскрикнула бы от безумной радости, если бы Сигамба, увидев, как открылись ее губы, не зажала ей рот своей рукой и держала, пока опасность не миновала.
– Ты не обманываешь меня? – наконец выдохнула девушка.
– Нет! Клянусь, это правда. Но сейчас не время для разговоров. Вот стоит еда и молоко; ешь, а я пока подумаю.
Как верно угадала Сигамба, с тех пор, как Сусанна вместе с мужем поужинала у фургона, во рту у нее не было ничего, кроме нескольких глотков воды, и минутой раньше она не смогла бы проглотить ни кусочка. Но теперь, когда отчаяние оставило ее, и надежда снова сияла в ее сердце, все изменилось, она вдруг почувствовала голод и с удовольствием принялась за еду. Тем временем Сигамба думала. Наконец маленькая знахарка подняла глаза и зашептала:
– Вот какой план пришел мне в голову; он странный, но другого я придумать не могу, – он может нам помочь, ведь пока удача сопутствует нам. Ласточка, дай-ка мне петлю, которую ты сделала из ремня, связывавшего твои ноги.
К удивлению Сусанны, Сигамба надела петлю себе на шею, а затем приказала ей встать на кровать и как можно выше легонько зацепить свободный конец ремня за тростник кровли, но так, чтобы казалось, будто он закреплен прочно. Затем Сигамба выскользнула из своей меховой накидки, оставшись в одной муче, и спрятала руки, сжимавшие ассегай, за спиной. Потуже натянув ремень, она прислонилась к стене хижины и приняла вид человека, задыхающегося в петле.
– Слушай меня, госпожа, – настоятельно сказала она. – Ты уже видела меня такой раньше, когда меня собирались повесить, и спасла мою жизнь дорогой ценой. Так вот, похоже, что хижину охраняет тот самый человек, что в тот раз накинул веревку на мою шею. Тогда я сказала ему несколько слов, которые здорово его испугали. Снова увидев меня в петле здесь, где должна быть ты одна, он примет меня за призрак, и сердце его превратится в лед, а сила покинет его руки, и прежде чем он придет в себя, я с ним покончу вот этим копьем, – я хорошо знаю, как это сделать, несмотря на свой малый рост. Тогда мы сможем бежать.
– Не можем ли мы бежать как-то иначе? – в ужасе прошептала Сусанна.
– Нет, Ласточка. Тебе придется выбирать одно из трех: стать свидетельницей гибели этого негодяя, достаться Темному Питу или умереть. Хотя свидетельницей ты можешь и не быть. Просто, когда я дам команду, приоткрой дверь, вскрикни от страха и позови охранника на помощь. Когда он войдет и уставится на меня, выползай наружу и жди там, пока я с ним расправлюсь. Если мне это удастся, я сразу же присоединюсь к тебе, если нет, беги к ручью и крикни совой, тогда к тебе присоединится Зинти, который там прячется. Потом вы должны выбраться из кранца как можно быстрее. Только один человек сторожит вход, и если придется, Зинти сможет застрелить его. Чалый и другие лошади спрятаны в лесу, он проведет тебя к ним. Скачи домой или куда угодно, подальше от этого проклятого места, и иногда, когда будешь рассказывать о своем побеге мужу, вспомни добрым словом маленькую знахарку Сигамбу Нгеньянгу. Нет, не отвечай! Нельзя терять время. Быстро к двери и делай, как я велела!
Как во сне, Сусанна открыла задвижку, присев у входа в хижину, издала тихий вопль ужаса и негромко прокричала на языке кафров:
– На помощь! Спасите! Скорее!
Услышав крик, охранник, толкнув дверь, немедленно вошел со словами:
– Кто обижает тебя, госпожа?
Внезапно, в хижине, где была только одна женщина, белая женщина, которую он принес сюда на собственных руках, он увидел другую – черную ведьму Сигамбу, – и волосы дыбом встали на его голове, а глаза округлились от ужаса. Да, это была та самая Сигамба, и свет свечей сиял на ее черной коже. Или то был ее призрак? Она висела под крышей хижины, лишь кончики пальцев ног легко касались земли, как в тот день, когда он сам почти повесил ее. На несколько секунд он в ужасе замер, а Сусанна тем временем выскользнула из хижины.
– Дух ведьмы Сигамбы, предсказавшей мою смерть, преследует меня! – пробормотал наконец охранник, упал на колени и, дрожа как лист, повернулся, чтобы выползти наружу. В следующую секунду он без единого звука расстался с жизнью, потому что знахарка отлично знала, куда следует вонзить копье.
Ничего этого Сусанна не слышала и не видела – она пришла в себя, почувствовав, что Сигамба уже стоит рядом с ней, держа в одной руке накидку, а в другой – копье.
– С одной опасностью покончено, – тихо сказала знахарка, надевая плащ, – но их еще много впереди. За мной, Ласточка! – И, подойдя к ручью, она прокричала совой, после чего Зинти выбрался из камыша и выглядел при этом весьма продрогшим и очень испуганным.
– Быстро! – прошептала Сигамба, и они побежали через кранц. Не успели они миновать и половину пути, как тучи, постепенно редевшие после грозы, совсем рассеялись, и луна засияла так яр¬ко, что их стало видно отчетливо, как днем, и лишь по счастливой случайности они никого не встретили и никто не увидел их.
Наконец они достигли расщелины в скале, которая вела вниз, на равнину.
– Оставайтесь здесь, – сказала Сигамба, – пока я осмотрюсь, – и она осторожно направилась к выходу, а вернувшись сказала: – Там один караульный. Из-за лунного света проскользнуть мимо него невозможно. Остается только одно: ты, Зинти, должен соскользнуть со скалы и взять стража на прицел своего ружья, сказав, что если он пошевелится или скажет хоть слово, ты его застрелишь. Держи его на прицеле, пока мы не минуем тебя по пути к лесу, а затем как можно скорее следуй за нами, но не стреляй, кроме как спасая жизнь – свою или нашу.
Зинти был силен в отыскании следов и запоминании дорог и ориентиров, но боец был никудышний, поэтому, услышав это, он оробел и заколебался. Но Сигамба смерила его таким яростным взглядом, что он испугался ее больше, чем стражника, и сразу же отправился исполнять приказ. Так что вскоре полусонный страж внезапно увидел в трех шагах от своей головы дуло роера и услышал голос, повелевающий ему стоять на месте и молчать или умереть. И он действительно стоял, пока не понял, что новая жена его вождя сбежала. Тут, сообразив, какое наказание от рук Бычьей Головы его ожидает, он решил лучше рискнуть быть застреленным и, внезапно повернувшись, с криком помчался к краалю. Зинти выстрелил в него, но пуля прошла мимо. Даже пушка едва ли смогла бы наделать больше шума, чем этот выстрел в ночной тишине, когда он эхом разнесся среди гор.
– Ты дурак, что выстрелил, и еще больший дурак, что промахнулся! – на бегу отчитала стрелка Сигамба. – К коням! Быстро! Быстро!
Как ветер, промчались они остаток пути до леса, и нашли коней там, где оставили привязанными к деревьям.
– Хвала Змее моего рода! – сказала Сигамба. – Они целы, все четверо.
Очень быстро они отвязали животных.
– Ласточка, в седло! – скомандовала Сигамба, придерживая огромного шиммеля.
Сусанна поставила ногу на плечо Зинти, который предусмотрительно опустился на колени, и вскочила в седло. Затем, подсадив Сигамбу на серую кобылу, Зинти сам сел на другую лошадь, держа на ремне мула.
– Куда теперь, хозяйка? – спросил он.
– К дому! – ответила она, и они помчались через лес.
С дальней стороны леса лежала небольшая пологая равнина, шириной не более трехсот шагов, а за ней – идущая к морю лощина, через которую пролегал путь к нашей ферме. Беглецы уже выехали из леса на равнину, когда справа от себя увидели группу всадников числом в семь человек. Возглавляемые самим Темным Питом, всадники мчались по равнине, отрезая им путь к заветной лощине. Словно по команде, беглецы разом остановили своих лошадей.
– Есть ли другой проезд, кроме лощины, путь к которой нам закрыт? – обратилась Сигамба к Зинти.
– Я такого не знаю, – ответил он, – но позади нас равнина свободна до той самой высокой вершины, на которую мы ориентировались по дороге сюда.
– Что ж, – сказала Сигамба, – раз нам больше некуда деваться, едем к этой вершине! А если в скачке потеряем друг друга, встретимся на ее южном склоне. Теперь, Зинти, отпусти мула, и давай спасать свои жизни, ибо смерть идет за нами по пятам.
----------------------
[1] У зулусов и родственных им племен считалось дурным знаком увидеть, что собака забралась на кровлю твоего дома.