5.1
Сказка про сказки
http://proza.ru/2020/01/21/223
Жил как-то в нашей деревне паренёк. Серафим. Звали его Фима попросту. Собою пригож был. А жизнь как у каждого крестьянина. Бедствовал, одним словом. Невесту вот тоже никак не мог найти. Умирая, матушка ему открылась: «Крёстная твоя напророчествовала при крещении, что счастье своё ты найдёшь с Серафимой». В селеньях окрест ни у кого не было такого имени. И никому не ведомо, где искать.
Похоронил Серафим матушку и решил идти, куда глаза глядят, долю лучшую искать. Подпёр дверь избушки палкой. Замков у них сроду не водилось. И двинулся поутру. Кот с ним увязался. Хозяин всё-таки. А что? Всё веселее. Только шаг сделал от порога, глядь, а у крыльца мышонок пищит, в мышеловку попал. Кот туда, поживиться хочет. Показалось Фиме, что мышонок к нему обращается, пищит и пищит. Вытащил, отпустил бедолагу. А коту, который надеялся на завтрак, отломил от краюхи хлеба кусок: «Подкрепись. Путь неблизкий. А я вчера поел, до обеда потерплю». Отбежал радостный мышонок к норке и пищит тоненько, да так, что стало понятно о чем он:
- Спасибо тебе, Серафим. Отблагодарю тебя, что спас ты принца мышиного. Будешь теперь понимать наш язык. Возьми вот кусочек моего хвоста, что мышеловка отсекла. Может, пригодится когда.
Положил подарок себе в суму заплечную, и двинулись они. Серафим идёт, песни поёт, кот следом. Солнце печёт, жара донимает. Дошли до моря-озера. Решил искупаться путник, подошёл к берегу. Тут кот как кинется. Глянул Фима, а у того в лапах рыбка бьётся. Шевелит ртом, будто сказать что-то хочет. Взял её Серафим, отпустил в воду. Только не уплывает она. Заговорила:
- Спаситель ты мой! Выбросило меня волной сильной на сушу, не могла я вернуться в свою стихию. Спасибо тебе, что не дал умереть и коту не скормил принцессу рыбью. Будешь теперь понимать язык наш. На прощанье возьми вот чешуйку мою. Может, сгодится когда.
Положил он чешуйку в сумку, а коту половину оставшегося хлеба скормил.
- Отобедай, - говорит, - а я до вечера потерплю.
Двинулись дальше. Уже темнеть стало, когда к стенам городским подошли. Решили заночевать, дождаться утра и открытия ворот. Только расположились под деревом, как кот бросился, добычу почуял. Подошёл Серафим. Видит: в когтях у того птенец. Из гнезда, видать, вывалился, летать ещё не умеет. Пищит вовсю, будто сказать хочет. Да не понимает его никто. Жалко стало парню, поднял. Огляделся. Видит – на дереве гнездо. Залез, вернул туда, откуда свалился. Заговорил тут птенец:
- Спасибо тебе, Серафим. Спас ты принца птичьего. Взамен мой подарок прими. Будешь ты понимать наш язык. И пёрышко моё возьми. Глядишь, пригодится.
Отдал Фима коту свой кусок хлеба, что на ужин берёг.
- Грызи, - говорит, - я потерпеть могу. Авось завтра найду работу, будем сыты.
Наелся кот. Легли они. Кот к боку привалился, урчит и урчит всё по-своему. Только вдруг разобрал Серафим его мурлыканье:
- Спасибо тебе, хозяин, что не жалеешь для меня ничего. В ответ на заботу такую – будешь ты понимать моё урчанье. Не горюй, завтра что-нибудь да придумаем.
Поутру зашли в город. Стал Серафим спрашивать, не нужны ли кому работники. Весь день бродили в поисках. Ничего путного нет. В одном месте писарь требовался. Спрашивают: «Читать-писать умеешь?» «Нет, - отвечает, - не было у нас в деревне грамотных. Не у кого учиться». Вот и дали от ворот поворот. В другом месте повар нужен. «Умеешь ты блюда купеческие готовить, изысканные?» «Нет, не приходилось никогда», - молвит. «На нет и суда нет», - слышит в ответ. В третьем месте искали слугу расторопного. «Знаешь ли ты повадки господские, сможешь ли угодить благолепным услужением?» Признался прямо: «Не приходилось. Всю жизнь крестьянствовал». «Тебе не приходилось, а нам твоё умение не пригодилось». С таким словами прогнали взашей.
Вот и вечер. А во рту не побывало ни хлебной крошки, ни квасной окрошки. Ослаб совсем, сидит, печалится. Тут кот рядом прилёг, вещает:
- Прослышал я от котов здешних, что ищет семья царская сказителя. Беда у них. Царевна котору ночь не спит. Привыкла с детства укладываться под сказку. Мамки-няньки её всю жизнь ублажали своими сказаниями-небылицами. Да только все уже порассказали, а старое она слушать не хочет. Ты хоть одну знаешь?
- Одну-то знаю. Мне её матушка всегда рассказывала, когда укачивала.
- Ну, раз так - ступай ко дворцу. Не тушуйся. Авось накормят за труды твои.
Явился Серафим. Так и так, мол, знаю сказку для царевны.
- Попробуй, - говорят. – Усыпишь – отблагодарим. А коли нет – батогами бит будешь. Чтоб не мерял шапку не по себе.
Привели в спальню царевны. Та уже криком исходит: «Подавайте сюда сказку. Не то опять спать не буду». Глянул на неё Серафим. Собою хороша. Только вот зря капризами изводит люд. Нехорошо это. Попросил водицы испить, да начал:
Чоги-чоги-чоги-чоги, По дороге едут дроги.
По дороге едут дроги, могут ноги отдавить.
А на дрогах сидит дед тыща восемьдесят лет
И везет на ручках маленького внучка.
Ну а внучку-то идет только сто десятый год
И у подбородка махонька бородка.
Если эту бороду растянуть по городу...
Глянул на этих словах на царевну, та уж спит. Набежали мамки-няньки, обрадовались. Отвели в горницу спасителя, накормили досыта. И спать уложили. Наказывают ему:
- Будешь теперь кажну ночь рассказывать. И не вздумай повторяться, иначе беда будет.
Лежит Серафим, не спится. «Вот уж попал, так попал, - думает, - других-то сказок я и не знаю. Выбираться отсюда надобно, пока цел». Схватил котомку и крадется к выходу. Там его и схватили: «Бежать вздумал?»
Заперли в отдельной каморке. Сидит он, слезами заливается. Только слышит – скребётся кто-то. Это его котейка, нашёл, шельмец, лазейку. Поделился с ним бедой-кручиной.
- Не печалься, - утешает тот, - что-нибудь да придумаем. Ты вот что. Как пойдёшь к царевне – меня не забудь захватить.
Не может понять Серафим, как кот помочь ему может. Но доверился.
Вот как другой вечер настал – ведут его в спальню. Лежит царевна на перинах, поджидает. А рассказчику лавку подготовили. Пристроился он там, рядом кот примостился и начал своё мурлыканье: «Мур-мур-мур. Мур-мур-мур». Это он хозяину сказку свою затянул потихонечку. Серафим и начал её пересказывать. Опять довольны опочивальники. Пуще прежнего стараются накормить сказителя, угодить ему. Ещё прочнее сделали запоры в комнате его, стражу снаружи приставили, чтобы бежать не вздумал.
Так и повелось. Днём ест-пьёт. Ночью рассказывает котовы сказки. Тот их уйму знает. Людям-то они прежде не были знакомы. И всё бы хорошо, да не по нраву пришлась жизнь такая. Вроде не в тюрьме, а всё равно в неволе. Одна отрада: рядом с царевной в спальне находиться. За погляд на неё денег не берут. А как узнал имя её – совсем покой потерял. Дни напролёт повторяет: «Серафима, ты моя, Серафимушка. Ох, нелёгкая моя ты судьбинушка». Ждёт с нетерпением, когда к ночи время повернётся. Да и Серафима привыкла к своему сказителю. Всё чаще стали переглядываться, друг с другом, разговоры вести. А что толку? Понимают. Всяк сверчок знай свой шесток. Но чем дальше, тем ближе тянутся друг к другу сердца растревоженные. Хотели бежать из дворца, из темницы этой. Но как? Кот не глупый, тоже видит перемену хозяина.
- Не горюй, - мурлычет, - найдём выход. Дай время.
И точно. Попалась ему на глаза норка. Подкараулил и притащил мышь седую. Стара, видать, очень. И знает многое. Завел с ней беседу Серафим. Достал подарок мышиный.
- Узнаю, - говорит мышь, - запах принца нашего. Чем помочь могу?
А как узнала – выдала тайну:
- Есть в палате царевны ход подземный. Люди о нём забыли, там мы нынче хозяйничаем. Тебе так и быть, поделюсь, в каком месте надо доски приподнять. А дальше уж сам думай.
Вот в следующий раз Серафим не сказку сказывает, а признался, что жить не может без своей Серафимы. Тут и царевна кинулась в объятья: «Не нужны мне палаты царские, коль они будут крепостью моей на всю жизнь. Ты - мой суженый».
Раз такое дело – приоткрыл ход потайной наш молодчик удалой. Кинулись они бежать. Кот впереди, дорогу высматривает в темноте. Царевна за ним. Последним – Фима идёт, оборачивается, нет ли погони за ними. Слышит – точно, шум и свет вдалеке. Торопит он царевну, но той все трудней приходится. Лаз становится уже и уже. Скоро догонят их. Вот и выход наружу. Выбрались, берег недалеко. И лодка. Бегом к ней. Следом стражники поспешают. «Стой, - кричат, - а не то голову с плеч». Только уселись, оттолкнулись от берега, преследователи руки тянут, схватить торопятся. Не успели. А в воду побоялись лезть в доспехах-то.
Гребёт Серафим, поспешает, но и царское войско не дремлет. Послал царь вдогонку ладью. Серафим один вёслами ворочает, а там по сорок человек с каждого борта. Того и гляди – догонят. Из последних сил Фимушка выбивается, видит – нет спасения. Льёт слёзы Сима. Только кот не унывает: «Вывернемся! Давай-ка кликнем рыбку». Вынырнула рыбка, спрашивает: «Пошто звали?» Достал Фима чешуйку подаренную. «Не сможете ли помочь?» - вопрошает.
- Это знак нашей принцессы, - отвечает. – Так и быть, вызволим из беды. Есть в лодке вашей сеть рыбацкая. Бросьте её в воду. А конец один закрепите на носу.
Так и сделал Фима, хоть и не верит, что поможет. Корабь царский совсем уж рядом. Радуются стражники. Вот-вот схватят. Багры приготовили, зацепить лодку с беглецами. Но пришел на подмогу весь рыбий народ моря-озера. Впряглись в сеть, да и потащили прочь. Так и ускользнули. Остались стражники с носом.
Домчали рыбки лодочку до другого берега. А куда дальше двигаться им? Решили передохнуть, утра дождаться, осмотреться.
Рассветало. Глянули они, а кругом степь. Ни конца, ни края нет ей. Беглецы усталые, голодные, а рады-радёшеньки. Вот она, свобода! Только рано было веселиться. Царь смириться не смог. Послал войско конное округ озера, перехватить. Видать уже их, летит конница тучей, небо пылью застилает. И не спрячешься никуда. Прощаются Фима с Симой, близка разлука. Но кот и тут не унывает. Завидел он птицу пролётную, кличет. «Чего надобно?» - спрашивает та. Показал Серафим пёрышко подаренное и обращается: «Не сможет ли она придумать, как спастись?»
- Знаю-знаю, чьё перо. Зря его не дарят. Вызволю вас. Ложитесь-ка в сеть и ждите нас.
Птичка-невеличка посвистела, тут же стая прилетела. Видимо-невидимо собралось. Полнеба закрывают. Ухватились клювиками за сеть, подняли и понесли ношу в небеса. Отнесли далеко, в леса вольные. Только слуги царские их и видели.
- Не пропадём, - воспрянул Фима на новом месте. – Главное, что свободны. К земле я привычный. Прокормимся. Не ведаю, правда, сможешь ли ты, Симушка моя верная, хозяйство вести? Али непривычно это тебе?
- Твоя правда, - винится Сима. – Не приучена. Хотела бы, да не знаю как.
- И это не беда, - вмешался кот. – Было бы желание, да руки. У тебя они, в отличие от меня, есть. А сноровка придёт. Знаний, как вести хозяйство, у меня пруд пруди. Знаю, да не могу. Буду учить-рассказывать. А ты сможешь с моей помощью.
Вот и зажили они ладно. А кот им сказки мурчал складно. Долго они жили. Жили, не тужили. Никогда не пили из пустой бутыли. Откуда я про то знаю? Кот мой намурлыкал сказку эту. А я вам пересказал.
********************************
5.2
О ком сказка - догадайтесь сами
http://proza.ru/2020/01/19/238
Не в наше время это было и не в нашем государстве. В каком – не спрашивайте. Умолчу, чтобы не обидеть кого ненароком. А только жил тогда там мальчонка. Всем хорош, да вот беда. Страсть как хотел, чтобы всегда все было только так, как он скажет. Эка невидаль – удивитесь вы. Таких мальчиков пруд пруди. В том-то и дело, что был это не простой мальчик, а королевских кровей. Королевич, значит. И родители привыкли ему во всем потакать. С малолетства.
Не понравится дитю каша – будет повар сам поедать её. И не только один горшок, а весь день, до вечера самого, придётся кашей давиться. Захочет летом в снежки поиграть, снеговика лепить – тут же везут ему с заморских краев снег, чтобы покрыть им королевский двор. А пожелает купаться среди зимы в речке – устраивают эту речку возле дворца. Городят русло и беспрестанно воду горячую туда заливают.
Умаялись с ним король с королевой и свита их. Думали, вырастет, одумается. Да того не ожидали, что сделается он вскорости королем, а замашки свои не оставит.
Только покажется солнышко тёплое после долгой зимы. «Ах, - воскликнет он, - вот и лето явилось». Значит, должны все подданные тут же рядиться в летние одежды и ходить по грибы-ягоды. Набежит ветер холодный среди жаркого летнего дня. «Вот зима настала», - задумчиво промолвит. Значит, надобно всем надевать шапки и шубы. А кто ослушается – бить плетьми.
Решил он как-то сам проверить, все ли выполняют его указания. Как стемнело – говорит: «День пришёл». Во дворце-то к чудачествам привыкли. Повскакивали, изображают, будто дневными делами занимаются. Пошёл по ночному городу молодой король, видит – спят жители, словно не слышали о наступлении дня. Спят, проклятые!
Издал он указ. Создать специальную королевскую гвардию, которая будет доводить его указания до каждого подданного и следить за их выполнением.
В другой раз увидал он, что солнце совсем низко. Только-только показалось поутру. «Вечер настал, - говорит, - спать надобно». Сам оделся в простую одежду и отправился проверять, все ли его послушались. Люди-то попрятались. А вот куры кудахчут, петухи горланят, утки-гуси в прудах плавают, коровы по полям ходят. Осерчал король на гвардию нерадивую свою. Повелел ещё одну гвардию учредить. Из надсмотрщиков, которые будут проверять, как первая гвардия следит за исполнением указов.
Совсем худо стало житьё. Судите сами. Только снег таять начинает под весенним солнышком, как король объявляет: «Лето кончается. Жать хлеба пора». Выходят крестьяне в поле. А что там убирать? Только бурьян прошлогодний, уцелевший после холодов. А как зима начинается – вовсе несуразное: «Весна! Пора сеять». Хочешь-не хочешь, начинают пахать мерзлую землю, да под морозный вой ветра хоронить своё зерно. Попробуй – ослушайся! Рядом гвардеец стоит, следит. А за тем гвардейцем ещё один, присматривает за первым.
Слабеет королевство. Голодает простой люд. Зреет недовольство. Того и гляди развалится страна от такого правления. А соседние короли и графы только радуются этой разрухе. Строят планы свои завоевательские. Вскоре ещё одна напасть. В каком только сне такое королю привиделось, неведомо. Издал он новый указ. Все женщины королевства должны одеваться как мужчины, а те – наоборот. И не только. Женские дела поручено выполнять мужикам, а мужские – их женам.
Издал, а сам, как повелось, оделся подходяще и двинулся высматривать, что и как. Долго ходил, искал нарушения. Устал, зашёл в домишко. А там девушка. Одета не по указу. В платье и переднике. Пирожки печёт. Узнала гостя, но виду не подала. К столу пригласила, угощение ставит. Не успел разгневаться король, присел, уж больно проголодался. А как отпробовал кушанье, да пригляделся к хозяюшке и вовсе голову потерял от красоты её. Забыл, что хотел крепко наказать попервоначалу. Вернулся во дворец и волю объявил свою:
- Хочу жениться на хозяйке той, что угостила незабываемо. Приглянулась она мне.
Придворные - ну его отговаривать:
- Негоже дочь крестьянскую ко двору вашего величества приближать.
Но это только разгневало повелителя:
- Подать её сюда! Будет женой мне!
Делать нечего, доставили бедную. Жаждет осчастливить её король своей женитьбой. Но вот сама девушка и смотреть не хочет на самодержца и самодура. Не хочет и всё тут! Видит король – не выходит по-хорошему. Начинает стращать:
- В крепость засажу, а заставлю. Всё равно будет по-моему.
- Нет, - отвечает, - В твоих силах заковать меня. Силком поцеловать сможешь. А вот дождаться ответного поцелуя, тем более, заставить полюбить – не по силам тебе.
Слова эти ещё больше раззадорили незадачливого жениха. Ещё сильнее хочет он добиться любви. Любым способом. Решил взять измором, в башне заточить, пусть одумается.
А тут ведь что вышло? Пока король отвлёкся на несчастную девушку и забросил дела государственные, беда подступила. Сговорились короли соседние и пошли войной. Треть королевства уже завоевали. И как не завоевать, коль почти вся гвардия приставлена надзирать, а не воевать. Солдаты боятся лишний раз выстрелить без приказа. Командиры боятся приказ отдать без королевского слова.
Как доложили о том королю – решил он встать во главе войска. Да ещё хуже вышло. Отдал приказ коннице атаковать неприятеля, переправиться через бурную реку. Унесла река всех всадников вместе с их ослабевшими от голодной жизни конями. Приказал из ружей и пушек палить по вражеским позициям. «Нет, - говорят, - наши выстрелы не достанут до супротивника».
- Ну, так набивайте двойные заряды! В десять раз больше набивайте пороху! – негодует главнокомандующий.
Боятся стрелки и пушкари, а ничего не поделаешь. Ещё больше боятся ослушаться. Разорвало все дула у ружей и пушек. Нечем стало стрелять. Только король не унимается:
- Пригнать флот к берегу. Вытащить, поставить на колёса. Раздуть паруса, да вёслами грести по воздуху.
Что ещё ждать? Понятно, из-за чего королевство лишилось и конницы, и пехотного войска, и флота. Вот-вот возьмут в плен самого главнокомандующего. Спрятался тот в башне, ждёт конца неминуемого. Спрашивает его пленница, отчего он переменился и ходит сам не свой. Поделился тот новостями печальными. Признался, что бесполезными оказались его приказания. Принесли только разорение.
Молвила тогда она:
- Прикажи дать волю вольную мне, свободу полную во всем. Попробую справиться с бедами.
Пообещал. Вышла она к остаткам войска, обратилась:
- Родные мои! На вас вся надежда. Бейтесь не за короля, а за государство!
Выступили воины. Но слишком малочисленными оказались их ряды. Разбиты были.
Прошлась девушка по городам-деревням уцелевшим. Обратилась к мужикам:
- Братья наши, отцы наши и деды. Не дайте пропасть стране! Бейтесь не за короля, а за земли наши!
Собралось ополчение, выступило в поход. Но и их разбили. Косы и вилы – плохое подспорье против ружей и пушек.
Обратилась девушка к последней надежде:
- Сёстры наши! Матери наши! Некому кроме вас спасти отечество. Я сама поведу вас на битву.
Посмеялись командиры неприятельские, глядя на бабье войско. А зря, оказалось. Только прицелится для выстрела солдат, как ему мать родная вспоминается. Вздрогнет сердце его, дрогнет рука при выстреле. Мчит пуля мимо. Только занесёт храбрец саблю свою над девичьей головой, а под взглядом пронзительным душа замирает, застывает рука – не опускается. Так и бежала армия прочь, скорей к домам своим.
Вернулась победительницей девушка. Встречали её ликованием и почестями. Не захотела она жить в королевском замке. Ближе и родней свой домишко в деревне.
Однако не может забыть девушку король. Приехал свататься.
-Будь моей, - говорит, - иначе никакой жизни не будет.
- Нет и нет, - отказывается она. Стоит на своём, упирается.
Взмолились тут жители:
- Не откажи, любезная ты наша спасительница. Не дай пропасть! Соглашайся. Будешь ты нашей королевой. Только ты можешь с ним, извергом, справиться.
Пришлось подчинить своё сердце просьбам этим. «Будет любовь у меня. Если не к мужу-самодержцу, то к народу своему и детям моим».
И жили они с той поры долго и праведно. В любви ли – не знаю, а вот в мире-согласии – точно. И долго ещё народ спасённый вспоминал их. Каждого, правда, по-своему.