Трезвон будильника разорвал тишину в комнате. Знаете эти будильники, пузатые, с двумя чашечками и молоточком на макушке. Они обычно мерзко дребезжат и потихоньку сползают к краю стола, норовя покончить с жизнью. Проснешься в любом случае. Как минимум чтобы позлорадствовать.
Вот и Ромми проснулась. Сквозь плотно задернутые шторы пробивается невнятный серый утренний свет. Котейка свернулся в ногах калачиком, всем своим видом выказывая презрение к необходимости куда-то идти. Такой уютный и теплый... она начала проваливаться в сон, когда из-за неплотно прикрытой двери ее комнаты донесся мамин голос:
- Доча, подъем! Нас ждут великие дела!
Она потянулась сладко, соскочила с кровати, подбежала к окну, рывком распахнула шторы…. мдааа. Серо, уныло и мокро. Октябрь. На голых ветвях стоящих перед ее окном рябин дрожали дождевые капли. Интересно, полетит сегодня кто-нибудь? Хотя всегда летают, в любую погоду. Но это ничего, что серо и уныло. Вон кисти ягод какие яркие и сочные! А запах от них какой дурманящий, пряно-горьковатый. И зимой она из окна любуется дроздами и свиристелями, которые прилетают лакомиться рябиной. Ромми улыбнулась и, напевая под нос очередную песенку, пошла в ванную…
Завтрак на скорую руку: очень, очень вкусная зажаренная до красной корочки колбаса на тонком теплом еще хлебе со сладким чаем, и бегом в коридор, собираться. Рюкзак собран еще с вечера, до школы пара минут быстрого хода. Это если срезать через территорию бывшего дома культуры, ныне превращенного в развалы битого кирпича с торчащей там и тут арматурой. Мама ругала ее и говорила, что лучше пройтись лишние сто метров, но когда это кого останавливало? Тем более, что в руинах каким-то чудесным образом сохранилась сцена! Точнее, не так. Сцена давно рухнула, но вот пространство вокруг…
Каждое утро перед школой она пробиралась сюда через пролом в уцелевшей стене и попадала в удивительный мир, так непохожий на все вокруг. Здесь, на старых обшарпанных стенах, местами сохранились следы покрывавшей их когда-то лепнины. Здесь возле самой давно провалившейся сцены на левой стене висел огромный портрет в массивной золоченой раме. На портрете очень талантливый художник изобразил очень красивую женщину. Гордая посадка головы, убранные в сложную прическу черные, как вороново крыло, волосы, чувственные полные губы, тонкий изящный носик, ямочки на щеках и опушенные густыми ресницами большие светлые глаза. Богатое и тяжелое даже на вид платье открывает хрупкие плечи с тонкими ключицами, руки нервно сжимают платок…
Кем она была? Актрисой? Певицей? Выступала здесь, на этой сцене? Ромми не знала, а спросить было не у кого, поэтому оставалось только догадываться. И она придумывала целые истории о загадочной незнакомке. В школе Ромми считали странной. Она не хихикала на переменах с девчонками и не обсуждала с ними мальчишек, не сплетничала и даже не ругала учителей. Она мечтала. Мечтала о том, как однажды выйдет на сцену и споет для всего города. И после занятий тайком от всех спешила вернуться на разрушенную сцену. Пробираясь по завалам битого кирпича, она твердила про себя: «Всем бывает тяжело, нечего жаловаться». Выбравшись на оставшуюся от сцены мощную балку, она успокаивалась, восстанавливала дыхание и начинала петь. Голос ее, чистый и звонкий, летел вверх, заполняя собой все пространство вокруг, бился о сводчатый купол и растворялся где-то там, в вышине. И она рвалась за ним следом, туда, в небо… Дважды чуть не упала, в последний миг уцепившись за торчащую из балки арматурину.
Вот и сегодня она пробралась на сцену и как завороженная уставилась на портрет незнакомки. Дождь закончился, и внезапно выглянуло солнце, заиграло на мокрых осколках стекла и в огромной луже на месте сцены. Мелкие капли продолжали сыпаться с остатков крыши, звонкой капелью разбивая царившую в руинах тишину. Ромми замерла, завороженная зрелищем этого дождя из ярко блестевших драгоценных камней, в которые превращались капли в солнечном свете.
Вдруг солнце закрыла чья-то тень, заставив Ромми вздрогнуть, и через секунду сверху раздался задорный мальчишечий голос:
- Эй, Ромми, ты опять здесь? Что ты здесь ищешь? Давай помогу?
Ромми досадливо дернула плечиком и осторожно направилась к выходу, ступая по узкой балке. Вода внизу маслянисто блестела, из нее торчали какие-то острые обломки… Ромми пробирала дрожь при одной только мысли о падении туда.
На огромную гору кирпича спикировал Рон, главный заводила школы, худой и удивительно широкоплечий мальчишка лет двенадцати. Опять?! Каждый раз, когда она забирается сюда, он обязательно оказывается рядом. Следит он за ней что ли? Сложив за спиной складки крыла, Рон насмешливо смотрел на крадущуюся девочку:
- А ведь могла бы просто перелететь. Ах да, я забыл, у тебя же нет крыльев – он вздохнул с деланным сочувствием, одним рывком подпрыгнул, расправил крылья и устремился вверх, к пролому в крыше. Ромми с завистью, которую скрывала даже от себя, посмотрела ему вслед. Рон единственный из мальчишек умел так взлетать. Во всем городе таких умельцев, как Рон, едва ли наберется больше сотни, и это всегда были мальчишки. Судьба таких счастливцев обычно была предопределена: их ждала служба в Патруле, следящем за порядком в городе. Рон уже пару раз участвовал в патрульных рейдах, чем страшно гордился.
Остальным Летающим приходилось либо разбегаться как следует, либо забираться на какое-нибудь возвышение. Для них в разных местах города даже установили вышки. А ей хоть разбегайся, хоть прыгай – не взлететь, нет крыльев. Вообще девчата мало летают, нет у них такой способности, как мама говорит.
Грустно вздохнув, Ромми глянула на часы и заторопилась. Звонок через пять минут!
Она с трудом выбралась на твердую землю, с тоской оглядела разрушенный зал и поспешила в школу…
- Ромми, что ты приготовила сегодня? – голос у Старой Агаты, преподававшей им искусства, был скрипучим и каким-то безжизненным. Но удивительное дело: стоило ей запеть, и голос ее наливался жизнью и силой, а сама она словно бы молодела. Гомон в классе мгновенно стих. Все любили слушать, как поет Ромми.
- Ария Графини из «Пиковой дамы».
Класс выдохнул, Старая Агата улыбнулась:
- Ты словно бы задалась целью всех нас удивлять, деточка. «Прощание Травиаты» в прошлый раз, «Пиковая Дама» сегодня… Просим.
Ромми привычно вышла на середину музыкального класса, выдохнула, закрыла глаза и запела. Она целую неделю учила эту арию, такую печальную и в то же время светлую. Мама оставляла все дела, усаживалась тихонько в уголке и слушала. Когда Ромми заканчивала петь, мама так же тихо исчезала из ее комнаты, чмокнув дочку в макушку. А вчера, дослушав, мама обняла ее и прошептала:
- Ты поешь так, словно летаешь. Пой, дочка, пой в полный голос.
- Мама, я очень, очень хочу летать!
- Смирись, дочка, небо не для нас.
- Но почему? – этот вопрос Ромми задавала уже в тысячный раз. Мама, как и всегда, вздохнула, еще раз поцеловала ее и ушла на кухню.
… Ромми допела, открыла глаза и тут же опустила взгляд. Весь класс смотрел на нее так, что она жарко покраснела и смущенно забормотала:
- Ну чего вы… я же просто…
Старая Агата промокнула глаза платочком и сказала еле слышно:
- Не вздумай бросать петь, девочка. Твой голос… я только что летала.
Ромми молча кивнула и в полной тишине прошла к своему месту. Таня, с которой она сидела вместе с первого класса, толкнула ее локтем и горячо зашептала, склонившись к ее уху:
- Вот это да, Ромми! Супер, просто класс! Я никогда такого не слышала. Это как будто не ты пела, как будто какая-то звезда из телевизора… Да нет, куда им всем! Ты… ты… все обалдели просто! А ты видела, как Рон на тебя смотрел?
Ромми покраснела еще гуще и фыркнула:
- Да он на всех так смотрит…. Как будто узнать не может.
Таня хихикнула:
- Ох и зря ты так думаешь.
Старая Агата поправила очки и, вперив в Таню строгий взгляд, спросила:
- Таня, а что приготовила ты?
Таня вжала голову в плечи, пытаясь раствориться в воздухе, и Старая Агата сжалилась над ней, сняла очки, аккуратно положила их на стол перед собой и проворчала:
- Тебя спасает только то, что петь после Ромми…. Хм… в общем, сегодня мы поговорим о Пиковой даме…
Ромми шла по центральной улице, разгоняя ногами желтые и красные листья, усеявшие асфальт, и размышляла о несправедливости бытия, которое дает крылья только мужчинам. А ведь женщины тоже хотят летать, и может даже побольше, чем мужчины. Дождь давно закончился, солнце светило совсем по-летнему, искрилось в лужах и отражалось от оконных стекол, отбрасывая солнечные зайчики на желтые стены домов. Ярко-красные гроздья рябины смотрелись на этом фоне особенно празднично, и настроение у Ромми постепенно улучшалось. Идти до дома было не далеко, и она шла медленно, вдыхая пьянящий запах прелых листьев и дождя, рябины и парящего асфальта. Она задумалась и потому не услышала приближающихся сзади легких шагов. Когда на ее плечо опустилась изящная сухонькая рука, Ромми вздрогнула и резко обернулась.
- Ну-ну, девочка, не пугайся так. – Глаза Старой Агаты светились улыбкой. – Я окликнула тебя, но ты не соизволила заметить Старую Агату. Не тушуйся, я давно живу и уж верно знаю, как называют меня мои ученики меж собой. К слову сказать, они так меня называют уже три десятка лет.
Агата взяла Ромми под руку и теперь шагала с ней рядом точно так же пиная листья и без умолку болтая.
- Знаешь, я сегодня слушала тебя и думала только об одном – она испытующе взглянула на смущенно слушавшую ее Ромми. – Я больше не смогу тебя ничему научить.
Ромми попыталась возразить, но Агата только легонько сжала ее локоток и продолжила, счастливо улыбаясь:
- Это лучшее, что может случиться в жизни учителя, Ромми. Большего и желать нельзя. Но тебе нельзя останавливаться, тебе нужно учиться дальше, обязательно. Твой голос он… летит как птица, легко и свободно. Но ему нужны крылья покрепче. И я знаю, кто может дать тебе эти крылья.
Ромми слушала ее с замиранием сердца, боясь поверить тому, что слышит, и отчаянно надеясь, что это правда.
- Крылья? Я смогу летать? По-настоящему, как Рон?!
Агата вдруг остановилась, развернула Ромми лицом к себе и посмотрела ей в глаза:
- Летать может любой человек, Ромми. Просто не все в это верят.
- А вы летали когда-нибудь?
- Я? – Агата усмехнулась и вновь подхватила Ромми под локоток. – Пойдем-ка, я кое-что тебе покажу.
Ромми не слишком удивилась, когда Старая Агата направилась к руинам дома культуры. Она давно догадывалась, что Агата когда-то давно выступала на сцене: слишком отточены ее движения, слишком гордая посадка головы, слишком красивым становился ее голос, когда она пела. И слишком ясно Агата слышала малейшие неточности в пении, уж Ромми это знала точно. Подойдя к руинам, Старая Агата некоторое время внимательно их рассматривала, словно надеялась увидеть что-то особенное, заметное только ей. Затем вздохнула, обернулась к Ромми, заговорщицки ей подмигнула, подхватила юбку и устремилась вверх по горе битого кирпича с неожиданной прытью. Ромми пожала плечами, перехватила рюкзачок поудобнее и шагнула следом…
В такое время Ромми оказалась в разрушенном зале впервые, и замерла, потрясенная увиденным. Косые лучи предзакатного солнца проникали внутрь не только через пролом в крыше, они проходили сквозь наполовину заваленные большие арчатые окна, отражались от сотни мелких лужиц на полу и сходились на том месте, где когда-то давно была сцена.
- Бывала здесь раньше? – Агата обернулась к Ромми. – Вижу, что бывала. Красиво, правда?
- Очень.
- Раньше там была сцена, большая, светлая. В углу стоял рояль, в другом углу размещался оркестр. Солист выходил к переднему краю, где его заливали лучи софитов, и смотрел в зал. – Агата мечтательно прикрыла глаза. – Несколько коротких мгновений, чтобы почувствовать зал, увидеть его любовь. И начинал петь. Ах, какая здесь была акустика, Ромми. Стоя на сцене, ты мог шепотом сказать всего одно слово, и его услышали бы в самом дальнем конце зала. Ты пел, и твой голос звенел, рыдал, торжествовал здесь.
- Он и сейчас летит.
Агата резко обернулась к ней:
- Ты… пела здесь? На моей… на этой сцене?
Ромми кивнула, вглядываясь в лицо своей учительницы.
- Что ж… это правильно и даже хорошо, что ты пробуешь свои силы здесь. Ты ведь чувствуешь его? – Агата покрутила в воздухе ладонью, силясь выразить то, что не могла сказать.
- Его? – Ромми немного растерялась.
- Дух музыки, он живет здесь, он пропитал каждый кирпич в этих стенах.
Ромми и правда чувствовала себя здесь как-то по-особенному, но списывала это на свою впечатлительность, поэтому снова кивнула.
Агата надолго замолчала. Она смотрела по сторонам, улыбаясь своим воспоминаниям. Ромми наблюдала за ней и все не решалась задать вертевшийся на языке вопрос. Наконец Агата посмотрела на нее и улыбнулась:
- Спрашивай уже, вижу ведь, что извелась вся.
- Скажите, а вы знаете, кто она? – Ромми указала на портрет черноволосой красавицы.
Агата некоторое время смотрела на портрет, затем повернулась к Ромми и, гордо вскинув голову, ответила:
- Это я.
У Ромми перехватило дыхание, к горлу вдруг подступили слезы. Она бросилась к Агате, обняла ее, прижалась:
- Вы очень, очень красивая и вовсе не старая! Я каждый раз на вас смотрю и пою изо всех сил, чтобы как вы…. Я гадала, как же вы поете? Все время мечтала услышать голос. А теперь оказывается, это вы… - Ромми совсем запуталась в словах, но Агата ее прекрасно поняла.
- Только ты никому не говори, хорошо? – Агата легонько отстранила Ромми, выпрямила спину и… запела. Ту самую арию графини из «Пиковой дамы». Голос ее набирал силу, обволакивал, пронзал насквозь. Ромми замерла, боясь помешать, отвлечь, сбить. Ах как она хотела сейчас запеть вместе с Агатой… Но нельзя, это ее сольная партия, ее прощание с этой сценой. Ставшая вдруг величественной Агата пела так, что звенели осколки стекол, а из глаз Ромми текли слезы. Голос Агаты вдруг оборвался, в зале повисла звенящая, опустошенная тишина. Агата стояла, замерев, прижав к груди стиснутые кулачки, Ромми потрясенно молчала. Одинокая капля упала в лужу, и этот звук словно вывел Агату из оцепенения. Она молча посмотрела на Ромми полными слез глазами и направилась прочь.
Когда они дошли до дома Ромми, уже стемнело. Мама обеспокоенно металась по кухне, и от немедленной экзекуции Ромми спасло только присутствие Агаты.
- Вы уж простите нас, это я задержала Ромми – Агата отпила глоток чая и посмотрела на женщину. – Она у вас очень талантлива.
Мама посмотрела на дочку, улыбнулась и тихо ответила:
- Да, я знаю. Но что в этом толку?
- Как?! – Агата всплеснула руками. – Она может стать великой певицей, нужно время и хороший педагог.
- А зачем? Что ей это даст? Славу? А зачем она? Или деньги? Их можно заработать и по-другому.
Агата выпрямилась, голос ее зазвенел:
- А что это даст людям? Людям, которые не видят ничего хорошего вокруг себя? Которые работают, не поднимая головы? Может быть, она даст им веру во что-то хорошее? Вернет им чувство прекрасного? А ей это даст целый мир! Она живет этим, разве вы не видите? Голос дарит ей крылья.
Мама вздрогнула, словно от испуга:
- Нам не дано летать, это ведь все знают. Да и зачем летать, это опасно…
- Летать не опасно, опасно падать – отрезала Агата. - Девочке нужно учиться.
- Где нам найти таких учителей? Мы ведь просто живем – мама начала сдаваться.
- С учителями мы разберемся, но Ромми придется уехать. В нашем городе ее уже никто ничему не научит.
- Уехать? Но ведь она совсем ребенок! Нет-нет, я не отпущу!
Ромми, все это время молчавшая, вдруг вскочила:
- Но мама! Это ведь моя жизнь! Это шанс, мам. У тебя в жизни когда-нибудь был шанс?
Мама не нашлась что ответить, поэтому повторила:
- Не отпущу.
Ромми беспомощно оглянулась на Агату. Та помолчала недолго и сказала:
- Значит, придется ехать с дочерью. И мне с вами…