Память позволяет нам увидеть вещи такими, какими были они однажды, когда мы впервые посмотрели на них с любовью. Наши светлые воспоминания — как аптечка скорой помощи, мы достаем ее, когда нужно вытащить себя из очередной душевной передряги. И тогда как нельзя кстати оказываются пилюли «первая собака», «первый поцелуй», «первая встреча с океаном», «первая улыбка ребенка».
В моей спасительной аптечке было трогательное воспоминание о симпатичном мальчугане Саше, с которым я училась в начальной школе. Мы дружили, он сочинял в мою честь стихи, а я давала ему поводить свою собаку. Когда нам было по 11, все изменилось. И уже много-много-много лет мы жили в разных городах и строили каждый свою судьбу.
Социальные сети, где, как на выставке, демонстрируются отретушированные биографии, лишают встречи школьных друзей волнения и романтической нотки. Они рассказали мне о том, что Саша женат, и у него есть дочь. Он больше не был похож на мальчишку из моих детских воспоминаний. Широкая золотая цепочка на толстой красной шее и печатка на мизинце, сытый животик, развязная речь и шальной, потерявшийся взгляд. Саша стал строителем, точнее директором успешной строительной фирмы. Но самое удивительное — теперь его звали Олегом.
Вновь нашедшие друг друга мы просто общались, а спустя шесть-семь месяцев оказались в одном городе — меня пригласили выступить со стихами, а он приехал в командировку.
- Давай встретимся! - предложил Саша, точнее Олег. - Хочу послушать твои стихи.
После выступления он и его коллеги, которых он привел за компанию, еще минут сорок изливали на меня свой восторг.
- А почему ты вдруг Олег? - спросила я, когда мы наконец избавились от его друзей и сели в машину.
Этот вопрос мучил меня с тех пор, как я увидела его страницу. Прежнее имя было такое милое и трогательное, с ним у меня связано столько очаровательных воспоминаний. Столько лет я нянчила его в своих воспоминаниях и в конце концов дала его своему сыну.
- Хотел сжечь мосты с прошлым, - уклончиво ответил он. - А старое имя, ты ведь помнишь, мне никогда не нравилось.
- Радикальный подход. А мы, когда хотим сжечь мосты, стрижем волосы или покупаем новую сумочку.
Повисла неловкая пауза. Да, мы друзья детства, но я не чувствовала себя вправе пускаться в расспросы. А Олег... о чем думал он, держа руль и поглядывая искоса на мои коленки, догадаться было не трудно.
- Я хочу тебе сказать, что мне очень понравились твои стихи и то, как ты читаешь. Так чувственно, увлеченно, - выдохнул он наконец. - Я тоже писал стихи в детстве.
- На уроках, я помню, - улыбнулась я, перед глазами менялись картинки из далеких школьных лет.
Я бы многое отдала, чтобы нам снова стало по 10 лет, мы сидели за одной партой, и он, щупленький мальчик, со смышлеными черными глазами, вписывал в мою тетрадку корявым почерком: «Побывал я однажды в стране, / Где исчезла частица "не" ...».
- Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя пригласил только потому, что ты...
Я приложила палец к губам и остановила его путаные признания.
- Чем больше произносишь слов, тем меньше остается возможностей, - блеснула я знанием учения Лао-Цзы.
Но Олег, кажется, о нем и не слышал.
- Это что-то из твоих сочинений? – он улыбнулся так простодушно, что мне стало стыдно за свое внутреннее высокомерие.
- Нет, это так, вспомнилось. Один чудак сказал. Думаешь, похоже на правду?
- Глупость, мне кажется.
Он указал рукой в окно и весело объявил, сверкнув белыми зубами:
- Посмотри, у нас полно возможностей.
Автомобиль притормозил напротив сияющего огнями входа в ресторан. По двум сторонам от двери стояли швейцары в ливрее. Перчатки на их руках были белее накрахмаленной праздничной скатерти. А лица имели печать типичных охранников-вышибал, закаленные мордобоем и попойками после работы. Это место с претензией на фешенебельность, золотыми панелями из пластика и вылепленными под мрамор 3D-статуями мне что-то напоминало, но я не могла понять, что именно.
Столик в глубине зала, чуть в отдалении от других посетителей. Ваза, больше похожая на высокое ведро, под мои розы. И та самая полнота возможностей, о которой говорил Олег.
Блюдами, которыми заставил наш стол быстроногий услужливый официант, можно было накормить небольшую африканскую деревню. А мой спутник, расстегнув три верхние пуговицы на рубашке, вальяжно жевал жаренного в сливочном соусе осьминога и рассказывал мне о своей унылой жизни.
- Как-то так по жизни получается, что я остался совсем один, - доверительно говорил он. -
Ты не подумай, у меня есть друзья, люди которые меня любят и уважают, но многие из них даже книг не читали. И мне от этого страшно. Я знаю, что нужно с ними общаться, но мне все меньше и меньше этого хочется. Порой и просто поговорить по душам не с кем. У всех на уме быт и бабки-бабки-бабки.
- Иначе говоря подкрепленное деньгами семейное благополучие? - заключила я. - Разве не к этому мы все стремимся? Посмотри, все эти люди за соседними столиками благополучны, и многие, ты совершенно прав, не читали книг, зато отлично умеют считать деньги.
- У меня на старой квартире был сосед, - Олег отложил приборы и повернулся к залу, глядя через плечо, - который радовался тому, что купил современный домашний кинотеатр, и ему слышно теперь, как скорости в «Форсаже» переключаются. И это было неподдельное счастье. И я подумал, почему я не испытываю ничего просто от покупки пылесоса или от телека. Захотелось стать таким, как сосед.
- Получилось? - я не выдержала и расхохоталась.
- Не успел, - помрачнел он. - Его посадили в тюрьму за продажу наркотиков.
Разговор совершенно лишил меня аппетита. А разгоряченное коньяком медно-красное лицо Олега с лоснящейся от жира кожей с каждым словом становилось все ближе. Ну почему мы не могли вспомнить о розовом детстве, как вместе гуляли с собакой, как рисовали стенгазету или играли в школьном театре? К чему все эти рассуждения о деньгах и быте?
Я откинулась на стуле, чтобы лучше рассмотреть своего старого друга и понять, как с ним произошли все эти метаморфозы, пока мы не виделись.
- Саша... прости, Олег... Ты и сейчас находишься в своем кругу, тех людей, от которых бежишь. А если тебе так противно, зачем ты меня сюда привез?
Он поморщил лоб и растерянно развел руками:
- Ну не знаю, хотел произвести впечатление, показать...
- ...какой ты герой, да?
Пятая рюмка коньяка была опустошена одним махом. А его глаза даже не помутнели.
- За спиной героя сидит жена с детьми и стоит несколько мешков амбиций, веревкой завязанных, ну а к новому году лежит пара смешных анекдотов, еще не рассказанных, - вздохнул Олег.
О как отчаянно он стремился отделить себя от своего гнезда и других взращенных в нем птенцов! А ведь его связь с ними очевидна и неразрывна. Даже за одним столом со мной, даже женившись на мне, он бы не смог ее прервать и стать другим — отказаться от плазмы на стене в спальне, отдыха на модных пляжах — непременно на шезлонгах и под зонтиком, и фигуристой жены с наращенными ресницами и татуажем бровей.
- Это все равно что пытаться стаскивать зашнурованные ботинки, - вполголоса проговорила я.
Олег живо отозвался и посмотрел на меня с явным удивлением.
- Ботинки?
- Не надо пытаться снять зашнурованные ботинки, - задумчиво повторила я, хотя была уверена, что он не поймет моих слов. - Ты здесь, потому что здесь твое место. Вот и все. Расслабься и радуйся тому, что имеешь.
Возможно мой тон был немного небрежнее, чем я хотела.
- Это потому, что я из другого мира? - спросил он с неожиданной для меня горячностью.
- О чем ты?
Олег запнулся. Было заметно, что он вовсе не планировал этот разговор — слова вырвались случайно.
- Когда я тебя слушал, мне показалось, что я вообще из другого мира, мира, где я ищу сигарету в пустых пачках, забочусь о животных - о коте и собачке, грущу среди веселящихся друзей, и у нас разные стекла в окне, разный потолок, и мы дышим разным воздухом.
Толстое бутылочное горлышко мягко звякнуло о мой бокал, рука Олега дрогнула, и шипящая белая пена выплеснулась на стол. Я ненавижу все сорта шампанского, кроме одного, но в России его не продают. К счастью, вина в бутылке оставалось на донышке.
Его слова смутили меня. Только что мы говорили о его окружении, его гнезде, и вот поменялись ролями, и он брызнул проявляющейся краской на мою жизнь, и вот я сама вижу, что они и правда другие — мои стекла, и потолок, и даже воздух. Этим странным признанием он как будто поднял между нами невидимую стену. Мы больше не были равны. Должно быть, всего на долю секунды я испытала эйфорию от нового осознания себя. А потом, потом я заглянула в его пьяные, печальные и полные восторженного обожания глаза и разозлилась. Какого черта?! Откуда он взялся со своим новым именем, деньгами и дурацким непрошеным восхищением? По какому праву взял и разрушил наши детские трогательные воспоминания?
Я как могла гасила в себе негодование:
- Когда-то мы сидели за одной партой, и... ты писал стихи в моей тетрадке.
Олег вдруг нашел мою руку рядом с блюдцем и накрыл своей ладонью.
- Ты мне нравилась и сейчас нравишься, - сказал он неуклюже, - давай начнем все сначала.
В детстве мы часто ходили, держась за руки. И я помню, что кисти у моего друга были немногим крупнее моих. Эти руки были большие и очень жесткие, с грубой мозолистой кожей. И мне нестерпимо хотелось, чтобы их прикосновение поскорее закончилось.
- Я пробуду здесь неделю, - его голос звучал взволнованно и не обещал ничего хорошего. - Мы можем все наверстать. Будем гулять, развлекаться, ходить по магазинам. У меня забронирован номер и...
- ...и как раз жена с ребенком в отпуске, да? - продолжила я за него. – Слишком много слов.
Я высвободила свою руку, забрала с соседнего стула сумочку и ушла. Олег был прав: мы действительно дышали разным воздухом. По крайней мере, в последние двадцать лет.