За последние недели разведгруппа наша изрядно поредела. Сегодня поступило пополнение. Значит, предстоит визит к противникам. Командир разведки, выстроив отряд, останавливался перед каждым солдатом и смотрел прямо в глаза, будто старался увидеть в их зрачках свои ненаглядные черты. Каждому задавал неожиданные вопросы:
- В скольких войнах участвовал, а в скольких боях?
- Это первая война, заставшая меня дома.
- А что, война тебя могла не застать дома?
- Конечно. Я часто сижу в тюрьме.
- Что, воруешь и попадаешься, воруешь – отлавливают, так?
- Нет, не так. Часто бью в морду. Наверное, больно, раз бегают по судам. Не люблю, когда наглеют. Когда обманывают, крадут, завидуют, доносят, спекулируют - терпеть не люблю.
- Ты попал по адресу. Здесь существует одно понятие: «Наш, или не наш». Бей сколько хочешь. Сажать тебя не будут. А дадут ордена. Только бить надо не своих отщепенцев,- а фашистов, которые обижают наших. Ферштейн?
- Постараюсь, а куда денешься?
- А ты, добрый молодец?
- Я участник финской войны.
- Какой враг тебе более страшен – финн или немец?
- Перед трусом все равны.
- А ты трус?
- Нет, но часто боюсь. Хочется жить, что бы то ни стало.
- Значит, мы две арии одной оперы. Я тоже ору от страха, бывает. Трястись будем вместе. Война – это рулетка, где ставка – жизнь. Выигрывают те, кто, не моргнув глазом, делает ставки.
- А ты, кучерявый с золотым резервом страны во рту, что тебя заставило выйти на тропу войны? Плохо жилось?
- Барон послал. «После боёв много коней
бесхозных остаются. Победив немцев, приведи мне, говорит, хорошего скакуна. И про себя не забудь». Конечно, согласился. Все равно, без всадников кони быстро одичают. Вот, я и записался добровольцем вместо барона.
- А чего барон сам не пошел на войну?
- Рука не доходит. Работы много стало.
- Барон твой конечно умный. Но я из опыта знаю: на войну лучше идти голодранцем. Боюсь, что немцы конфискуют твое сбережение. Тебе, как патриоту своего табора, следовало бы снять с себя лишний груз золотых зубов и отдать в фонд поддержки фронта. Перековали бы в танк, корабль или самолёт. И мы бы быстрей добили фашистов.
- Э-э, нет командир. Я итак, что было на ушах,шее, на носу, руках, ногах, петлях брюк, прямо перед комиссаром снял. Их отдал жене. К моему приезду она приумножит их. А хлеборезку мою, даже не спрашивай. Ради победы лучше жизнь отдам.
- Свою? Шикарно живете вообще. Золотом колоть орешки, крошить сухари, открыть бутылку - не всякому это достижимо.
- Ну, а вы, профессор, - проверяющий?
Высокий, бледнолицый и худющий паренёк в очках, с умными глазами, похожий на бухгалтера базы вторсырья, ответил:
- Учительница сказала, что я хорошо пишу диктанты.
- ?
«Не губи говорит, свой талант в колхозной школе. По тебе плачет высший университет войны. Закончив, станешь хорошим журналистом. Даже известным писателем или поэтом Победы, я верю в тебя» - так посоветовала она. Я ведь, хорошо знаю и датский.
Я с трудом сдерживал смех. Вспомнил сказку Пушкина, как 33 богатыря строем вышли из пучины моря сухими, и пошли в бой и победили.
Перед нами была поставлена нереальная задача. Надо схватить живьем и привести в штаб полка старшего гитлеровского офицера. Лучше, штабного. Как легко раздавать команды, когда сидишь в тёплом блиндаже, пропитанного благостным ароматом дыма от махорки! «Просите ко мне немецкого майора. Если что – можно и полковника». Не лучше ли сразу фельдмаршала вермахта? Или самого фюрера? Чего мелочиться-то. Советуете идти по немецким окопам и спрашивать, где найти их штабного офицера? Господи, умом начальников не понять.
Нет, я бы не стал возражать, если бы наша разведывательная банда состояла из правильных парней. Где нашли, как отобрали этих сорвиголов? Несмотря на многократный инструктаж, ни разу не соблюдали режим разведки. Операции требуют полной тишины и наблюдательности. А они – всю дорогу шумят. Курят и матерятся на каждом слове. На этот раз некоторые умудрились захватить с собой и спирта по полкило. Где спёрли? Спрашиваю. «А там больше не осталось», - говорят.
Сам командир роты Василий Чокаев всегда на их стороне. Собственно, он и сам человек не простой. (Я пустил шепот, что он подозрительно похож на Чапаева, и дал кличку Воин Победы). Как пропустит стопку - другую солдатского «топлива», - тотчас превращается в медведя - шатуна. Полагаю, что рота разболталась из-за анархистских амбиций командира.Он утверждал, что каждый солдат - талант. Что агрессивность в бою-это важное качество.
Порой впадал в отчаянную тоску, и изредка делился своими проблемами. Он пил из-за дурных вестей от бывшей жены, которая, оставшись в доме его родителей, привела туда какого-то бомжа. Ни сама, ни новый охламон её нигде не работают.
Я прозвал её Миледи. (Не леди Винтер, нет, и тем более, не графиня де Ла Фер.) В очередном письме Миледи сообщила, что Васину мать забрала смерть. Горевали вместе. А через неделю Василий получил письмо от матери, где говорилось, что бывшая невестка выживает её с папой из дома.
Миледи оказалась воинствующей. Теперь писала, что детей продала цыганам. Просила Васю прислать деньги. Мол, нашлет всех бед, если тот не выполнит. После таких писем Воин Победы, естественно, впадал в отчаяние. «А зачем оставил её в родительской квартире?», - спрашиваю в сердцах. «Думал о троих детях. Где бы они жили ещё?» Ответ любящего своих детей человека…
Я, приложил все письма Миледи к
заявлению, заверил в штабе полка, и, ознакомив Васю с содержанием, отправил в суд. Сегодня была почта. Вася «в угаре». Детей забрали в интернат, а бомжа и алкоголичку эту посадили за тунеядство, выселив из дома, сообщил он мне.
Командир налил в два граненных стакана по стопке спирта, чокнулся со мной, и сказал:
- Пока есть Сталин, будет в стране порядок, и мы будем побеждать. Дай бог ему здоровья и долгой жизни. И спасибо, что рядом со мной есть грамотный замполит. Спасибо Назар, выручил!
Долгое общение на опасных тропах войны помогло понять ребят, и проникнуться чувствами, которые гложут их душу. У каждого в душе была кровоточащая рана, которую кто-то задевал, или воспалялась от неприятных воспоминаний. То семейная драма, то гонения, то конфликты, то потери. Отсюда и у людей «сдвиги по фазе».
Я часто ловил себя на мысли, что, по сути, я один из них. Просто больше познал жизнь, не более того. Из четырех моих братьев, ушедших на войну, трое уже в земле. Эреш пропал без вести в финскую войну, Гурбан погиб в Грузии (Кутаиси), Чары – отдал жизнь за деревню Печенеги на Украине.
После таких потерь не только мать нерадивого сослуживца, но и всех фашистов, их матерей и жен вместе потрепать в кустах хочется. Но я всё зло держу при себе. Таков менталитет Азиата. С солдатами делюсь только доброй вестью.
С тех пор, как с молодчиками придумывали каждому бойцу прикольные клички, служба стала ещё веселей. Водкалайнен, Танкист, Профессор, Минёр, Проныра, Кабан, Гребущий, Торпедуллин, Кайфетдин, Сало… никто не возражал против своей клички. Помню, был мужик лет сорок,пузатый и с одышкой, который сильно «расслабился» после рейда. Поскользнувшись, упал в лужу, и заодно решил научить ребят, как из лужи атаковать противника. Долго барахтался, но из жижи выбраться не смог. Его прозвали Рыба.
Отправились на рейд поздно вечером. После короткой скачки, как только расположение наших исчезло с поля зрения, эскадрон остановили. Топот коней в тишине ночи слышался довольно далеко, и рисковать было нельзя. Мы спешились. Лощадей оставили под присмотром Коновала, Махорки и Кабана.
- Морды лошадей завяжите, чтобы не ржали. Иначе все испортят. Мы всей группой пошли дальше, полусогнувшись, и часто ныряли под заросли, где можно было двигаться только по кабаньей тропе.
Прошагав по росистым травам, по зарослям полыни, пижмы, чертополоха, прошли через перелесок молодых зарослей осины и березы.
Метрах в тридцати перед нами, как черные тучи, появились многовековые громады дубовых деревьев. Между нами и этими деревьями росли несколько кустов бузины и переплетенных между собой боярышника и шиповника. Дул легкий ветерок. Шелест дубовых листьев и кустарников был слышен так близко, будто они рядом.
Впереди послышался топот шагающих в такт сапог. И тихая немецкая речь. Мы залегли и на фоне серого неба увидели силуэты идущих в сторону дубов немецких патрульных. Через несколько минут колонна из десяти человек подошла близко к среднему дереву.
- Warte, Wer kommt? - Стой, кто идет? Послышался из-за ветвей. Rabe - «Ворон», ответил ведущий колонны. Ваш пароль?
- Eule - «Сова!» С ветки дуба спрыгнул рослый, худощавый фриц. Он передал пост вышедшему из строя солдату и занял его место в строю. Караульные следовали дальше по полю. За все это время мы, прижавшись к земле, подползли вперед настолько, сколько смогли. До заветного дуба осталось около пятнадцати метров.
Караульный перекинул свой автомат через плечо и, потирая руки, стал ходить вперед – назад, мимо деревьев. Спустя минут двадцать солдат подошел к той толстой ветви, на которой восседал «Сова». Она росла параллельно к земле, на высоте вытянутой руки. Повесил свой автомат на сучок и, сделав подъем переворотом, взгромоздился на двух сросшихся параллельных стволах. Там он мог удобно сидеть, и даже лежать. Должно быть, оттуда ему было видно всё – даже мы.
Мы упустили время. В тот момент, когда часовой повесил сой автомат на сучок, следовало в двух прыжках настигнуть и оглушить его. А теперь жди, когда вновь наступит подходящий момент. К счастью, ветер все усиливался, и это было нам на руку. Под шумок листьев мы стали подползать с тыловой стороны.
Закон подлости – он не привязан никакому событию. Срабатывает, когда захочет и где захочет, причем, в самый неподходящий момент. На этот раз Дамоклов меч закона подлости навис над несчастным часовым, которого потянуло к табачному дымку. Достал из портсигара папироску, по блатному засунул в уголок рта, и приступил к делу. Но как ни старательно чиркал спички - все гасил ветер. «Вот чёрт!» - вытащил несколько спичек сразу. Черканул по сернистой полоске коробки кучей палочек, и те, одна за другой стали воспламеняться. Мы без слов понимали, что такого момента больше не будет.
Пользуясь тем, что фриц ослеплен пламенем спичек, мы встали и гурьбой кинулись на него. Бывший кузнец Горин на ходу метнул два ножа, и оба достигли цели. Караульный хватился за правый бок, и согнулся от боли. Стали валить с дерева, но тот сорвался, упал вниз головой и сломал шею.
- Какая топорная работа, ё-вашу м…сквозь зубы выругался командир. – Теперь мы ни за что не узнаем расположение врага.
На месте часового оставили троих солдат, которые без оглядки должны были расстрелять следующий отряд караульных, если подойдут сюда ещё до нашего появления. Обязательно выпустите сигнальную ракету, чтобы мы были в курсе, ясно?
- Ясно, товарищ командир!
Мы направились к домам. Несмотря на то, что был уже третий час ночи, в некоторых из них все ещё светились окна. Разделившись на три группы, пошли на свет. Предположительно, в тех домах могли находиться офицеры.
- А если в них окажутся солдаты? – спросил Кайфетдин. Но услышав от Профессора: «А кто позволит рядовым бодрствовать до полуночи?» - Всё понял. «Могут быть охранные овчарки. Не дразните собак. Аккуратно. Распределяемся так. На каждый из светящихся домов идут по три - четыре опытных бойца. Остальные занимают выгодные позиции, чтобы прикрыть наш отход домой по завершению дела. Задача прикрытия - не допустить прицельного огня фашистов в сторону уходящих «облавщиков» и пресечь попытку преследования.
По маршруту своего отхода установили несколько противопехотных мин и растяжек. Это на «десерт». Работаем четко, быстро, не спеша. Тут же достали шумовые гранаты, которые пока болтались без дела. Кто схватит офицера, - выпускает трассирующую пулю в небо, чтобы все знали, где сосредоточить силы. Это будет сигналом, что задание выполнено и настала пора уносить ноги. Место сбора - дубы. Пленника тащить туда. Всё, приступаем.
Мы с Финном, Кайфетдином и Профессором подошли к небольшому добротному дому. Остальные прикрывали наш тыл. Во избежание роковых случайностей, начали с обследования сарая, что в глубине двора. Он был закрыт снаружи на замок. Через щели слышался запах табака и гниющего сена. Возможно, сюда заперли жителей. Но сколько их и как с этим быть?
Кайфетдин достал штык нож, и аккуратно выдернул гвозди на концах засова так, что с малейшего толчка должен был упасть на землю вместе со старым амбарным замком. Когда стали отходить, по ту сторону дверей сарая послышался шепот. «Кто там?» «Свои», - ответили мы.
– При каких объектах у вас часовые?
- Таких объектов нет. Мотопехота в соседней деревне, неподалёку. Здесь хутор. Тут в домах управление полка. В домах есть дневальные. Будьте осторожны.
- Хорошо. Через минут двадцать можете открыть сарай и рассыпаться, сказал я.
Мы подошли к подъезду дома. В нем всё ещё горела лампа, хотя пламени заметно убавилось. Профессор стоял напротив окна. Приглядываясь внутрь, он увидел пустые бутылки шнапса и самогона. Изнутри раздавался громкий храп. Было очевидно, что начальство соизволили единодушно предаться ко сну.
- Сколько их?
- Кажется, четыре, ответил Профессор. - Что будем делать? Взорвём шумовые гранаты, оглушим и заберем всех. Или перестреляем лишних, и заберем нужного. Как бы поступил командир наш -Чокаев ? призадумался я на секунду. Он любит грохотать. «Наводить ужас» в стане противника, как говорит сам. Чокай, видимо, рассчитывал, что все инфарктные при этом отойдут и сократят список живых. Ведь, не ради балансира раздавали шумовые гранаты!
Финн присел напротив, держа на мушке входную дверь. Профессор приоткрыл дверь, и я бросил в щель одну за другой две гранаты. Взрыв. Ещё взрыв. Не успел рассеяться дым, как мы тут же ворвались в помещение. Под дулом автоматов выстроили всех и с поднятыми руками вытолкали на улицу. – Shnel, shnel! (быстрей, быстрей!)
Офицеров вермахта оказалось четверо. Трассирующая пуля, взметнувшаяся в небо, стало предупреждением, что трофей у нас. Командир со всей «свитой» прибежали к нам, и мы вместе начали отступление. Группы охраны, оставаясь на позициях, готовились прикрывать нас от вероятного преследования. Мы с Профессором и Кайфетдином гнали вперед пленных, а Финн с Торпедуллиным шли позади, прикрывая нас.
Опытный и бдительный, Финн почему-то держал на прицеле широкую дверь, который мы покинули только что. Интуиция не обманула его. Внезапно из «черного квадрата» раздалась длинная автоматная очередь. Меня больно обожгло на левом боку, и корчился от боли. Я, свалился на другой бок, оглянулся и увидел, как падает, отстреливаясь, Финн. На проеме двери стоял фашист в мундире и без брюк. Он менял рожок автомата.
Группы прикрытия отреагировали мгновенно. Фриц упал, попав под перекрестный огонь разведчиков. По дороге ребята рассказали, что тот офицер находился с молодой барышней, которую также настигла наша пуля. Так, участник двух войн, симпатяга Финн пал смертью храбрых. Он погиб по глупому стечению обстоятельств.
До сих пор не могу простить себе, как же мог пропустить дверь в спальню? Помню, она была навешана одеялом. Ни Финн, ни Профессор, ни Кайфетдин, видимо, не обратили внимания на это. Ведь, коту ясно, что жилой дом без кухни и спальни не бывает! Скорей, они рассчитали на скоротечность операции, полагаясь, на авось. А бывалый «тевтонец» выждал и точно рассчитал время. Он оказался полковником. Вот, к чему приводит порой спешка. Спешка – истребитель внимания.
- Где Танкист? – спросил я у Профессора, вспомнив, что тот замыкал нашу группу. За него ответили из группы командира:
- Он остался на веранде с дневальным. Мы простились. Подметали следы и сюда.
По дороге капитан Чокаев сказал, что допустил непоправимую ошибку. С такой силой, мы должны были окружить все дома, да повзрывать к чертовой матери вместе и с содержимым хламом. Никто бы ни успел очнуться. «Ладно» сказал я, на ошибках учатся. Зато мы справились с задачей.
Когда меня спустили с коня, ощутил в левом сапогу холодную жижу. Это была кровь. Тревожила режущая боль на боку. Одолевала усталость и
непреодолимая сонливость. А как доставили в госпиталь, вовсе не помню.
На следующее утро в палате раздался голос: «Рота тревога!» Я находился в послеоперационном полудремотном состоянии. Пытаясь понять, где я, и что за шум, оглядывался вокруг. В палате было человек семь раненых и больных. Из разведчиков в госпитале лежали только трое.
Легкораненые солдаты вскочили и стояли, каждый у своей кровати, дожидаясь дальнейшей команды. «Вольно». Только тогда, увидев в тумане само -
довольный оскал «Гребущего» понял, что это наши. «Где капитан?» спросил я. И услышал, что он сразу пошёл на «разборку полёта» и пока не вернулся.
Сегодня у нас праздник. Все приведенные «языки» оказались «важными птицами», раз так долго «промывают кости». Проныра достал из карманов брюк две бутылки шнапса, разлил по всем кружкам, и мы залпом опрокинули, говоря слова здравия высшему руководству.
- А где ты выкопал немецкую водку, когда только успел, спросил удивленный происходящим Профессор.
- Раз меня нарекли Проныра, то, какое твое дело, где я ныряю, а где выныриваю, ответил тот.
Навестивший меня позже командир Чокаев сообщил, что, человек пять будут представлены к государственным наградам.
- Будь на то моя воля, присвоил бы тебе внеочередное звание и выделил отдельное подразделение.
- Зачем? - Мне и так хорошо.
- В первых, ты очень осторожен. Это черта настоящего разведчика. Во – вторых, не пьешь, не куришь, хорошо организовываешь конспирацию. Если бы по нюху не определил, что в помещении находятся офицеры, и что все они пьяные, - то не исключено, рейд наш оказался бы провальным. Как ты по нюху отличаешь офицера от рядового? – это загадка. Нам вдвоём становится тесно в одной части.
А я не люблю осторожничать, прятаться. Считаю, что разведки должны бояться все. При появлении разведки в немецких церквях, или как там, костылях, от страха должны звонить колокола, а фашисты - выходить из укрытий, в положении «hand hoсh». Я видел сон, где дружно шагаем длинной шеренгой по ниве. Громко бьем черпаками по кастрюлям, а вредители всякие – крысы, мыши, полёвки, кроты, жуки и прочие в фашистских мундирах бегут, летят в ужасе, теряя штаны и прося пощады.
- Ни в одном классе не бывает двух учеников с одинаковым почерком. Ты - боец от природы. И львиное у тебя сердце! - Сказал я, и мне стало гордо за Воина Победы.
К вечеру, не доспавшийся со вчерашнего рейда, командир впопыхах ворвался в палату:
Поступил приказ. Первому батальону и разведке срочно отправиться и уничтожить всю вчерашнюю группировку противника. Наша рота разведки идет первым эшелоном. С собой берем пленных офицеров как щитов.
- А ты в курсе, что рядом с хутором, в деревне немецкий полк мотострелковый?
- Раз так тщательно и долго допросили пленных офицеров, должно быть полковому командованию все известно. Я не в курсе.
- Вернитесь с щитом! - сказал я, пожав руку Чокаю. Если действовать с умом – то пять часов работы, добавил я. Он остановился у дверей:
- Это как сказать! В сердце у меня какая-то тревога. Не пойму отчего. Кажется оттого, что не будет тебя. И ушёл, не простившись.
- Заходите с тыла, - как бы в шутку, крикнул я вслед. Но он не услышал. К следующему утру в палату начали поступать раненые. У одних - ноги, руки оторваны, у других – контузия, у третьих – пулевые ранения. Обе палаты переполнились. Стали разворачивать палаты под деревьями.
От раненых стало известно, что выждав момента, солдаты до полуночи лежали в засаде. А когда пошли вперёд, то наткнулись на немецкие противопехотные мины. Конспирация не сработала. Завязался страшный бой. Видимо, немцы хорошо подготовились, каждый участок обстреливался наверняка. Если бы вовремя не подключились полковые минометчики, легкая артиллерия и танковая рота,- вспомнить об этом событии было бы некому.
При наличии четырех важных «языков» так плохо организовать штурм? А может, фашистские офицеры дали полную дезинформацию о своих частях и планах?
Проверять информацию не стали, поспешили опередить? На войне большие потери мы несли именно из-за неподготовленных, поспешных наступлений. Бывала и гонка за дешевой славой.
Командир наш, Воин Победы, хотел служить в войсках до конца жизни. А кто знал, что она будет такой короткой?!
Георгий Бердыев