9
Ни в Петрограде, ни в Могилёве не подозревали, какая опасность движется из Могилёва в Петроград. Всё шло, как обычно. Только у Лукомского закрались подозрения, и он спросил Корнилова:
- Почему Керенский на переговоры прислал Львова?
- Он порядочный человек.
- Да. И порядочный путаник. Всё это очень странно. Не затевает ли Керенский какую-нибудь пакость? Почему Савинков ничего не знал?
- Не надо быть таким мнительным, Александр Сергеевич. Савинков находился здесь в Ставке, у Керенского изменились обстоятельства и он послал Львова. Вот и всё.
В этот день, 25 августа, на основании постановления Временного правительства, Корнилов подписал приказ о создании Отдельной Петроградской армии.
Крымов встретил Добрынского. Они были знакомы.
- Перехожу в распоряжение военного министра, - сообщил Крымов. - Если послезавтра, большевики всё же выступят, отобью у них всякую охоту к бунту.
- А Совет рабочих и солдатских депутатов? – спросил Добрынский.
- О нём не знаю. Но если поддержат большевиков, я свой долг перед Родиной исполню.
В этот день в качестве главнокомандующего Отдельной Петроградской армии Крымов издал указ, где на территориях расположения армии объявлялось военное положение. На них вводился комендантский час, запрещались забастовки, митинги, собрания, населению предписывалось добровольно сдать имеющиеся у него оружие. Последний параграф указа гласил: «Предупреждаю всех, что на основании повеления Верховного главнокомандующего войска не будут стрелять в воздух»
Крымов выехал из Могилёва в полдень 26 августа.
Всё шло своим чередом, Завойко, Аладьин и полковник Голицын обсуждали военную диктатуру и приезд в Могилёв Керенского, Корнилов работал над бумагами и никто не знал, что этим вечером Керенский назначил Львову аудиенцию.
Керенский встретил Львова вопросом:
- Вы всё по тому же делу?
- Не совсем. Я к вам от Корнилова с предложением.
- Да? Интересно. И с каким?
- Вам грозит опасность, Александр Фёдорович. Смертельная опасность. В ближайшие дни ожидается выступление большевиков. Они вас убьют, Александр Фёдорович! Единственное спасение, это передать всю полноту власти в руки Корнилова. В его правительстве вы получите пост министра юстиции. И вам срочно надо выехать в Ставку. Только там Корнилов вам гарантирует безопасность.
На лице Керенского выразилось безграничное удивление:
- Вы шутите, Владимир Николаевич?
- Нет, что вы! Это единственный выход, что бы спасти вашу драгоценную жизнь, Александр Фёдорович. Вы нужны революции, вы нужны народу!
Керенский ходил по кабинету, в голове у него зрел коварный план: обвинить Корнилова в мятеже и самому стать диктатором. «Если всё получиться, - думал он, - то не надо будет ни на кого оглядываться. Потребовать себе исключительные полномочия, сформировать кабинет министров по своему усмотрению». У него зачесались ладони от предвкушения удачи.
- Владимир Николаевич, словам никто не верит. Слова летучи, как говорили древние. Если вы действительно от Корнилова, то напишите его требования на бумаге.
- Хорошо, - согласился Львов.
Он сел за стол, взял лист бумаги, обмакнул ручку в чернильницу и написал:
Генерал Корнилов предлагает:
1. Объявить г.Петроград на военном положении.
2. Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.
3. Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров вплоть до образования кабинета Верховным главнокомандующим.
В. Львов. Петроград. Август 26-го дня 1917.
Львов передал листок со словами:
- В Ставке считают очень важным передать власть от Временного правительства легально. И что ж? Вы туда поедите?
Керенский пробежал листок глазами. «Да, жидковато», - подумал, а вслух сказал:
- Нет, конечно! Неужели вы серьёзно полагаете, что я смогу быть министром юстиции у Корнилова?
Керенский спрятал листок в карман.
- И правильно, Александр Фёдорович, - почему-то обрадовался Львов. – А вдруг вас там убьют?
Керенский посмотрел на Львова, усмехнулся и сказал, размахивая указательным пальцем:
- Сегодня в восемь на Мойке, в особняке военного министра. Жду.
Такое же предложение чуть позже получил и личный друг Керенского бывший заместитель министра внутренних дел при первом Временном правительстве Василий Вырубов. Но после Керенский передумал и явился в дом на Мойке раньше Львова и Вырубова. Там стоял телеграфный аппарат, позволяющий передавать и, главное, принимать сообщения буквами на длинной бумажной ленте.
Керенский никого дожидаться и не собирался. Он приказал телеграфистам связаться со Ставкой.
- Здравствуйте. У аппарата Керенский и Львов, - приказал передать министр-председатель, хотя никого рядом с ним не было. – Ждём генерала Корнилова.
- Здравия желаю. У аппарата Корнилов.
Что соответствовало действительности.
- Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.
- Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мной Владимиру Николаевичу, с просьбой доложить Вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.
- Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично, без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить.
- Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.
- Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?
Подошёл Вырубов, аппарат в это время выбивал:
- Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени от-носится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего отъезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас.
- Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?
- Во всяком случае.
- До свидания, скоро увидимся.
- До свидания.
Керенскому вручили распечатку переговоров.
- Вот, Василий Васильевич! – махал Керенский перед лицом Вырубова. – Вот!
Что «вот» Вырубов не понял. На лестнице встретили Львова, поднимавшегося к ним.
- Что, Александр Фёдорович? Я не обманул вас? Я оказался для вас верным другом?
- Разумеется, Владимир Николаевич. Я в вас никогда и не сомневался.
Керенский пригласил Львова с собой в Зимний дворец, где он и был арестован и заключён под стражу там же во дворце.
В Малахитовой гостиной Зимнего дворца собрались все члены Временного правительства. Керенский вошёл туда радостно-возбуждённый. Он сходу прочитал «ультиматум Корнилова», составленный Львовым и телеграфные ленты переговоров с Корниловым.
- И что из этого следует? – спросил Кокошкин.
- Это мятеж, Фёдор Фёдорович! Он предъявляет мне ультиматум.
- Не вижу даже тени мятежа. Я понял, что Корнилов предлагает договориться. А в Ставку он вас зовёт, наверное, в целях вашей безопасности.
- Он меня хочет там убить!
- Что бы все лавры убийства Керенского достались только ему и больше никому! – в словах Кокошкина послышалась издёвка.
Керенскому на это ответить было нечего – действительно глупо.
- Это мятеж, - упрямо повторил Керенский, - и я требую себе дикта-торских полномочий, для его подавления.
- Чем давить будите, Александр Фёдорович? Корнилову есть чем задавить большевиков в случаи их выступления. А вы чем задавите Корнилова?
Члены правительства зашумели, все их выступления сводились к од-ному: раскол правых сил допустить нельзя, с Корниловым надо всё урегулировать мирным путём.
- Тогда я уйду к Советам, - обиделся Керенский, - буду их вождём.
- Думаю, что Ленин будет принципиально против, - сказал Кокошкин. – Нет, всё-таки вы хотите стать Александром IV, товарищ Керенский. Или лучше - господин Керенский?
- Ах, оставьте, - отмахнулся министр-председатель и вышел из зала, хлопнув дверью, но тут же вошёл опять.
- И всё-таки, я настаиваю исключительных полномочий для себя и право формировать кабинет министров по своему усмотрению.
После этих слов наступило гробовое молчание.
- В таком случаи, - сказал Кокошкин, - я не считаю себя возможным оставаться в правительстве и прошу принять мою отставку.
- И мою! И мою! – загалдели министры.
- Хорошо! – твёрдо сказал Керенский. – Я принимаю ваши отставки, но прошу оставаться на своих местах и работать вплоть до моих особых распоряжений.
- Нет, - сказал Кокошкин, - уходить, так уходить. Я ухожу. Кто со мной?
Его поддержал однопартиец, министр путей сообщения Юренев.
Первая искра бунта.
Остальные согласились работать дальше. Впрочем, Кокошкин и Юренев тоже вскоре вернутся к совместной работе в правительстве.
Керенский вернулся к себе под утро, продиктовал телеграмму Корни-лову и потом долго пел любимые арии из опер. Его апатия испарилась, он опять стал тем Керенским, каким был полгода назад в дни революции. И то, что опереться ему по-прежнему не на кого, он как-то не учёл.
10
Рано утром на следующий день, 27 августа, в Ставку из Петрограда пришла телеграмма:
«Генералу Л.Г.Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего и немедленно прибыть в Петроград. Обязанности Верховного главнокомандующего временно возлагаются на генерала А.С. Лукомского».
Телеграмма была без номера и подписана весьма скромно: «Керенский».
- Ничего не понимаю, - удивился Корнилов. – Как вы думаете, что бы это значило, Александр Сергеевич?
Лукомский повертел в руках телеграмму и сказал:
- Верховный главнокомандующий не подчиняется ни военному министерству, ни, тем более, какому-то Керенскому, а только правительству. Я же лично не считаю возможным брать на себя обязанности Главнокомандующего.
- Да, обстановка такова, что я должен оставаться на своем посту до конца. Я должен добиться, чтобы Временное правительство провело в жизнь мои требования. Пошлите сейчас же телеграмму Крымову, чтобы он ускорил сосредоточение своих войск к Петрограду.
Были вызваны Завойко, Аладьин и Филоненко. Филоненко прочитал ещё и распечатку переговоров.
- С кем вы разговаривали, Лавр Георгиевич, и о чём?
- Что тут не понятного? С Керенским и Львовым. О приезде его и Савинкова сюда.
- Вы уверенны?
- Да.
- Савинков об этом знает?
- Наверное, знает.
Савинков ничего не знал.
- Телеграмма какая-то странная, - засомневался Аладьин.
- Главнокомандующий может быть смещён только постановлением правительства, - заметил Завойко.
- Быть может, уже нет никакого правительства, - сказал Аладьин.
- Как нет? – удивился Филоненко.
- А так! Керенский стал единоличным правителем.
- Так, - засуетился Филоненко, - я должен немедленно ехать в Петроград.
- Зачем? – не понял Аладьин. - Если вы понимаете, что произошло, то вы как честный человек должны обо всем телеграфировать Временному правительству и остаться при генерале Корнилове.
- Нет, я должен, - упёрся Филоненко, - лично доложить Савинкову.
- Бежите с корабля? – поинтересовался Завойко.
- При чём здесь это? – обиделся Филоненко. – Я останусь только в том случаи, если меня арестуют.
- Я вам, Максимилиан Максимилианович, - сказал Корнилов, - запрещаю куда-либо ехать.
- Тогда я считаю себя арестованным. Буду сидеть здесь в вашем кабинете и с места не сдвинусь!
- Сидите, - разрешил Корнилов, - вы мне не помешаете.
- Так что будем делать, Лавр Георгиевич? – спросил Завойко.
- Ждать, - ответил Корнилов. – Телеграмма это или ошибка, что-то перепутали, или телеграф захвачен большевиками.
- Тогда тем более Крымов должен идти на Петроград, - сказал Завойко.
- Так он и идёт, - сказал Аладьин. – А что если, Лавр Георгиевич, это действительно Керенский? Почему бы вам с ним не связаться?
- Тогда получается, что он меня просто вышвырнул, как щенка белогубого! – вскипел Корнилов. – Меня боевого генерала! Кто я и кто он! Нет, ждём. Хотя, впрочем, пусть Александр Сергеевич напишет телеграмму Керенскому. Посмотрим, что ответят. Василий Степанович, - обратился он к Завойко, - помогите ему.
И в полдень Керенскому ушла телеграмма за подписью Лукомского.
«Товарищу Керенскому. Остановить начавшееся с Вашего же одобрения дело невозможно и это поведет лишь к гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру, следствием коего, конечно, не будет закрепление завоеваний революции. Ради спасения России Вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственность за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию»
В это время в Петрограде, в этот тихий предосенний воскресный день в Зимнем дворце Керенский собрал частное собрание из бывших министров. Керенский прочитал свой текст обращения к населению. Не выспавшиеся бывшие министры слушали его в пол уха. Как обычно: много воды и никакой конкретики.
- В обращении не ясно за что отправлен в отставку генерал Корнилов, - сказал бывший министр финансов Некрасов.
- За мятеж и попытку свержения правительства, - ответил Керенский, - есть доказательства.
- Доказательства не убедительные, - возразил бывший министр юстиции Зарудный. – Но это ваше дело. Мы это подписывать всё равно не будем.
- Почему? – удивился Керенский.
- Мы же все в отставке, - напомнил Зарудный.
- Но я же просил вас пока исполнять свои обязанности, - не унимался Керенский.
- А мы и исполняем, - ответил Зарудный, - но подписывать такие бумаги не в нашей компетенции.
Все бывшие министры с ним согласились, и Керенскому пришлось покориться.
- Мы считаем, - сказал Терещенко, - что вам, Александр Фёдорович, надо всё же связаться со Ставкой. Может быть, вы всё не так поняли.
- Я с этим тёмным неграмотным казаком, наполовину киргизом, говорить, не намерен! – гордо заявил Керенский.
Керенский понял, что его гениальный план единоличного захвата власти рушиться на глазах: его никто не поддерживает.
- Хорошо, - согласился Терещенко, - пошлите к Корнилову Савинкова. Вы его ещё не уволили?
- Нет. Хорошо пошлю.
Савинков уехал в Могилёв. Собрание прервали.
В Могилёве Савинков сходу стал обвинять Корнилова в мятеже.
- Вы, Лавр Георгиевич, обещали мне поддержать меня и Керенского. А сами затеяли мятеж! И, говорят, намерены были нас списать в расход.
- Вы та в Петрограде грибов, что ли поганых объелись? Эта странная телеграмма от Керенского. Что происходит?
- Это я должен спросить: «Что происходит?» Зачем вы хотите сместить Александра Фёдоровича?
- Борис Викторович, я полный генерал, генерал от инфантерии, я умею только воевать и воевать не плохо, - в голосе Корнилова зазвучали железные нотки. - А вот управлять государством я не умею. Я не мыслю себе управление Россией без вас и Керенского. Подавить восстание большевиков я смогу. Я приказал расстрелять сотню дезертиров и выставить их труппы вдоль дороги и дезертирство в армии значительно сократилось. Но управлять государством… Я вновь повторяю, что мне интересы моей Родины, сохранение мощи армии дороже всего. Свою любовь к Родине я доказал много раз, рискуя собственной жизнью, и ни вам, ни остальным министрам правительства не приходится напоминать мне о долге перед Родиной. Решение о моей отставке, я уверен, навязана Александру Фёдоровичу изменниками и предателями Родины. Принять её, это как бежать с поля боя, самому стать дезертиром. Это позор! В полном сознании своей ответственности перед страной, перед историей и перед своей совестью, я твердо заявляю, что в грозный час, переживаемый нашей Родиной, я со своего поста не уйду.
Савинков как-то сразу успокоился, обмяк:
- Да, я думаю, всё происходящее это недоразумение и большая ошибка.
Савинков вместе с Филоненко вернулся в Петроград. В Зимнем дворце первого, кого он встретил, был бывший министр финансов Некрасов.
- Всё в порядке, Николай Виссарионович, - сказал ему, улыбаясь, Савинков. - Корнилов никакого мятежа не поднимал.
- Поздно, Борис Викторович.
- Что поздно? – не понял Савинков.
- Всё поздно, - сказал Некрасов и протянул свежий, пахнущий типо-графской краской листок газеты «Известия».
Радиограмма А.Ф.Керенского с обращением к народу. 27 августа 1917 года
От министра-председателя.
26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы Владимира Николаевича Львова с требованием передачи Временным правительством генералу Корнилову всей полноты гражданской и военной власти с тем, что им, по личному усмотрению, будет составлено новое правительство для управления страной.
Усматривая в предъявлении этого требования, обращённого в моём лице к Временному правительству, желание некоторых кругов русского общества воспользоваться тяжёлым положением государства для установления в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции, Временное правительство признало необходимым для меня принят скорый и решительные меры, дабы в корне пресечь все попытки посягнуть на верховную власть в государстве, на завоёванные революцией права граждан. Все необходимые меры к охране свободы и порядка в стране мною принимаются и о таковых мерах население своевременно будет поставлено в известность.
Вместе с тем приказываю:
1) Генералу Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего.
2) Объявить город Петроград и петроградский уезд на военном положении, распространив на него действие правил о местностях, объявленных состоящими на военном положении...
Призываю всех граждан к полному спокойствию и сохранению порядка, необходимого для спасения родины. Всех чинов армии и флота призываю к самоотверженному и спокойному исполнению своего долга - защиты родины от врага внешнего!
Министр-председатель, военный и морской министр А.Ф.Керенский.
Известия. 1917. 28 августа
Савинков ворвался в кабинет Керенского, размахивая газетой:
- Что это значить, Александр Фёдорович? Никакого мятежа нет!
- Это не важно, Борис Викторович. Я взял ответственность за судьбу России на себя.
- Но Корнилов не мыслит управлять Россией без меня и, главное, без вас, Александр Фёдорович!
- И, тем не менее, его войска идут на Петроград, - голос Керенского звучал холодно и безразлично.- Я разослал телеграммы, предписывающие любым путём задержать продвижение «корниловцев» к Петрограду. Вы со мной, Борис Викторович? Если со мной, то я прошу вас принять назначение военным генерал-губернатором Петрограда.
Все наполеоновские планы Савинкова рухнули в одночасье. Но теперь главное остаться у власти, рядом с властью, а там видно будет. Он согласился.
А опереться министру-председателю по-прежнему было не на кого. К нему в Зимний дворец явилась делегация от Союза казачьих войск с предложением стать посредниками в деле примирения его и Корнилова. С такими же предложениями высказались послы Англии, Италии и Франции. Ответ у Керенского был один: категорическое «нет».
«Нет» ответил и командующий Северным фронтом генерал Клембовский. Главнокомандующие Западным и Румынским фронтами выразили свою поддержку предложенной Корниловым программы по оздоровлению армии. Главнокомандующий Юго-Западным фронтом прислал телеграмму следующего содержания:
"Я солдат и не привык играть в прятки. 16 июня на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена, и оставление свое на главнокомандующего я понял тогда, как осознание Временным правительством своего тяжкого греха перед Родиной и желание исправить содеянное зло. Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известное требование, могущее еще спасти страну и армию, смещается с поста верховного главнокомандующего. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду.
№ 145. Деникин".
- Это чёрт знает что! – сказал Керенский, размахивая телеграммой. – Если это не мятеж - то, что это? Не пойдёт он! В тюрьму Деникин пойдёт! В тюрьму!
На частном заседании бывших министров Кокошкин предложил создать директорию с участием генерала Алексеева и наделить его всеми полномочиями главы правительства. Бывший министр иностранных дел Терещенко согласился с этим и сказал:
- Это дело надо ликвидировать так, чтобы обоих за штат отправить — и Керенского, и Корнилова, обе стороны удовлетворить взаимным жертвоприношением.
С этим согласился Некрасов, а за ним и все остальные бывшие министры.
На улицах Петрограда нижние чины стали отдавать честь офицерам, что не наблюдалось с февраля месяца.
Обыватели шептались между собой:
- Дикие горцы идут с Кавказских гор. Они не будут разбираться: кто левый, кто правый. Всех резать будут! Им бы только до грабежа добраться!
Керенский остался в одиночестве. Он лежал на диване в своём кабинете и лихорадочно думал: что бы предпринять.
И придумал. Он вызвал к себе члена президиума Петроградского Совета меньшевика Церетели Ираклия Георгиевича.
- Меня покинули все, - с жалкой улыбкой сообщил ему Керенский. - Все!
Он отодвинул ящик письменного стола, достал оттуда револьвер и с глупой улыбкой приставил его к виску.
- Вы меня за этим вызвали, Александр Фёдорович? – с сильным акцентом спросил Церетели. – Зафиксировать факт вашего самоубийства? Или у вас есть другие более интересные предложения?
- Есть. Я хочу передать всю власть Советам, если я возглавлю эти Советы, и если вы сумеете остановить войска Корнилова, наступающие на Петроград.
- Моя фракция меньшевиков вряд ли чем вам сможет помочь. Но вот мои однопартийцы из другой фракции, думаю, что они смогут вам помочь.
- Как?
- Разагитируют. У них хорошие агитаторы.
- Договаривайтесь хоть с чёртом, только остановите.
Этим же вечером, 27 августа Церетели встретился со своим однопартийцем из фракции большевиков Иосифом Джугашвили, партийный псевдоним Сталин. Он был ответственен за организационно-журналистскую работу.
Джугашвили искренне обрадовался Церетели: в этом русском море так редко выпадает случай поговорить с земляком на родном грузинском языке. Они почти ровесники - Церетели 36 лет, Джугашвили 38. Предложил чаю. По восточному обычаю сначала говорили о пустяках, потом перешли к делу.
- Керенский отдаст всю власть Советам с условием, что он их возглавит и Советы остановят продвижение корниловских войск. Только у большевиков есть лучшие агитаторы. Только они могут помочь правительству и лично Керенскому.
Сталин не спеша достал трубку, набил её табаком, закурил, пуская клубы дыма. К этому он пристрастился в ссылке в Туруханске. Табачный дым от мошки и комаров - первое дело.
- Условия, Ираклий? Хорошо. Мы тоже выдвинем свои условия. Во-первых, освободить наших товарищей из тюрем, куда их посадили в прошлом месяце. Во-вторых, прекратить преследовать фракцию большевиков и их вождей. И в-третьих, позволить вооружить красную гвардию, а для этого допустить нас на склады с оружием.
- Большевики будут помогать Керенскому? – удивился Церетели.
- Нет, не Керенскому. Ты ему передай, Ираклий, не ему будем помогать, а революционному народу.
- Но, Иосиф, Керенский может обмануть и не передать всю власть Советам.
Сталин хитро сверкнул глазами, положил левую руку на плечо Церетели и почти ткнул чубуком трубки ему в грудь.
- Зачем так говоришь, Ираклий? Почему может? Обязательно обманет.
- И вы будите ему помогать?
- Почему нет? Зачем ты пришёл сюда и обратился ко мне с просьбой, если не верил в успех?
- Попросил …
- Вот вы, меньшевики, - перебил его Сталин, - никогда не верите в успех! Почему?
Церетели пожал плечами.
- Будем помогать, Ираклий, будем. Если он выполнит наши условия.
Он хитро посмотрел своими тёмными глазами на собеседника и добавил:
- Ленин снял лозунг «Вся власть Советам!» Он для нас не актуален. Поэтому будет Керенский возглавлять Советы, не будет, нам всё равно.
Керенский написал несколько указов и уже ночью агитаторы большевиков направились навстречу корпусу Крымова, а Сталин занялся листовками.
На следующий день, 28 августа, по инициативе большевиков Советами был создан Военно-революционный комитет, где они заняли главную, определяющую роль. Именно Военно-революционный комитет организовал доступными ему средствами оборону от наступающих на Петроград воинских сил Корнилова.
11
Корнилов 28 августа опубликовал обращение к народу, написанное Завойко от его имени:
Обращение Л.Г.Корнилов к народу
Телеграмма министра-председателя за № 4163, во всей своей первой части, является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. Тому свидетель член Государственной Думы Алексей Аладьин.
Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества.
Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины.
Вынужденный выступить открыто — я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри.
Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне, в эти грозные минуты, призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога — в храмы, молите Господа Бога, об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.
Я, генерал Корнилов, — сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагом — до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы, и выберет уклад новой государственной жизни.
Предать же Россию в руки ее исконного врага, — германского племени, — и сделать русский народ рабами немцев, — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.
Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!"
27 августа 1917 г. Ставка.
На это генерал Пётр Краснов, в общем-то, не плохой писатель, заметил:
- В прекрасно, благородно, смело написанном приказе звучала фальшь.
После этого обращения Ставка выпустила массу телеграмм, обращений, приказов и воззваний. А надо было просто поднять армию и идти на Петроград, на помощь Крымову. Как там, у Крымова никто не знал. Попытались один раз установить с ним связь, но не удачно и больше не пытались.
А Корнилов слёг. У него отказала правая рука. Она мучительно ныла и отказывалась подчиняться. Он лежал, прислушивался к боли, а вокруг него хлопотали жена, дочь и сын.
Накануне он провёл смотр могилёвского гарнизона. В смотре участвовали Корниловский полк, два эскадрона текинцев и Георгиевский батальон, подвергшийся большевицкой агитации.
Перед строем могилёвского гарнизона Корнилов решил произнести речь. Потребовал стул. Забираясь на него, чуть не упал. Из рядов Корниловского полка кто-то ахнул:
- Плохая примета.
Завойко махнул рукой. Строй прокричал трёхкратное «ура». Георгиевский батальон молчал.
Корнилов начал речь:
- Солдаты! Товарищи! Я сын казака-крестьянина! Я на своих руках видел мозоли, и возвращаться к старому не желаю! Ложь и провокация приходят из Петрограда. И только безумец может подумать, что я всю жизнь посвятивший служению Родины и её народу, могу даже в мыслях изменить народному делу, - голос главнокомандующего задрожал от смертельной обиды, но выпрямился и опять зазвучал резко и властно: - Нет! Я корнями ухожу в эту землю! Я плоть от плоти из толщи русского народа! И предать его я не смогу! Да, я приглашал и приглашаю в Могилёв Керенского, правительство и лидеров всех политических партий, что бы сформировать правительство народного единства, народной обороны. За безопасность их я ручаюсь честным словом русского офицера! Но если Временное правительство не откликнется на мое предложение, и будет также вяло вести дело, мне придется взять власть в свои руки, хотя я заявляю, что власти не желаю и к ней не стремлюсь. И теперь я спрашиваю вас, будете ли вы готовы тогда?
Корниловский полк и текинцы прокричали: «Готовы!» Георгиевский батальон угрюмо молчал, сознавая, что он в меньшинстве.
И к вечеру эта болезнь. Именно тогда, когда надо было действовать, действовать Корнилов не мог. Он лежал с тоскою в сердце и воспалёнными глазами смотрел в потолок. Одна надежда – Крымов. Приказы Корнилова, посланные превозмогая себя, не выполнялись. Вспомнились строчки Лермонтова:
И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили,
И продали шпагу свою.
Нет, это не так, конечно, но многие. Обидно. Не верят в него. Вся надежда на Крымова.
Крымову были подчинены три конных дивизии: Кавказская туземная, Первая Донская и Первая Уссурийская. Это было более чем достаточно, что бы подавить любое революционное выступление в Петрограде.
Крымов выехал из Ставки днём 26 августа, а добрался до города Луги, где располагались его передовые части, только в ночь на 28 августа. Что задерживало его поезд в пути, станционное начальство объяснить не смогло.
Из Луги, днём генерал Крымов позвонил в Петроград. Какой-то незнакомый голос, представился начальником штаба округа и как-то нерешительно сообщил:
- Есть распоряжение военного министра Керенского. Генерал, вы должны остановить своё продвижение на Петроград.
- У меня имеется приказ Верховного главнокомандующего двигаться на Петроград. Я могу подчиниться распоряжению военного министра только в том случаи, если буду иметь его в письменном виде.
- Хорошо, генерал, ждите дальнейших распоряжений.
Этот разговор встревожил генерала и, вернувшись в свой вагон, он сказал своему начальнику штаба, генералу Дитерихсу:
- Не понятно, что там, в Питере твориться, Михаил Константинович. Может быть, он уже захвачен большевиками?
- Всё может быть, Александр Михайлович.
Прибыл офицер с копией телеграммы от Керенского, где он объявляет Корнилова изменником.
- Кто изменник? – удивился Крымов. – Лавр Георгиевич? Изменник чего? Они там с ума сошли что ли? Точно Петроград захвачен большевиками!
Тут появился офицер связи из Пскова с копией распоряжения Корни-лова. Туземная дивизия должна быть сосредоточена в Царском Селе, Донская – в Гатчине, а Уссурийская – в Красном Селе.
- Вот это другое дело, - обрадовался Крымов, давая распоряжения о начале движения.
Но оказалось, что железнодорожные пути разобраны на протяжённом участке дороги.
Крымов сказал, что если путева;;я бригада рабочих не восстановит до-рогу, то он расстреляет их всех. Это заставило бригаду путейцев в ночь спешно укладывать рельсы обратно. А в четыре часа утра пришла телеграмма от Керенского, где он сообщал, что в Петрограде всё спокойно и переброску корпуса следует приостановить.
- Михаил Константинович, - Крымов обратился к Дитерихсу, - съездите в Псков, разберитесь с обстановкой. Я уже ничего не понимаю.
В Пскове командующий Северным фронтом генерал Клембовский знал не многим больше. Дитерихсу удалось дозвониться до Ставки. Генерал Романовский сообщил, что Корнилов на своём месте, с Керенским идут переговоры, компромисс более чем вероятен.
На станции Луга творилось что-то невообразимое. Скопившиеся эшелоны с казаками растаскивали паровозами, их тащили сорок-шестьдесят вёрст, а затем бросали на каком-нибудь полустанке или тупике, без фуража для лошадей, без еды для людей.
Зато среди них появлялись люди в солдатских шинелях и говорили:
- Товарищи, что же вы? Керенский вас из-под офицерской палки вы-вел, свободу вам дал, а вы опять захотели тянуться перед офицером, да чтобы в зубы вам тыкали! Так, что ли?
- Товарищи! Керенский за свободу и счастье народа! А генерал Корнилов за дисциплину и смертную казнь! Ужели вы с Корниловым?
- Станичники! Вы соль земли! Краса и гордость России! Скинули царя со своей шее, а теперь офицеро;в туда сажаете?
Растерянные донские и уссурийские казаки отказывались подчиняться приказам.
Офицеры корпуса попытались арестовать агитаторов, но казаки их отстраняли:
- Погодь, ваше благородие, пущай гутарит.
Вечером, у станции Антропшино Ингушским полком Кавказской туземной дивизии завязался бой неизвестно с кем. Отряд неизвестных отступил в Царское Село. Командир дивизии, князь Гагарин решил не рисковать и тоже отступил. Дивизия расположилось на станции Дно. И к ним из Петрограда Всероссийский мусульманский съезд направил внушительную делегацию. Среди них даже был потомок великого Шамиля. Они владели ингушским, черкесским и татарскими языками. Они были свои для горцев. В результате их деятельности Кавказская туземная дивизия потеряла всякую боеспособность.
Вечером 28 августа в Лугу из Петрограда к Крымову прибыли посланцы от «Республиканского центра» полковник Дюсимитьер и инженер Финисов. Они убеждали Крымова двигаться в столицу, где его с нетерпением ждёт офицерское подполье, обещавшее поддержку.
На самом деле в Петрограде офицерские организации не знали что делать. Никаких указаний из Ставки не поступало. Контрреволюционное подполье ждало посланцев Корнилова за деньгами, согласно договорённости в Москве, но так и не дождалось.
Противоречивые сведения поступали со всех сторон, Крымов не понимал, что надо делать и кавалерийский корпус управлялся всё хуже и хуже. 29 августа он попытался двинуть корпус к столице, но это не увенчалось успехом. Казаки митинговали и днём и ночью.
Вокруг Крымова привычный мир рухнул, вместе с ним рухнули и все его устои и представления. Он искренне считал, что неподчинение командирам, это следствие слабости командного состава. Теперь надо признать или он слаб как командир (а это признать он никак не мог) или что в мире что-то изменилось. Нельзя же расстрелять весь корпус! Да и кто будет расстреливать?
После некоторого раздумья, Крымов послал в Петроград связного к полковнику Самарину, своему бывшему начальнику штаба по Уссурийской дивизии, искренне полагая, что товарищ по оружию юлить и врать не станет. Он сейчас служил в военном министерстве. Самарин пообещал приехать в Лугу и утром 30 августа он появился в штабе Крымова.
- Александр Михайлович, - сходу заявил Самарин, - министр-председатель ждёт вас у себя в Зимнем дворце. Вашей свободе и безопасности ничего не грозит.
- И не должно ничего грозить, - заметил Дитерихс, - корпус выполняет приказ Корнилова, который в свою очередь, выполняет поручение Керенского Александра Фёдоровича.
- Вы со мной, Михаил Константинович? – спросил Крымов.
- Разумеется.
И рано утром 31 августа они прибыли в Петроград.
По городу расклеены листовки от большевиков:
Товарищи!
Генерал Корнилов идёт на Петроград. Революционный пролетариат должен поставить на очередь вопрос об обороне столицы во всей ее полноте. Рабочие, солдаты, все граждане, кому дороги завоевания революции, обсуждайте немедленно дело обороны Петрограда, вырабатывайте и проводите в согласии с вашими организациями неотложные меры отпора! Добивайтесь полного перехода дела защиты Петрограда в руки солдат, рабочих и всей городской бедноты.
Григорий ЗИНОВЬЕВ.
Сталин явно время даром не терял, действовал.
Крымов и Детерихс первым делом направились к генералу Алексееву.
- А я вас ждал, Александр Михайлович, - сказал Алексеев. – Где ваш кавалерийский корпус?
- Мой корпус разложен большевицкими агитаторами и стал не управляем. Туземная дивизия отведена на станцию Дно.
- Дно – какое символическое название! - произнёс Алексеев. – Полагаю, что ваш корпус это единственная надежда России, и она не оправдалась. Керенский решил сам стать верховным главнокомандующим. А мне предложил стать у него начальником штаба.
- И что, Михаил Васильевич?
- Пришлось согласиться. Хотя мне эта роль противна до глубины души. А что было делать? Не согласился бы, он назначил бы Черемисова. А он всех бы нас арестовал, а потом бы расстрелял. Даже не сомневайтесь. Он зол на Корнилова. А я вот сейчас собираюсь в Могилёв, к Лавру Георгиевичу. Позавчера Керенский отдал указ об отстранении от должности генерала Корнилова за мятеж и его старших сподвижников. Попробую всё как-то уладить.
- Что же нам делать? – спросил Крымов.
- Не знаю, Александр Михайлович. Думаю набраться терпения и ждать. Ждать, как бы больно и противно это не было. Проиграно сражение, но не проиграна война. Во всё виновата глупость и властолюбие Керенского. И, конечно, организация большевиков. В ответ, нам надо создать свою организацию.
- И когда это будет?
- Это дело не быстрое. Но надо торопиться.
Крымов в одиночестве, в подавленном состоянии поехал к Керенскому.
Зимний дворец охраняли революционные матросы-анархисты с крейсера «Аврора», пока сам крейсер был на ремонте в доках Адмиралтейства.
Керенский его принял холодно, руки; не подал, демонстративно заложил ру;ки за спину.
- Вы мятежник, генерал. Вы и ваш Корнилов мятежник. Вы предали дело революции, подняли руку на святое! На правительство. На Россию посягнули!
- Мне больно слышать, что вы подозревали меня в каком-то умысле, тогда как я всю жизнь мою посвятил Родине. О генерале Корнилове я могу сказать то же самое.
Крымов не понимал: в чём его обвиняют.
- С какой целью вы шли на Петроград?
- По приказу Корнилова и вашей просьбе к нему защитить столицу от большевиков.
- Врёте, генерал! Нет в Петрограде никаких большевиков. Вы шли узурпировать власть для Корнилова.
- Но Лавр Георгиевич даже не помышлял об этом.
- И опять врёте! Ваше движение подавленно! И подавлено бескровно исключительно благодаря энтузиазму и единению всей страны, которая соединилась вокруг национальной демократической власти!
- Вы заблуждаетесь, Александр Фёдорович. Мой корпус разложили исключительно большевицкие агитаторы.
- Да, они настоящие патриоты и революционеры!
- Вы теперь с большевиками, Александр Фёдорович?- удивлению Крымова не было предела.
- Я с революционным народом! – пафосно сообщил Керенский. - Вы, генерал, очень умны. Я давно слышал, что вы умный. Этот приказ вами так скомбинирован, что не может служить вам оправданием. Все ваше движение было подготовлено заранее!
- Да конечно! – презрительно сказал Крымов.
Керенский впал в истерику.
- Молчать! – закричал министр-председатель и позвонил в колокольчик.
В кабинет вошёл прокурор Шабловский.
- Вручите ему предписание. И завтра генерал явитесь для дачи официальных показаний.
Шабловский подал Крымову бумагу, тот не глядя подписал.
- Свободны, генерал! По крайней мере, пока. Но вас ждёт суд.
Крымов молча вышел из кабинета. Находился он в крайне угнетённом состоянии. Керенский оказался предателем и лжецом. Поехал Крымов на Захарьевскую улицу к своему знакомому, ротмистру Журавскому. Приехал бледный, растерянный, с потухшим взором.
Ротмистр любопытствовать не стал:
- Чаю?
- Что? – не понял Крымов.
- Чаю, может быть, желаете, Александр Михайлович?
- Да, да, конечно, – сказал Крымов, но по глазам было видно, что вопроса он не понял.
Журавский вышел из комнаты, занялся самоваром. Через некоторое время раздался выстрел. Журавский ворвался в комнату. Крымов лежал у стола с револьвером в руке, на мундире в области сердца расплывалось тёмное пятно. Генерал ещё дышал. Вызванная карета скорой помощи отвезла его в Николаевский военный госпиталь, через несколько часов он там скончался.
Публичные похороны генерала Крымова министр-председатель запретил. Его похоронили ночью. И лишь девять человек получили разрешение от Керенского проводить генерала в последний путь.
Полковника Самарина 4 сентября произвели в генерал-майоры за отличия по службе и назначили командующим Иркутского военного округа.
12
Алексеева 30 августа уговаривали стать начальником штаба у Верховного главнокомандующего Керенского довольно-таки долго. Первым на квартиру к Алексееву отправился Вырубов, но получил решительный отказ, вернулся в Зимний дворец.
- Василий Васильевич, немедленно назад! – взвизгнул Керенский, - и без Алексеева не возвращайтесь!
- Я один не пойду, - решительно сказал Вырубов. – Бессмысленно.
Поколебавшись, Керенский решил идти на поклон к Алексееву вместе с Вырубовым. Алексеева пришлось ждать у входа: генерал был на прогулке. Вернувшись, он молча пожал руки Керенскому и Вырубову и прошёл вперёд и стал подниматься наверх, к себе. И там, повернувшись к Керенскому и Вырубову сказал:
- Раз уж вы ко мне пришли, то извольте выслушать всё правду.
Керенский кивнул, Алексеев начал:
- Вы, Александр Фёдорович, и только вы виноваты в разложении ар-мии и за развал флота. Всегда, во все времена правители опирались на армию. А вы её уничтожили, но подняли Советы. А теперь Советы создают свою армию, именуемую «красной гвардией». Плохо ли, хорошо, но они её вооружают и обучают. В то время как вам опереться не на кого.
Накануне прошли аресты «корниловцев». Арестовали Деникина и его начальника штаба генерала Маркова, арестовали и многих других генералов, Савинкова отправили в отставку и Алексеев знал это.
- А сейчас вы арестовали лучших из лучших, - продолжил Алексеев, - Армия в растерянности и не знает, что делать! Нижние чины запутались в этих лживых обещаниях, как со стороны Временного правительства, так и со стороны большевиков. Солдаты не знают, кому верить, а воевать-то не кому, армии нет. И в этом виноваты вы!
Керенский бледный молча выслушивал нелицеприятную речь пожило-го генерала (в ноябре 1917 года ему исполниться 60 лет) и когда тот закончил, тихо произнёс:
- Россию спасать надо.
Алексеев с минуту помолчал и затем сказал:
- Да, лучше поздно, чем никогда. Я в вашем распоряжении, Александр Фёдорович.
И они все трое уехали в Зимний дворец, где Алексеева официально назначили начальником штаба при Верховном главнокомандующем. От главнокомандующего Керенского он потребовал упразднить должность комиссара при Верховном, а посты военного и морского министра заме-нить профессионалами. Керенский согласился.
Из Зимнего Алексеев направился в военное министерство и по теле-графу связался с Корниловым.
- У аппарата генерал Алексеев.
- У аппарата генерал Корнилов. Фамилия писаря при подполковнике Алексееве?
Корнилов учёл прошлый опыт и на всякий случай решил подстраховаться от провокаций.
- Завьялов, – последовал ответ.
- Слушаю вас, Михаил Васильевич.
- Я, генерал Алексеев, принял после тяжёлой внутренней борьбы предложение Главковерха Керенского стать у него начальником штаба. Но сообщаю вам, что в своих дальнейших действиях буду руководствоваться вашей программой, Лавр Георгиевич. Переход к новому управлению армии должен совершится преемственно и безболезненно, ибо в корень расшатанный организм армии не испытал бы ещё лишнего толчка, последствия которого могут быть роковыми. Согласны ли вы добровольно передать мне дела Ставки?
- Да, - последовал ответ Корнилова, - я подчинюсь, но при определённых условиях:
1) Если будет объявлено России, что создается сильное правительство, которое поведет страну по пути спасения и порядка, и на его решения не будут влиять различные безответственные организации.
2) Приостановить немедленно предание суду генерала Деникина и подчиненных ему лиц.
3) Считает вообще недопустимым аресты генералов, офицеров и других лиц, необходимых, прежде всего, армии в эту ужасную минуту.
4) Генерал Корнилов считает безусловно необходимым немедленный приезд в Ставку генерала Алексеева, который, с одной стороны, мог бы принять на себя руководство по оперативной части, с другой — явился бы лицом, могущим всесторонне осветить обстановку.
5) Генерал Корнилов требует, чтобы правительство прекратило немедленно дальнейшую рассылку приказов и телеграмм, порочащих его, Корнилова, еще не сдавшего верховного командования, и вносящих смуту в стране и войсках. Со своей стороны, генерал Корнилов обязуется не выпускать приказов к войскам и воззваний к народу, кроме уже выпущенных.
В этом был весь Корнилов: только-только преодолев болезнь, имея ещё слабость телесную, имел и железную волю к победе. Его отстраняют от должности, вполне могут арестовать, а он диктует условия.
- Хорошо, я доложу и немедленно выезжаю, - сказал Алексеев. - Продолжайте до моего приезда осуществлять командование войсками.
Главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве Родины с преданием его за это в дальнейшем суду, получил приказание продолжить командование армиями этой Родины.
Алексеев передал условия, а Керенский действительно отдал приказ о выполнении армиями всех оперативных приказаний Корнилова и Ставки.
Днём 31 августа поезд генерала Алексеева тронулся в путь на Могилёв. В ночь с 31 августа на 1 сентября Алексеев из Витебска связался с Могилёвом. У аппарата был генерал Лукомский.
- У аппарата генерал Алексеев.
- У аппарата генерал Лукомский. Какой армией ваше высокопревосходительство командовали на маневрах 1913 года?
- Я командовал 3-й австрийской армией, взявшей Пултуск.
У членов Витебского Совета, присутствовавших при разговоре, вытянулись лица от ужаса: «Перед нами что, вражеский агент?»
- Нет, - ответил Вырубов, сопровождавший генерала, - это была штабная игра, учения ещё до войны.
- Циркулирующие сплетни и слухи, - диктовал Алексеев телеграфисту, - окутывают нежелательным туманом положение дел, а главное вызывают некоторые распоряжения Петрограда, отдаваемые после моего отъезда оттуда и могущие иметь нежелательные последствия. Поэтому прошу ответить мне: 1. считаете ли, что я следую в Могилёв с определенным служебным положением, или же только для переговоров. 2. Предполагаете ли, что с приемом мною руководства армиями дальнейший ход событий будет определяться прибывающей в Могилёв вероятно 2-го сентября или вечером 1-го сентября следственной комиссией под председательством военного и морского прокурора. От этого будет зависеть мое собственное решение, так как я не могу допустить себе, быть простым свидетелем тех событий, которые подготовляются распоряжениями и которых, безусловно, нужно избежать.
- Сегодня вечером, - ответил Лукомский, - генерал Корнилов говорил мне, что он смотрит на вас, как на лицо, предназначенное на должность начштабверха, и предполагал после разговоров с вами и, показав вам ряд документов, которых вы вероятно не имеете, дать вам свое окончательное решение, считая, что, быть может, ознакомившись с делом, вы несколько измените тот взгляд, который, по-видимому, у вас сложился. Во всяком случае, уверяю вас, что генерал Корнилов не предполагал устраивать из Могилёва форт Шаброль и в нем отсиживаться. Я убежден, что ради того, что бы ни прерывать оперативной деятельности и дабы в этом отношении не произошло каких либо непоправимых несчастий, вам не будет чиниться никаких препятствие по оперативным распоряжениям. Вот все, что я знаю. Если этот ответ вас не удовлетворяет, я могу разбудить генерала Корнилова и дать вам дополнительный ответ. Нужно ли?
- Да, придется разбудить, так как всего сказанного вами недостаточно. После тяжелого размышления я вынужден был силою обстоятельств принять назначение, во избежание других решений, которые могли отразиться на армии. В решении этом я руководствовался только военной обстановкой, не принимая во внимание никаких других соображений. Но теперь возникает вопрос существенной важности: прибыть в Могилёв только для оперативной деятельности, при условии, что остальная жизнь армии будет направляться другою волею, невозможно. Или придется взять все, или отказаться совершенно от появления в Могилёве. Я сказал вам, что после моего отъезда из Петрограда, оттуда идут распоряжения, идущие помимо меня, но прямо касающийся событий, которые могут разыграться в Могилёве. Поэтому явиться невольным участником столкновения двух воль, не от меня зависимых, я считаю для себя и недопустимым, и недостойным. Или с прибытием в Могилёв я должен стать ответственным распорядителем по всем частям жизни и службы армии, или совсем не должен принимать должности. В этом отношении не могу допустить никакой неясности и недоговоренности, так как это может повлечь за собой непоправимые последствия. Я понимаю, что документы могут осветить мне ход событий. Думаю, что мой взгляд не идет в разрез с сутью этих документов. Но в настоящую минуту вопрос идет о практическом разрешении создавшегося положения.
- Для получения мне вполне определенного ответа от генерала Корнилова на ваши вопросы было бы крайне желательно получить от вас освещение двух вещей: 1. что делается с Крымовым и 2. решено ли направить сюда что-либо для ликвидации вопроса.
- Я задержал сегодня свой отъезд до 10 ч. утра, что бы дождаться приезда генерала Крымова в Петроград. Видел его и разговаривал с ним. На пути видел бригадных командиров Туземной дивизии и читал записку, присланную им от генерала Крымова. Записка говорит об отводе Туземной дивизии в район станции Дно и о прибытии начальников дивизии и бригадных командиров в Петроград. Сейчас в Витебске циркулируют неясные слухи, что с генералом Крымовым что-то случилось, но слухам этим я не доверяю и предполагаю, что он остался в Петрограде. Крымов говорил мне, что в 12 часов он должен был быть у Керенского. На 2-ой ваш вопрос должен сказать, что при отъезде я заявил, что беру на себя спокойно, без всяких толчков вступить в исполнение обязанностей. К глубокому сожалению на пути узнал, что непосредственно из Петрограда отдаются распоряжения, которые становятся мне известными совершенно случайно, — о направлении средств для насильственной, если нужно, ликвидации. Потому-то я и высказал, что для меня и недостойно, и недопустимо пребывание при таких условиях в Могилёве. Вот причина, вследствие которой для меня необходим ясный ответ. От него будет зависеть мое решение. Но, к сожалению, я не могу сейчас повлиять на остальные распоряжения. Сознаю только глубоко, что допустить до подобной ликвидации было бы большой ошибкой.
- Генерал Корнилов просит вас приехать, как полномочного руководителя армиями. Но вместе с этим генерал Корнилов настаивает, что бы вы приняли все меры к тому, чтобы никакие войска из других пунктов теперь в Могилёв не вводились и к нему не подводились, ибо по настроению здешних войск произойдет кровопролитие, которое генерал Корнилов считает необходимым избежать. Со своей стороны он примет меры, дабы никаких волнений в Могилеве не было. Генерал Корнилов просит вас ответить, можете ли вы ручаться, что эта его просьба, чтобы войска к Могилёву не подводились, будет исполнена?
- Сделаю все.
По окончании разговора Алексеев спросил:
- Василий Васильевич, я узнал, что Витебский и Смоленский военные комитеты собирают войска для похода на Ставку. Что это значить?
- Я об этом ничего не знаю, - пожал плечами Вырубов.
- Хорошо, завтра спросим у Керенского.
В Ставке Корнилов молча выслушал доклад Лукомского о разговоре с Алексеевым и приказал собрать старших офицеров штаба. Штаб собрался. Лукомский ещё раз рассказал о разговоре с Алексеевым.
- Прошу каждого высказать своё мнение об этом, - сказал Корнилов.
Большинство высказались о неподчинении Временному правительству.
- В Могилёве у нас достаточно сил, что бы сопротивляться любому карательному отряду.
- Одним отрядом, боюсь, дело не ограничится, - мрачно заметил Лукомский. – Сопротивление убедит всех, что мятеж действительно имел место. Керенского это очень обрадует. Получается, что он прав. К тому же, при сопротивлении мы потеряем оперативное управление фронтами, а в условиях войны это грозит непредсказуемыми последствиями.
Выслушав всех, Корнилов произнёс:
- Спасибо, господа офицеры, я учту ваше мнение.
Все разошлись, а через час Корнилов вызвал Лукомского к себе.
- Вы правы, Александр Сергеевич, дальнейшее сопротивление было бы глупо и преступно. Пойдите на телеграф и передайте генералу Алексееву, что я и вы ему подчинимся, и ему в Ставке не угрожают никакие неприятности.
В Могилёв Алексеев прибыл в три часа дня 1 сентября, его встречал генерал Лукомский.
В Ставку, в кабинет Корнилова Алексеев зашёл один, Вырубов остался ждать в приёмной. Там же находились адъютанты Корнилова – поручик Долинский и корнет Хаджиев. Спустя некоторое время в приёмную пришли жена и дети Корнилова.
Через два часа из кабинета вышел взволнованный Алексеев, прошёл приёмную и пошёл вниз по лестнице.
Таисия Владимировна бросилась в кабинет к мужу. Корнилов стоял у окна и смотрел на Днепр. Он обернулся на звук открываемой двери. Она бросилась к нему на грудь, разрыдалась. Корнилов обнял её, гладил по волосам.
- Ну, что ты плачешь, Таечка? Не надо, успокойся. Ничего, ничего, всё хорошо. Ты думала, я застрелюсь?
Она замотала головой у него на груди.
- Богатства у меня нет, а честь есть. Застрелиться, значить признаться в собственной вине. А вины на мне нет. Да и как я своих брошу? Они мне верят и пойдут за мной. А ты? А Наташа, а Юра? Нет, Алексеев прав. Будем жить, будем бороться.
- Против Керенского?
- Что Керенский? Он пловец отменный, да воды найти не может. Есть враг и посерьёзней. Большевики! А за ними германцы. Алексеев своим авторитетом спас Временное правительство, но правительство-то временное.
Они вышли из кабинета. Двадцатилетняя Наташа и десятилетний Юра бросились к отцу. Корнилов прижал к себе дочь, погладил по голове сына.
- Как думаешь, Хан, - сказал он Хаджиеву, - что дальше будет?
- Все, что случается с человеком, все к лучшему, ваше высокопревосходительство. От судьбы не уйдешь. Все великие люди страдали.
- Ну, не такой уж я великий.
Генерал был не большого роста.
Алексеев направился в аппаратную и связался с Керенским.
- Александр Фёдорович, я принял на себя обязательство путем одних переговоров окончить дело. Мне не было сделано даже намека на то, что уже собираются войска для решительных действий против Могилёва. Войска идут из Витебска, Смоленска и Москвы, мне полковник Верховский докладывал по телефону из Москвы. Что это значить?
- Михаил Васильевич, нами был получен за эти сутки целый ряд сообщений устных и письменных, что Ставка имеет большой гарнизон из всех родов оружия, что она объявлена на осадном положении, что на 10 верст в окружности выставлено сторожевое охранение, произведены фортификационные работы с размещением пулеметов и орудий. Принимая всю обстановку во внимание, не считаю возможным подвергать вас и следственную комиссию возможному риску и предложил Короткову двигаться. Никаких других распоряжений, каким бы то ни было, другим частям от меня не исходило. Я предлагаю вам передать генералу Корнилову, что он должен сдать вам должность, отдать себя в распоряжение власти, демобилизовать свои войсковые части немедленно, причем ответственность на эти части не упадет, если это будет сделано немедленно. Все это должно быть выполнено в 2-х часовой срок с момента окончания нашего с вами разговора. Если через два часа не получу от вас ответа, я буду считать, что вы захвачены генералом Корниловым и лишены свободы действий.
- Вы там с ума сошли! Должность я принял. Безопасность и свобода действий моя и следственной комиссии вполне обеспечена. В Могилёве никакой артиллерии нет, никаких фортификационных сооружений не возводилось, войска вполне спокойны, и только при наступлении под-полковника Короткова столкновение неизбежно. И за два часа я всех офицеров не соберу.
Около часа ночи от начальника кабинета Керенского, полковника Барановского поступила телеграмма-напоминание на имя Вырубова:
Верховный главнокомандующий требует, чтобы генерал Корнилов и его со-участники были арестованы немедленно, ибо дальнейшее промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Демократия взволнована свыше меры и все грозит разразиться колоссальным взрывом, последствия которого трудно предвидеть. Этот взрыв в форме выступления Советов и большевизма ожидается не только здесь, в Петрограде, но и в Москве и других городах. В Омске арестован командующий войсками, власть перешла к Совету. Обстановка такова, что дальше медлить нельзя: или промедление и гибель всего дела спасения родины, или немедленные решительные действия, аресты указанных вам лиц и тогда возможна еще борьба. А.Ф.Керенский ожидает, что государственный разум подскажет генералу Алексееву решение и он примет его немедленно: арестует Корнилова и его соучастников. Сегодня, сейчас необходимо дать это в газеты, чтобы завтра утром об аресте узнала вся организованная демократия. Для вас должны быть понятны те политические движения, которые возникли и возникают на почве обвинения власти в бездействии и попустительстве. Советы бушуют и разрядить атмосферу можно только проявлением власти и арестом Корнилова и других. Повторяю дальнейшее промедление невозможно. Нельзя дальше только разговаривать, надо решаться и действовать.
В Зимнем дворце явно паниковали. Алексеев прочитал принесённое Вырубовым напоминание и успокоил Зимний ответной телеграммой:
Около 12-30 часов главковерху отправлена мною телеграмма, что войска, находящиеся в Могилеве верны Временному Правительству и подчиняются безусловно главковерху. Около 22 часов генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, полковник Плющевский-Плющик арестованы. Приняты меры путем моего личного разъяснения совету солдатских депутатов установления полного спокойствия и порядка в Могиёве; послан приказ полковнику Короткову не двигать войска его отряда далее станции Лотва, так как надобности в этом никакой нет. Таким образом, за семь часов времени пребывания моего в Могиёве были исполнены только дела и исключены разговоры. Около 24-х часов прибывает следственная комиссия, в руки которой будут переданы чины уже арестованные, и будут арестованы по требованию этой комиссии другие лица, если в этом встретится надобность. С глубоким сожалением вижу, что мои опасения, что мы окончательно попали в настоящее время в цепкие лапы Советов, являются неоспоримым фактом.
В ночь с 1 по 2 сентября арестованные генералы были заключены в лучшую в городе гостиницу «Метрополь». Каждый арестант получил по отдельному номеру. Двери не запирались, и арестованные могли спокойно общаться между собой. Единственное неудобство – родных и близких к ним не пускали. Корнилов потребовал, что бы жена и дети на всякий случай покинули Могилёв.
Гостиницу снаружи охранял георгиевский батальон, внутри, преданные Корнилову текинцы. Текинцы говорили солдатам, щуря глаза:
- Вы керенские, мы корниловские. Резать будем!
Позже арестованных переведут в Быховскую тюрьму.
Мятеж окончен, Керенский победил. Это произошло 1 сентября 1917 года, для Европы – 14 сентября.
Алексеев не смог работать с министром-председателем и подал в отставку. Позже он напишет донскому атаману Каледину:
«Три раза я взывал к совести Керенского, три раза он давал мне честное слово, что Корнилов будет помилован; на прошлой неделе он показывал мне даже проект указа, одобренный якобы членами правительства. Все ложь и ложь! Керенский не подымал даже этого вопроса. Он или кретин или сумасшедший. По-моему — кретин".
Керенский победил, но цена этой победы над собственным Верховным главнокомандующим была не утешительная.
Армия обезглавлена. Лучшие генералы империи – в Быховской тюрьме. Большевики вышли из подполья и набранную из рабочих красную гвардию спешно обучают военному делу. Военно-революционный комитет распущен не был. Большевики готовились взять власть в свои руки.
Ленин перебрался из своего убежища в Гельсингфорс и работал над планом вооружённого восстания, учитывая июльские ошибки. Осталось выбрать время для восстания.
Обыватели считали, что то, что на улицах Петрограда не появились ужасные дикие горцы, они обязаны большевикам. Большевиков, по крайней мере, перестали бояться.
Керенский вывел из Петрограда сколько-нибудь значимые воинские контингенты.
В столице не осталось войск верных Временному правительству, только юнкерские училища и женский батальон. Всего около двух тысяч штыков. Такими силами столицу удержать было не возможно.
Её и не удержали…
31 августа 2019 г.