Огромная черная тень поднялась из болота. Медленно двинулась она к берегу, постепенно обретая облик старика в длинном черном балахоне и с большой палкой в руках, напоминавшей посох.
Старик недовольно поежился на пронизывающем ветру, потом левой рукой сделал несколько круговых движений и с удовлетворением заметил, что ветер и дождь стали стихать. Затем смахнул капли со своей одежды и уже совсем сухой, прихрамывая на правую ногу, подошел к той, что вызвала его из глубины веков.
Долго смотрел он на распростертую перед ним фигуру, потом слегка ткнул ее суковатой палкой: «Вставай уже, хватит валяться!»
Белые грязные лохмотья шевельнулись, и старуха стала медленно подниматься. Однако она так и осталась стоять с низко опущенной головой, не решаясь взглянуть в глаза своему хозяину.
Легкий ветерок не мог оторвать липкие пряди спутанных волос от ее лица, и старик, злобно рассмеявшись, промолвил: «Ну-ну, брось, дай посмотрю, какая ты красавица!», а потом грубо схватив старуху за голову, привлек к себе и заглянул в мутные, глубоко запавшие глаза. Лицо старухи было обезображено: провалившийся нос чернел неровной впадиной, когда-то круглые щеки ввалились, морщины избороздили смуглую, высохшую кожу.
– Хороша, нечего сказать, – ухмыльнулся он, и, положив свою ладонь на ее лицо, тихо зашептал какие-то резкие отрывистые слова. Со старухой стало что-то происходить, она затряслась, потом стала биться в конвульсиях, наконец страшно закричала и, сделав беззубым ртом огромный глоток воздуха, резко встрепенулась.
Старик удовлетворенно хмыкнул и потер ладони: теперь перед ним стояла худощавая женщина лет 30-40. Ее лицо по-прежнему было изуродовано, но она легко провела по нему рукой, радостно засмеялась и, бросившись в ноги колдуна, стала благодарить его за возвращенный облик:
– Батюшка, избавил ты меня от ненавистной плоти! Утомилась я, в ней, измучилась! За что наказал меня так? Почитай сотню лет обитала я в теле старческом! Отслужу тебе верой-правдою!
Батюшка, все, что хочешь для тебя сделаю! Сколько младенцев я тебе принесла сюда! Сколько жизней погубила, дожидаясь часа, когда достанет у тебя сил, и выйдешь ты на белый свет! Настало твое время, настало!
– Коротка же твоя память-то стала, Хиония. Не ты ли хотела убить меня, когда я жил в теле Гришки непутного? За это и наказана…
Хиония тяжело поднялась, потом робко взглянула на старика.
– Ну, чего зыркаешь? Расплата твоя, считай, короткая, зла я на тебя больше не держу. Хорошо мне жилось в теле Распутинском, да что уж теперь-то вспоминать. Что было, то минуло. Мирошка где? Повидать его мне надобно.
– Мирон теперь назначен погостником или, как теперь говорят, хозяином Северного кладбища.
Старый колдун покачал головой и протянул:
– Ишь ты, хозя-я-ин! Ну да ладно. Принесла?
Хиония резким движением сорвала с шеи медальон, раскрыла его и протянула старику. Тот посмотрел на лежавшую в нем прядь черных волос, осторожно взял ее, поднес к носу, и, наконец, зажал в кулаке. С минуту длилось молчание, потом колдун проговорил:
– Где-то рядом он, совсем рядом, – и, повернувшись к женщине, беззлобно проговорил: – Теперь сгинь, понадобишься – призову!
Хиония закачалась, теряя человеческий облик, и, превратившись в черный сгусток, растворилась в темноте.
Старик постоял еще несколько минут, потом убрал прядь волос в медальон и повесил его себе на шею. Затем встал на колени, коснулся лбом земли и что-то выкрикнул громким каркающим голосом.
Поднялся на ноги уже не старик, а огромный черный волк с красными глазами. Он с наслаждением потянулся, обнюхал воздух, поднял голову и протяжно завыл на показавшуюся из-за туч круглую луну. А потом побежал по направлению к засыпавшему вдалеке городу.
***
Олег долго не мог уснуть: не помогла ни расслабляющая ванна, ни плотный холостяцкий ужин.
Страшная безносая старуха преследовала его воображение. Он снова открыл папку, взглянул на фотографию и почувствовал легкий озноб: у него было ощущение, что когда-то он уже видел это обезображенное лицо. Но когда и где? Ощущение тревожности не оставляло Олега, какой-то комок подкатывал к горлу, а потом разливался по телу ощущением скорой беды.
Темнота беззвучной комнаты давила на него и, не выдержав этого гнетущего мрака, Олег включил телевизор и устроился перед ним на диване. Но привычная удобная поза сегодня не давала покоя, и Олег, понимая, что все равно не уснет, отправился на кухню за чашкой чая.
Время подходило к половине второго, когда в прихожей послышался какой-то звук. Олег выглянул из кухни и увидел, что его куртка лежит на полу. Он подошел, поднял ее и чертыхнулся: петелька, не выдержав тяжести мокрой одежды, оборвалась.
Олег повесил куртку за капюшон и направился было в комнату, как вдруг увидел, что зеркало прихожей сначала помутнело, потом показало какие-то блики, похожие на отблеск костра, а потом отразило то, чего в квартире Олега просто не могло быть – красные каменные своды какого-то старинного помещения, освещаемого огненными факелами, закрепленными по стенам подземелья.
То, что помещение находилось под землей, казалось очевидным: слишком толстые стены в некоторых местах сочились водой, и она капала на земляной пол, вымывая из него небольшие ямки. В самом темном углу комнаты кто-то шевельнулся: послышался звон цепей, и фигура в черном оборванном балахоне приподнялась, как бы прислушиваясь к чему-то.
Это был молодой мужчина с изможденным лицом, но удивительно живыми глазами, и они как будто горели, отражая блеск факелов. Его шея, руки и ноги были скованы широкими обручами, которые удерживала цепь, привинченная к кирпичной кладке. Мужчина, пошатываясь, поднялся на ноги, потом резко отпрянул к стене, как будто хотел раствориться в ней. И завыл: страшно и протяжно.
В это время в помещение вошли трое. Это были монахи-схимники, закрывавшие лица черным куколем. Один из них нес под мышкой толстые книги и перо с чернильницей в левой руке, второй держал в руках суковатую палку, пользуясь ей как посохом, третий перебирал крупные четки.
Услышав вой арестанта, они остановились и принялись осенять себя крестными знамениями. Человек на цепи стих и смиренно опустился на пол.
Монах с книгами подошел к каменному столу, разложил на нем все, что принес, затем уселся на скамью, открыл большой фолиант и приготовился записывать все происходящее.
Два других монаха подошли к арестанту и тихими голосами стали что-то говорить ему, периодически оборачиваясь к своему спутнику, чтобы удостовериться, успел ли он записать их слова. Спустя несколько минут писавший встал и ударил в большую кандию, висевшую рядом со столом. Тотчас в помещение вошли еще два человека и принесли с собой какие-то странные предметы. Это были орудия пыток, взглянув на которые, арестант снова завыл от ужаса.
Тем временем монахи, что-то наскоро обсудив, приняли решение, и палач одел на правую ногу несчастного какое-то железное устройство. Это было очень трудно сделать, так как тот метался на своей цепи и только когда его стали удерживать все, кто находился в помещении, палач закрепил испанский сапог на ноге своей жертвы.
Пытка началась. Казалось, что она будет бесконечной, и искажаемое болью лицо обвиняемого утратило все человеческие черты.
В это время в пыточную зашел еще один человек. Его лицо и тело скрывал плотный грязно-серый плащ. Он обратился к монахам с какой-то речью и они, прислушиваясь к силе его голоса, медленно повернулись и подошли к пришедшему, а потом опустились на колени и протянув к нему руки, рухнули на грязный пол, немые и бездвижные.
Палач и его помощник как подкошенные упали к ногам арестанта.
Фигура в сером двинулась в угол, где лежал стонавший мужчина с белым от боли лицом. Минуту спустя, он, при помощи своего спутника, поднялся на ноги. Тот повернулся к одному из монахов, сорвал с него черную накидку с капюшоном и подал суковатую палку несчастному страдальцу. Тот, опираясь на посох и плечо своего спасителя, двинулся к выходу.
На пороге оба обернулись и посмотрели на распростертые на полу тела. В этот момент от неловкого движения капюшон пришедшего упал и по его спине заструились длинные черные локоны – это была женщина.
А арестант шагнул в сторону и вдруг посмотрел прямо в глаза Олегу – тот вздрогнул и отшатнулся – на него смотрело его же отражение – только бледное и измученное болью. Несчастный истерзанный человек протянул руку и сделал ею странное движение, будто пытался ощутить исходившее от огня тепло. А потом повернулся к Олегу спиной.
А тот расширенными от ужаса глазами проводил обе фигуры, скрывшиеся в темноте дверного проема, пошатнулся, схватился рукой за стену и … проснулся.
Он лежал на своем диване, укрытый пледом. Телевизор негромко передавал утренние новости. За окном уже было совсем светло. Олег потер лицо и сел. Он чувствовал себя так, словно всю ночь разгружал вагоны с углем – сон не принес ни успокоения и снятия усталости.
- Черт, и приснится же такое...Проклятая работа, ни днем ни ночью нет покоя...Еще эта старуха.
Олег встал и чтобы прийти в себя, принял душ, заварил крепкого кофе, выкурил пару сигарет. Пора было ехать на работу.
Собравшись, Олег, пересиливая себя, глянул в зеркало прихожей: на него смотрело уставшее лицо черноволосого мужчины, под глазами которого легли темные круги.
Когда же он подошел к вешалке, почувствовал тошноту, а в ушах что-то противно зазвенело: высохшая куртка висела на капюшоне. Петля была оборвана.
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ! БЛАГОДАРЮ ВАС ЗА ПРОЧТЕНИЕ ВТОРОЙ ГЛАВЫ РОМАНА "ИМЯ КОЛДУНА". ПРОШУ ВАС ОСТАВИТЬ СВОЮ РЕЦЕНЗИЮ, ПОЖЕЛАНИЕ, УКАЗАТЬ НА НЕДОСТАТКИ ГЛАВЫ. ВАШЕ МНЕНИЕ ОЧЕНЬ ВАЖНО. ВСЕГДА ВАШ - ВИКТОР РИН.