РОМАН-ХРОНИКА
Автор Анатолий Гордиенко
Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).
Продолжение 36
Продолжение 35 http://www.proza.ru/2020/01/23/1750
«... на кой ляд нам эта земля, что это – Крым или Кавказ?»
«19 февраля 1940 года.
Как только стемнело, я ваял Сашу Самознаева, он покрепче меня, вытянет, если подстрелят, и мы поковыляли на радиостанцию. Саша – заместитель Разумова по комсомолу. Я в нём давно души не чаю – красивый, обаятельный, начитанный. У него молодая жена осталась в Петрозаводске, зовут её Таня, она завотделом школ и пионеров горкома комсомола. В каждом письме Саше она передаёт приветы мне, но я её смутно помню. Я приметил такую особенность: фотографию Тани Саша достает перед сном, садится в угол, в полумрак и долго сидит, держа снимок в руке. О чём он с ней разговаривает? Что рассказывает ей, большеглазой, белозубой, улыбчивой? Гультяй сначала подшучивал над ним, а теперь и сам вздыхает, поглядев на задумчивого нашего главного комсорга дивизии.
Добрались до радиостанции благополучно, взяли аккуратно записанные на листках сводки последних известий. Когда собрались уходить, меня незаметно поманил старый знакомец Владимир Веснин, кивнул на столик, где лежали несколько ещё не зашифрованных радиограмм. Лихорадочно читаю, стараюсь запомнить строки.
«Штаб армии. Ковалёву. Почему морите голодом? Дайте продуктов. Помогайте, выручайте, иначе погибнем все. Кондрашов, Разумов».
«Положение тяжёлое. Несём потери, здоровых 360, больных 750. Ослабели окончательно. Срочно помогите. Держаться нет сил».
Последняя была от командования 34-й танковой бригады.
— Слушаешь ли Петрозаводск, Ленинград? Что нынче передают? — спросил я Веснина. — А то у нас в штабе батареи питания сдохли.
— Про войну ничего. Будто и нет её. Да вот листики-то у вас в руке, прочитали? Ледокол «Седов» где-то застрял, стахановцы рубят уголёк, мартены плавят. Что они плавят там, сталь или чугун? В общем, плавят, металл дают стране. Карельские лесорубы тоже на стахановской вахте. А о войне – ни гу-гу.
— Я покручу приёмник, Володя?
— Покрутите, товарищ старший политрук, посидите, погрейтесь.
Самознаев подсел рядом. Мои онемевшие пальцы рывком толкали
рифлёный кругляш на боку ящика; пересекая чёрную ниточку, ползла шкала. Приёмник подвывал, пищал, и вдруг совсем рядом мужской интеллигентный голос доверительно заговорил:
–...Он зверски расправился с подлинными революционерами, расстреляны и замучены первые большевики, ближайшие соратники Ленина: Бухарин, Рыков, Каменев, Тухачевский и десятки тысяч...
Товарищи ленинградцы! Вы знаете финнов, знаете их железную выносливость, их высокоразвитую технику, их меткость в стрельбе. На стороне финнов сейчас сочувствие и поддержка всего цивилизованного мира: Америки, Англии, Франции, наших соседей в Скандинавии. Под Ленинградом в захваченном у нас городе Териоки комвласть образовала для Финляндии поддельное правительство красного палача и предателя финского народа Куусинена. Это значит, что всем тем ужасам и гнёту, который вы испытали от большевистской власти, московские комиссары собираются подвергнуть и нашу Финляндию.
Сбросим сталинских палачей!
Товарищи красноармейцы!
Вы знаете, куда должны быть направлены винтовки: не в сторону братского финского народа, а в сердца сталинских псов...
— Товарищи политруки, прекратите! — закричал Веснин, отталкивая меня от приёмника. — Это вражеский голос из Хельсинки. Мы знаем эту скотину. Гонит волну с утра до вечера. Но я его не слушаю. Вы поняли? И вы не слушали. Вы поняли?
— Махровый вражина, — сказал весело Самознаев.
—Да уж, — поддакнул я.
Из радиостанции мы пошли с Сашей в блиндаж сапёров. У них славная трофейная печка, подарок разведчиков, добротная землянка, лучшая в нашей зоне; если долбанёт снаряд, то есть все шансы уцелеть. В землянке стояла страшная вонь. Мерзкий запах шёл из ведра, стоявшего на печке. Сапёры варили лошадиные кишки, варили то, что раньше выбрасывали прежде всего. Видимо, кишки были промыты плохо — с водой у нас совсем туго. У лунки, где мы берём воду, финские снайперы уже положили человек десять.
Разговор шёл вяло. У Саши тут много знакомых, активных комсомольцев. Он пытался растормошить их, говорил о скорой подмоге, о том, что скоро прилетит знаменитый Водопьянов и точно положит на крест у штаба долгожданный груз. Кто-то пошутил в тёмном углу, что скоро всем нам будет крест. Саша, молодец, не завёлся, а обратил всё в шутку. Затем пошли вопросы: будет ли Англия помогать Финляндии и что думают об этой войне в Германии. Высокий паренёк с упрямым большим подбородком поинтересовался: Адольф Гитлер — наш друг или нет?
— Конечно, наш верный друг и союзник, — ответил бойко Саша, а я кивал головой, поддакивал. — Товарищ Гитлер по-братски поздравил товарища Сталина с юбилеем. А что ему ответил товарищ Сталин? Вот что: «Дружба между народами Советского Союза и Германии, скреплённая кровью, имеет все основания быть крепкой и продолжительной».
Кто-то из сапёров всё же засомневался: товарищ Гитлер есть в самом деле товарищ нам?
— Разумеется, товарищ. И уж никак не господин, — отвечал Саша Самознаев, — он признанный вождь рабочей, социалистической партии. Рабочей, понимаете? Как же иначе...
Потом разговор свернул на другое, на наши дела. Почему мы тут застряли, и вообще, чего мы тут не видели, на кой ляд сдалась нам эта земля, эти болота, эти скалы. Нет здесь ни нефти, ни золота. В этот момент я хотел было разинуть рот, но меня опередил Самознаев:
— Здесь вокруг русские древние земли, ребята. Какое чудесное слово — Сердоболь! Сердце и боль! Финны перековеркали на свой лад — Сортавала. Ну а если и не так, если я что-то присочинил, то всё равно эта земля теперь истинно наша, здесь пролита наша кровь, здесь погибли наши боевые друзья. И вообще, мы винтики большой машины, мы должны верить нашему родному правительству, любить по-сыновнему товарища Сталина за его мудрое руководство...
Не дослушав Самознаева, бойцы стали черпать из ведра в котелки вонючее варево. Зачерпнули и нам. Я глотал горячую тёмную жидкость, стараясь не дышать. Думал, что сейчас меня вот-вот вырвет. Но живот мой просил — дай еды! Первые пять ложек вливал в себя силой, а потом как-то пошло, всё выхлебал. Кишку, похожую на велосипедную камеру, вывалили на доску. Ножом разрезать не выходило, она выскакивала из рук, нож скользил по ней. Тогда порубили её на мелкие куски топором. Мне дали три куска. Я стал жевать серый упругий шмат, но размельчить его зубами никак не получалось. Я катал кусок кишки с одной стороны рта в другую, пока не заломила, не сомлела челюсть. Остановился, передохнул и снова принялся жевать. Наконец, закрыв глаза, я поднатужился и проглотил её.
Подкрепившись, побрели лесом к себе. Нам с Сашей предстояла тяжкая работа —заготовка дров. Сил хватило только на дорогу. Повалявшись на постелях, передохнув, мы всё же взяли пилу, топор и поползли наружу. Подмораживало. Красный столбик термометра показывал 40. Что же это делается? Почему так? Почему морозы бьют нас без передыху? Висела белая плоская луна, и наш расстрелянный лес выглядел так, будто его подстриг неумелый парикмахер.
Распилили три сосновых вершинки, напоролись дважды на осколки, хотя пилили чутко. Распилили березовое брёвнышко. Берёзовые чурбаны кололись легко, разлетаясь со звоном, будто были из стекла. Таская пилу, я падал на неё всем телом и, чтоб отогнать слабость, думал о словах Саши, сказанных сапёрам.
Порывался спросить, от сердца ли эти слова. Думал: вот ещё раз потяну на себя пилу и спрошу. Не спросил, побоялся. Все дни вычисляю — кто из наших служит боярину Московскому? Кто тявкнул про листовки, про дневник? Все свои, все хорошие ребята, чуткие, неглупые. Только не рвутся заготавливать дрова. Одна и та же отговорка: лес спилим, где прятаться будем? Лежат, вставать никак не хотят. Некоторые всё же ходят в ночной наряд, несут патрульную службу по хутору, караулят у землянки.
— Что приумолк, Николай Иванович? — встряхнул меня голос Самознаева. — Небось, думаешь, какой я дуболом? Или ещё чего хуже? Я ведь знаю, что тебя вызывал Московский. А что касается вопросов, которые подбрасывали нам сапёры, то, надо признать, ребята зрят в корень: на кой ляд нам эта земля, что это — Крым или Кавказ?
Я похлопал Сашину рукавицу, и мы снова, согнувшись до земли, до скрипучего снега, стали таскать пилу. Каждый к себе».
Продолжение в следующей публикации.