В 1981 году в газете «Тихоокеанская звезда» была опубликована заметка, в которой сообщалось о находке на Амуре в селе Калинино (бывшей деревне Монастырщина) каменной плиты с хорошо различимыми словами «Ерофей Павлович...». В связи с этим появилась версия, что Хабаров вернулся-таки на Амур и там доживал свои последние годы.
Я в то время занимался сбором материалов для книги о Петре Бекетове, а вместе с этим и об амурской эпопее Ерофея Хабарова. Информация в газете «Тихоокеанская звезда» заинтриговала меня предположением о возможном возвращении Хабарова на Амур. Ведь так и остается неизвестным, где и когда умер Ерофей Хабаров, есть лишь ничем не подтвержденные предположения, что он умер, находясь на Лене, и похоронен у стен Киренского монастыря.
Я был неплохо осведомлен о деталях амурских походов Ерофея Хабарова. Неясными оставались лишь несколько фрагментов, среди них – его странное поведение как раз в этом районе - близ устья Буреи - в 1652 и в 1653 годах, накануне его ареста Зиновьевым. Именно в этих местах он, казалось бы, совершенно беспричинно задерживался на довольно продолжительное время - от полутора до двух месяцев.
Когда я читал обо всем, что происходило в это время на Амуре, то не раз задавался вопросом: располагал ли в это время Хабаров средствами, чтобы расплатиться с долгами перед казной? И если да, то где хранилось все это добро?
Надо думать, что средства у него были, причем немалые - и деньгами, и мягкой рухлядью, и разного рода изделиями, награбленными у князцов и улусных «лутших людей». Средства от продажи своим людям вина и пива, пищалей и серпов с косами, свинца и пороха и т. п.
Конечно, часть добра, прежде всего мягкой рухляди, Хабаров, видимо, уже переправил на Лену со своими доверенными людьми - братом Никифором и племянником Артемием. Что же касается оплаты своего долга Францбекову и казне, то с этим он не торопился. Складывалось впечатление, что он вообще не намеревался этого делать. Переправлять на Лену остальное свое добро он, видимо, не считал возможным. Потому ли, что не хотел огласки, которая была неизбежна при таком числе окружавших его людей, в том числе критически к нему настроенных. Или потому, что опасался, как бы все это не было у него отобрано властями и не отписано в казну.
Где же находилось все это добро? У меня нет другого ответа, кроме как, что всё это он возил в трюме головного дощаника флотилии, - своей походной резиденции.
Здесь мы подходим к замечательному моменту истории хабаровской эпопеи на Амуре, истории в духе романа Роберта Стивенсона «Остров сокровищ». Вряд ли Хабаров был столь опрометчивым, чтобы рисковать накопленным добром. Есть все основания предполагать, что в критический момент он упрятал его где-то, как сейчас говорят, в «схроне». Не тогда ли перед Хинганским ущельем в мае 1652 года, когда он узнал от дючеров, что его разыскивает отряд служилых людей Нагибы?
Не этими ли обстоятельствами была вызвана задержка Хабарова, его нежелание идти на розыски этого отряда? К слову сказать, дикое Хинганское ущелье со своими труднодоступными скалами и разломами являлось весьма подходящим местом для такого рода акции.
Нечто подобное произошло и в 1653 году. Отряд Хабарова отплыл под парусами от Мингальского улуса 19 мая. Об этом свидетельствуют сохранившиеся исторические документы. В архивах не обнаружено никаких сведений о том, где был и чем занимался Ерофей Хабаров до 25 августа, когда в устье Зеи он встретил прибывшего на Амур государева посланника дворянина Зиновьева. Неизвестно ни как он прошел устье Сунгари, ни то, чем занимался отряд и сам Ерофей в течение трех месяцев.
Не использовал ли он это время для тех же целей - упрятать накопленное в походе добро в «Хинганском схроне».
Обстановка складывалась критическая, Ерофей не мог не видеть, что над его головой сгущаются тучи. Это тем более вероятно, что теперь с ним были его брат Никифор и племянник Артемий Петриловский. Можно даже предположить, что они провели эту операцию втроем, перепрятав добро в другое место. Теперь уже без посторонних свидетелей. Времени для этого было достаточно.
Следует при этом иметь в виду, что Ерофей относился к такому способу временного укрытия ценностей вполне позитивно. Об этом свидетельствует тот факт, что осенью 1653 года, когда он с Зиновьевым находился в Тугирском острожке, именно по совету Ерофея и под его руководством было закопано в землю 80 пудов пороха и другие боевые припасы, предназначенные для амурского войска.
Не связаны ли эти мои предположения, - подумал я, - с информацией о каменной плите, обнаруженной в селе Калинино, о чём писала «Тихоокеанская звезда».
Дополнительные сведения принесло знакомство с материалами амурской эпопеи генерал-губернатора Муравьева. Ведь это по его инициативе одно из казачьих поселений на Амуре было названо Монастырщиной, - по фамилии подпоручика Петра Монастырщины, который командовал 2 ротой 13 сибирского линейного батальона, снабжавшей продовольствием казаков сводной Амурской сотни, что несли службу на Сунгарийском посту.
Это поселение расположено неподалеку от устья Буреи, выше которого начинается Хинганское ущелье. Как это ни удивительно, но в советское время этот населенный пункт тоже был переименован в село Калинино.
Поиски на карте села с таким названием обрадовали меня результатом. Недалеко от села Калинино я обнаружил старинное село Крестовоздвиженка, название которого явно указывало на установление там когда-то и кем-то «Креста Господня». При этом я невольно вспомнил, что когда Ерофей Хабаров в 1658 году под надзором сына боярского Федора Пущина прибыл на Тунгирский волок, чтобы раскопать когда-то спрятанные им в схроне боеприпасы, то обнаружил «порозжие ямы», а возле них - крест, поставленный воровским войском Михаила Сорокина.
Была такая древняя русская традиция - монументальные кресты высотою до нескольких метров ставили в памятных местах. Тем самым человек или просил Божьей милости и помощи, или возносил благодарственную молитву Господу в связи с успешным завершением какого-либо дела. На крестах, как правило, указывалось, чьим «повелением» они поставлены.
Не мог ли, подумал я, Хабаров со своими спутниками поставить такой крест в знак благодарности Господу после успешного опорожнения «Хинганского схрона»? А это значит, что он действительно побывал на Амуре, несмотря на запрет властей.
Нельзя, конечно, с полной уверенностью утверждать, что этот крест установил Ерофей Хабаров, но такая версия, мне кажется, имеет право на существование.
Во всяком случае, она позволяет объяснить появление села Крестовоздвиженка неподалеку от поселка Калинино на Амуре близ устья Буреи.
Казаки, поселившиеся на берегу Амура во второй половине XIX столетия, когда имя Хабарова, что называется, было «на слуху», обнаружив этот полуистлевший поклонный крест и прочитав надпись на нем, пожелали заменить его памятной каменной плитой с именем землепроходца, посчитав, что он доживал свой век в этих местах.
Правда, при этом возникал вопрос: откуда могла взяться в этом глухом месте каменная плита с выбитыми на ней словами «Ерофей Павлович …». Не бог знает насколько это сложная вещь – плита из песчаника, но и вырезка самой плиты, и нанесение на ней текста требовало специального оборудования и достаточно квалифицированных мастеров, которых в этом захолустье не было.
Загадка неожиданно разрешилась обширной статьёй, опубликованной в 1996 году в журнале «Аргументы времени» почетным членом Приамурского географического общества Г. Левкиным. Выяснилось, что произошла путаница из-за одинаковости названий сёл. Автор писал, что плита была обнаружена на кладбище села Калинино (бывшей деревне Монастырской) близ устья Нерчи.
Правда, он тут же выразил сомнение, что она лежала на могиле Ерофея Хабарова. Слишком уж большая разница, писал автор, в дате его смерти, приводимой историком Б.П. Полевым, и временем возникновения Успенского монастыря на берегу Шилки против Нерчинского острога, где позже появилась деревня Монастырская.
От себя добавлю, что сомнение вызывает и целый ряд других обстоятельств, прежде всего то, что в «Тихоокеанской звезде» речь шла о селе Калинино - бывшей деревне Монастырщина, в статье же Левкина – о деревне Монастырская, что не одно и то же. Кроме того, это ведь и не Амур, а побережье Шилки, где Хабаров, насколько можно судить по его отпискам, никогда не бывал. Мог ли он вопреки воле властей бежать с Лены и устроиться на житье под носом у нерчинских воевод?
В течение нескольких лет я собирал и анализировал исторические материалы в надежде найти подтверждение возвращению Хабарова на Амур, а вместе с тем и объяснить загадочную находку, о которой писала «Тихоокеанская звезда», а вслед за этим историк Г. Лёвкин.
Своими материалами о Хабарове и его действиях на Амуре я поделился с Вадимом Анатольевичем Тураевым, - ведущим научным сотрудником института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, - института в составе Дальневосточного отделения Российской академии наук. Сферой его научных интересов была история освоения российского Дальнего Востока.
В первых числах декабря 2012 он переправил мои материалу в газету «Тихоокеанская звезда», заочно познакомив меня с руководящими сотрудниками редакции, - редактором отдела публицистики Виктором Ивановичем Ремизовским, - человеком уже преклонного возраста (ему в то время было около 80 лет) и редактором газеты – близким мне по возрасту Александром Григорьевичем Чернявским. Ему в тот год было 76, - на четыре года больше, чем мне.
Как не крути, а все трое – старики пенсионного возраста. Впрочем, речь не обо мне, речь о коллегах - Чернявском и Ремизовском.
К тому времени у меня уже накопилось довольно обширный материал о Хабарове, основное содержание которого было представлено обширной статьёй «Зарисовки о Ерофее Хабарове» в журнале «Земля Иркутская». Зная, что редакция газеты «Тихоокеанская звезда» проявляет особый интерес к Хабаровской теме, я отправил этот материал в редакцию газеты, где он оказался в отделе публицистики у Виктора Ивановича Ремизовского.
Я несколько раз разговаривал с ним по телефону. Оценка представленного мною материала свелась к следующему:
- Мы, конечно, знаем, что Хабаров – сукин сын, - говорил мне Виктор Иванович, но, как говориться, это наш сукин сын. Не нужно, Владимир Михайлович, очернять своих. Да и войдите в моё положение. Опубликую я этот материал. Не сомневаюсь, что меня тут же вызовет «на ковёр» мэр Хабаровска, скажет мне: ты что делаешь, прикажешь теперь город переименовать? Памятник Хабарову снести? Нужны ли мне, Владимир Михайлович, такие проблемы на старости лет?
Я в своих публикациях стремился восстановить историческую правду, при этом руководствовался завещанием нашего знаменитого историка, исследователя Дальнего Востока - Бориса Петровича Полевого, опубликовавшего более 300 научных работ, в том числе множество статей о ранних экспедициях русских землепроходцев в бассейн Амура.
Незадолго перед своей кончиной он писал:
«…Нам необходимо как можно скорее освободиться от последствий весьма странного культа Хабарова, мешающего нам восстановить историче-скую правду об амурских походах Хабарова». По сути дела эта статья, опубликованная в 1998 году, была завещанием Бориса Петровича. Он умер в 2002 году.
Реакция Виктора Ивановича Ремизовского на мой материал, понятное дело, меня не удовлетворила, но чисто по-человечески его нельзя было не понять. К тому же он поблагодарил меня за ознакомление с таким материалом. Я же со своей стороны информировал его о посылке в редакцию газеты еще более «крамольного материала», в котором говорилось о том, что Ерофей Хабаров в 1671 году бежал в Китай, где остался до конца своей жизни. Правда в этот раз материал попал не к Ремизовскому, в руки редактора газеты, - Александра Григорьевича Чернявского.
Вот ведь как бывает: казалось бы - коллеги, не один год работают вместе, а реакция на представленный материал оказалась разной.
Изучив версию красноярского историка Владимира Михайловича Бахмутова, - писал А. Г. Чернявский, я вынужден был заняться повторением прошлого: пройтись по биографии знаменитого землепроходца. Тем более что в моей библиотеке появилась семисотстраничная книга Георгия Борисовича Красноштанова «Ерофей Павлович Хабаров».
Листая книгу, я искал в ней хотя бы малейший намек, который хотя бы издалека соприкоснулся с детективной версией красноярского исследователя. В конце книги есть глава о последних годах жизни Е.П. Хабарова. На одной из станиц читаю: «1 декабря 1981 года в газете «Тихоокеанской звезда» была опубликована статья А. Чернявского «По следам Хабарова», в которой поднимали вопрос, где же похоронен Хабаров?
Это вопрос, на который есть определенный ответ: неизвестно. Последние годы жизни Хабарова затеряны в недрах времени.
В связи с эти не могу не обратиться к читателю: казалось бы, если не знаешь, где умер и похоронен Хабаров, - так и скажи; так ведь нет, делает мистическое заявление, будто Хабаров был призраком, а не живым человеком. Не кажется ли читателю странным такое заявление маститого писателя?
Вскоре я стал участником увлекательной заочной дискуссии, - обмена мнениями по затронутой теме на страницах газеты «Тихоокеанская звезда», в которой приняли участие кроме самого Чернявского, - доктор исторических наук, исследователь Дальнего Востока Борис Петрович Полевой; руководитель киностудии хабаровского Окружного дома офицеров советской армии Владимир Шуббо, отснявший находку плиты на кладбище села Калинино близ устья Нерчи; автор многостраничной документальной повести «Ерофей Павлович Хабаров» Георгий Борисович Красноштанов; его троюродный брат - профессор Хабаровского гуманитарного университета Сергей Иннокентьевич Красноштанов.
Борис Петрович Полевой писал Чернявскому:
« … в те времена никак не могли Хабарова называть «Ерофеем Павловичем». Тогда он мог быть назван только как «Ярофей Павлов сын» Поэтому данная плита или принадлежит какому-нибудь другому более позднему Ерофею Павловичу или это порождение легенды о захоронении там Хабарова. Кто-нибудь в XIX в. мог подкрепить эту легенду сооружением плиты.
Что касается могилы Хабарова, то тут могут быть только два варианта. Он мог быть похоронен или в Киренском Троицком монастыре, либо неподалеку от него, - в его деревне Хабаровке. Умер он, видимо, в начале февраля 1671 г. … Документ, в котором говорится о смерти Хабарова датирован 9 февр. 1671 г. (в нём идёт речь о поступлении на Лену сообщения, что Ерофея Хабарова «не стало», ссылаясь на которое монахи Киренского монастыря обратились к илимскому воеводе Аничкову с просьбой подтвердить за монастырем право на владение собственностью Хабарова, которое он завещал монастырю).
… Боюсь, что сейчас время неподходящее для восстановления истины (Б.П. Полевой писал это в 1981 году). Одно очевидно, что правительство резко осуждало Хабарова за его действия, породившие на Амуре «шатость», вызвавшую, в конце концов, поражение Амурского войска. Поэтому Хабарова строго-настрого запретили пускать на Амур.… В районе Нерчинска Хабаров безусловно никогда не был. Поэтому Вы правильно поступили, что историю с плитой изложили осторожно».
Г. Лёвкин, который статью о надгробной плите опубликовал ещё в 1996 году, в обсуждении представленных мною в газету материалов участия не принимал. Кандидата исторических наук Ф.Г. Сафронова, автора книги о Е.П. Хабарове тема о месте его захоронения побудила значительно переработать книгу. Федот Григорьевич проявил солидарность с мнением Б.П. Полевого о времени кончины и месте захоронения Хабарова. Эти его поправки относилось тоже к более раннему времени – 1983 году.
«Так куда же девался Хабаров? – восклицает в своей статье редактор газеты Тихоокеанская звезда», - умер или бежал к китайцам?».
Последнее Красноштанов категорически отвергает, правда, ничем это не аргументируя. При этом приводит уже упомянутую челобитную старцев Усть-Киренской Троицкой пустыни, что « … Ярофей Павлов сын Хабаров приложил в Троицкий монастырь и поступную за своею рукою дал, что после ево, Ярофеевы смерти, ево Ярофеевою заимкой владеть Троецкого монастыря им, старцам, и постричь им в том монастыре пять человек убогих нищих. А ныне он, Ярофей, умер».
Других сведений о его смерти якобы нет (о сведениях, представленных редакции мною, Георгий Борисович, как видим, и слышать не желает).
Его троюродный брат - Хабаровский профессор Сергей Иннокентьевич Красноштанов, сам родом из Киренских мест тоже утверждал, что «для коренных жителей Киренска на реке Лене такого вопроса никогда не существовало. Из поколения в поколение его жители передавали, что Ерофей Павлович похоронен в городе, на бывшем монастырском кладбище. Это воспринималось так же естественно, как название поселка Мельничного, где в свое время стояла на речке Телячихе мельница Хабарова, и деревня Хабаровка, - бывшая его заимка, где Ерофей Павлович выращивал пшеницу».
Кажется, оспаривать нечего, - делает заключение Александр Григорьевич Чернявский. Но ведь легенды, старинные предания, чьи-то воспоминания, слышанные от прадеда или деда, хотя и не обладают (редактор, видимо, хотел сказать, что не являются) конкретным, зафиксированным историческим фактом, порою несут новые сведения. Последние есть у Полевого, Б.Г. Краснощекова, Ф.Г. Сафронова. Таким же методом, - пишет он, отстаивает свою версию и В.М. Бахмутов.
Вот здесь-то как раз я и не могу согласиться с Александром Григорьевичем. Разве не являются вполне достоверными сведения, о которых я писал в газету? Постараюсь изложить их во всех подробностях.
После того, как в Тобольске Хабарову отказали в его просьбе о возвращении на Амур, он побывал еще и в Москве. Борис Петрович Полевой на основании обнаруженных им документов писал, что Ерофей с племянником находился в Москве с 31 декабря 1667 года до весны 1668-го, - Артемий сдавал в это время якутскую меховую казну.
Неизвестно, обращался ли Ерофей со своей просьбой в Сибирский приказ. После той информации о его действиях на Амуре, которую доставил в Москву в 1663 году Пётр Бекетов, это было весьма рискованным делом. Известно лишь, что в год их пребывания в столице Артемий Петриловский был лишен атаманского звания и разжалован в пятидесятники. Что послужило тому причиной – тоже неизвестно.
Вопреки заявлениям профессора Сергея Иннокентьевича Красноштанова нет и никаких документальных подтверждений их возвращению на Лену. Сохранилась лишь запись в якутских книгах, что до 1670 года Артемий Петриловский числился пятидесятником, да и то, как видим, только лишь числился.
О Хабарове и вовсе нет никаких известий, кроме, разве что, обращения в 1670 году монахов Киренского монастыря к илимскому воеводе Аничкову с просьбой подтвердить за монастырем право на владение собственностью Хабарова, которое он завещал монастырю, со ссылкой на то, что Ерофея Хабарова «не стало». Оба эти упоминания относятся к 1670 году.
С точки зрения столичного руководства, якутского и илимского воевод они должны были вернуться на Лену, где Артемий должен был продолжить государеву службу, Ерофею же предстояло расплачиваться с долгом в казну.
Готовы ли были они возвращаться под власть воевод к «разбитому корыту», - распроданному хозяйству и позорному признанию разжалования из атаманов? Есть все основания думать, что они этого не хотели. Тогда куда же им было податься?
В Сибири было одно знакомое им место, еще не находившееся под властью воевод, где они могли укрыться, - Албазинский острог на Амуре. Не последнее место в этом стремлении, надо полагать, занимало добро, припрятанное в Хинганском схроне, - трофеи даурских и дючерских погромов.
Как было в то время заведено, на руках у них была подорожная или проезжая память с указанием маршрута и конечного пункта поездки, поэтому добраться до устья Илима для Ерофея с Артемием не представляло каких-либо проблем. Идти дальше по Илиму к ленскому волоку значило вновь попасть под надзор илимского воеводы.
Если же идти к Амуру через Байкал, баргузинские степи и Шилку (путь, по которому чуть позже прошло посольство Спафария), то это нужно было делать либо тайно, - в обход русских острогов, либо имея на руках другую проезжую память с иным маршрутом.
В это время приказным человеком в Братском остроге был Иван Перфильев, - сын Максима Перфильева. С Максимом Ерофей был хорошо знаком. В 1638 году, когда Перфильев шел в свой знаменитый поход в Забайкалье, Ерофей со своими покрученниками вместе с этим отрядом прошел путь от Енисейска до Усть-Куты. Имел при этом возможность близко познакомиться с именитым землепроходцем. Должно быть, знал он и его сына - Ивана, поскольку почти год перед этим прожил в Енисейске.
Одним словом, у Хабарова были основания рассчитывать на помощь в возникших проблемах со стороны сына его старого знакомца, и они двинулись к Братскому острогу.
Все вышеизложенное в полной мере соответствует содержанию сохранившихся документов. Все, что произошло дальше, выполнялось втайне от воеводских властей, потому, нет ничего удивительного в том, что их действия не нашли отражения в официальной переписке того времени.
Да и вообще нельзя не сказать о том, что историческое повествование не является изложением точных свидетельств под диктовку очевидцев, - слишком мало сохранилось документов того времени. Во многом приходится руководствоваться логикой и последовательностью происходивших событий, здравым житейским смыслом человеческих поступков и отношений. В этом и состоит труд историка-исследователя. Найденные в процессе такой работы немногие исторически точные свидетельства, – те драгоценные зерна в логической цепи поиска, которые только лишь подтверждают верность избранной тактики исследования.
У исторических повествований есть одна особенность, вызванная малым числом сохранившихся архивных документов. Явление, в общем-то, рядовое. Авторы при этом поступают трояким образом. Либо чистосердечно признаются в отсутствии данных о каком-то периоде действий героя, но продолжают писать о том, что было дальше.
Произведение при этом теряет целостность, стройность сюжета и, конечно же, вызывает неудовольствие читателя.
«Борзые» писатели находят путь к читательскому сердцу тем, что начинают вольно фантазировать, придумывая всякие небылицы. При этом порой скатываются до смешного, свидетельствующего о полном незнании сохранившихся документов, или намеренном игнорировании их содержания. Произведение при этом, хотя и становится интересным, но вводит читателя в заблуждение, предлагая под видом исторической правды всякую околесицу.
Но есть еще и третий путь. Анализируя разного рода косвенные свидетельства, события, происходившие в то время в стране и описываемом регионе, содержание отписок других людей, находившихся рядом, можно высказать предположение о вероятных действиях героя, указав при этом, на чем оно основано.
Лев Гумилев полушутливо называл такой метод методом исторической криминалистики. Если на выстроенной таким образом последовательности действий героя встретятся исторически точные свидетельства, то это лишь подтвердит правильность избранного пути. Именно таким образом и предпочел действовать автор настоящего очерка при описании дальнейших действий Ерофея Хабарова.
*
В 1678 году в Якутске уже знали и об отказе Хабарову в его просьбе, и о разжаловании Артемия из атаманов. В случае длительной их задержки якутский и илимский воеводы, без сомнения, объявили бы их розыск, разослав соответствующие запросы в Тобольск, Енисейск, другие ближние русские остроги. Поэтому для Ерофея с Артемием жизненно важным было не допустить такого развития событий. Лучшим способом избежать этого могло стать известие о их смерти.
Мог ли Ерофей Хабаров организовать такую фальсификацию, пользуясь старыми связями, может быть, ещё и оплатив такую услугу?
А почему бы и нет? Подобного рода фальсификации случаются и в наше просвещенное время, тем более такое действо не составляло особого труда в те далекие времена.
Вместо Ерофея с Артемием могли быть похоронены какие-то другие погибшие или умершие бедолаги из «гулящих людей», на погосте могли быть поставлены могильные кресты и вовсе на пустом месте. Главное состояло в том, чтобы внести соответствующие записи в церковные книги, подобрать «свидетелей» захоронения, и дать об этом знать илимскому воеводе. В этом и состояла услуга.
Ведь известно же из исторических источников, как при живой жене Максим Перфильев, заручившись поддержкой воеводы Андрея Ошанина, заставил попа Кирилла ночью в храме обвенчать его с новой, - второй женой. А чтобы поп помалкивал, Максим дал ему 10 рублей и 10 четей хлебного запаса.
Эта история стала даже объектом особого расследования тобольским архиепископом Макарием с последующей информацией об этом государя.
Чего только не сделаешь для хорошего человека. А для нового молодого поколения енисейских служилых людей Ерофей Хабаров, как и Максим Перфильев, Иван Галкин, Петр Бекетов или Василий Бугор, были и в самом деле личностями почти легендарными, - героями уходившего времени.
Читатель, может быть, подумает, что автор здесь опять что-то нафантазировал. Ничуть не бывало. Загляните в Энциклопедический словарь Брокбауза-Ефрона и вы увидите в статье о Братске упоминание о том, что там похоронен «знаменитый Ерофей Хабаров, - покоритель Приамурья». Эта короткая информация даже послужила поводом для соответствующего наименования улицы на западной окраине Братска и установке там памятной плиты.
Хабаров, якобы, долгое время жил в Братском остроге, хотя историки - «хабароведы», подробно изучившие жизненный путь Ерофея, не приводят каких-либо сведений даже о кратковременном его там пребывании. Братск был в стороне от тех территорий, с которыми были связаны его интересы.
Сведения о захоронении Хабарова в Братске дал в свое время для Санкт-Петербургского энциклопедического словаря И.И. Воротников, - известный краевед-исследователь, живший в Братске с 1856 по 1908 год.
Разумеется, никаких материальных следов хабаровского захоронения к тому времени не сохранилось, - ведь со времени смерти Хабарова прошло более 200 лет, а в те времена в сибирской глубинке место погребения отмечалось лишь установкой деревянного креста.
Не сохранилось и каких либо письменных свидетельств такого захоронения. Так что, судя по всему, речь шла о преданиях, сохранившихся в памяти братчан, находившихся уже в восьмом-девятом поколении современников этого события. Но, как говорится, дыма без огня не бывает.
Вместе с тем есть целый ряд документов, которые косвенно свидетельствуют о том, что Хабаров после этого побывал на Амуре. Почему только лишь косвенно? Этому достаточно много причин, главная из которых состоит в том, что Хабаров действовал тайно от властей, стараясь ограничить круг людей, знавших о его планах, и не афишируя своих действий.
Другая причина состоит в краткости того промежутка времени, в течение которого были реализованы эти планы, - всего лишь около года.
Так что же произошло на Амуре?
*
Прямых доказательств возвращения Хабарова на Амур в архивах пока не обнаружено, во всяком случае, не обнародовано в открытой печати. Однако есть немало косвенных тому свидетельств, которые позволяют сделать такое предположение.
Чтобы оценить, насколько они объективны, нужно внимательно и подробно исследовать обстановку на Амуре в тот период времени.
По берегам Амура выше и ниже Албазина в эти годы появились первые заимки и деревни с крестьянскими хозяйствами, в лесах занимались промыслом десятки промышленных людей. Албазинский острог становился политическим и экономическим центром русских поселений на Амуре.
Началось действительно его активное хозяйственное освоение, как того требовали государевы указы.
Впрочем, территория, находившаяся в это время под русским влиянием, была относительно небольшой. Историк В.А. Александров пишет, что самая удаленная вниз по течению реки деревня Андрюшкина находилась всего лишь в 140 верстах от Албазина. В самом Албазине к этому времени было немногим более сотни служилых казаков.
Где зимовали Ерофей с Артемием в зиму 1668-69 г.г., - неизвестно. По всей вероятности, - уже за Байкалом, поскольку документы косвенно свидетельствуют, что к лету 1669 года они уже были в Албазине.
В 1668 г. воеводу Толбузина в Нерчинске сменил тобольский сын боярский Данила Аршинский.
В 1669 году албазинцами неожиданно был предпринят большой поход вниз по Амуру. Аршинский по этому поводу писал тобольским воеводам: «В прошлом во 177 году июня во 2 числе посылал он, Микифорко (речь идет о приказном человеке Албазинского острога Никифоре Черниговском), из Олбазинсково острогу олбазинских служилых людей 60 человек вниз по Амуру-реке в поход на даурских и на чючерских людей…».
Невольно возникает вопрос: чем была вызвана необходимость такого дальнего похода, причем даже не на Зею, где жили дауры, а в самую пасть тигру, - в дючерские земли, где уже не раз русские отряды подвергались нападению богдойцев.
Видимо, что-то очень притягательное было в цели этого похода.
Уж не Ерофею ли Хабарову, обязаны были казаки его организацией? Это лишь предположение, но хронологически оно вполне согласуется со временем его неудачной поездки в Тобольск и Москыу и предполагаемого появления в Албазине.
Не соблазнил ли он казаков перспективой поживиться добром, которое он спрятал в схроне перед Хинганском ущельем летом 1653 года. Ведь совершенно очевидно, что в одиночку он этого сделать не мог.
Исторические источники говорят, что поход албазинских казаков проходил в «хабаровском стиле», как сказали бы криминалисты, - у него был тот же почерк. Богдойские посланцы жаловались потом нерчинскому воеводе, что казаки громили и грабили даурские и дючерские улусы.
По неясной причине отряд албазинских казаков разделился. Часть из них задержалась в низовьях Хинганского ущелья и, через какое-то время пошла вверх, - на Зею. Остальные во главе с неким Григорием, двинулись вниз по Амуру, но уже близ устья Буреи (казаки называли её Быстрой) встретились с богдойским войском и добровольно сдались в плен.
Судя по всему, об отряде, ушедшем на Зею, богдойцы не знали. Во всяком случае, только этим можно объяснить тот факт, что этот отряд сумел спастись от разгрома и пленения. Ведь путь к Зее проходил по ущелью с очень быстрым течением, - участок для бегства весьма неудобный. При наличии в богдойском войске конного отряда, он вполне мог берегом обойти беглецов и перекрыть им путь к отступлению.
Сумел ли Ерофей опорожнить свою кладовую с награбленным добром? Если поклонный крест действительно был установлен Хабаровым, то, надо думать, успел.
О том, что избежавший встречи с богдойским войском отряд албазинских казаков побывал на Зее, свидетельствует отписка нерчинского воеводы Аршинского. Он писал в Москву: «… в нынешнем во 178 (1669) году взяли те олбазинские казаки на Зие-реке з даурских людей на вас, великих государей, ясаку 43 соболишка без лап и без хвостов».
Не удивительно ли? Опять мы встречаемся с феноменом, который имел место в 1650 году, когда даурские князцы пытались откупиться от Хабарова безлапыми и безхвостыми соболями. Часть из них, вернувшись на Лену, он передал в качестве ясака воеводе Францбекову. Но, видимо, не всё.
Думаю, что теперь Хабаров пошел на Зею и её притоки с тем, чтобы, как сейчас говорят, обналичить свое добро, - разменять его на более компактный и ценный груз.
Действительно, куда ему было податься с громоздким, тяжелым, хотя и отбор-ным по своему качеству и красоте товаром, - саблями, куяками, саадаками с луками и стрелами, коврами, китайской посудой, да мало ли что еще было среди его трофеев. Жизненно необходимо было, хотя бы «по дешевке» обменять все это на ценный, но более компактный и легкий груз, - меха и драгоценности.
В этом, видимо, и состояла цель хождения отряда на Зею. Ну а соболишки безлапые в государеву казну, - это уж так, попутно, в оправдание похода, - «что поплоше и нам не гоже».
Кем был Григорий, сдавшийся со своим отрядом в плен богдойцам, - точных сведений нет, но по первоисточникам более позднего времени можно предположить, что это был Гришка Павлов Тобольский, известный своим участием в побеге с Лены на Амур «воровского войска» Михаила Сорокина.
Как, и при каких обстоятельствах он попал в Албазин, - неизвестно, но есть основания думать, что оказался он в китайском плену не безбедным человеком.
Жан-Франсуа Жербильон, - французский иезуит, оказавшийся вскоре при дворе китайского императора и пользовавшийся его высоким доверием, два десятилетия спустя будет писать, что он водил знакомство с каким-то младшим мандарином из Тобольска, - русским служилым человеком из Албазина, оказавшимся в Китае.
Трудно сказать, кто из русских перебежчиков мог быть возведен в мандаринское достоинство, но патер Жербильон много разузнал от этого «тобольского мандарина», который бывал и в Енисейске, и на Байкале, не говоря уже о Нерчинске, Селенгинске и Албазине.
Есть основания думать, что это был тот самый Гришка Тобольский, которого, как и других сдавшихся казаков, даурские служилые люди в своих отписках называли не иначе, как изменниками.
За время отсутствия в Албазине казаков, ушедших в поход, там произошли малоприятные события. Воевода Аршинский докладывал в Сибирский приказ, что Никифор Черниговский в это время «оставался в остроге с небольшими людьми. И приходили под албазинский острог оленные тунгусы контогирскаго роду, и те тунгусы под албазинским острогом на пашне побили служилых людей трех человек и отогнали у них от острогу коней и рогатый скот. В 178 (1670) году тунгусы с ясачным платежем под аманатов не бывали, а сбиралось с тех тунгусов... на великих государей ясаку по 50 соболей».
Одним словом, албазинские казаки этим своим походом «наломали дров». Мало того, что богдойцы пленили три десятка албазинцев, что возле острога погибли еще трое служилых людей, что были отогнаны кони и рогатый скот и,по всей вероятности, освобождены содержавшиеся в остроге аманаты. Так еще недобором ясака был нанесен ущерб государевой казне. Но самое главное, - они своим походом резко осложнили взаимоотношения с Китаем, спровоцировав выступление богдойцев к Албазину.
Правда, Нерчинскому воеводе Аршинскому удалось тогда дипломатическим путем разрядить обстановку. По приказу из Пекина богдойское войко сняло осаду Албазина и ушло вниз по Амуру.
Самовольные действия албазинских казаков, спровоцировавшие приход богдойского войска к русским острогам, не могли не обеспокоить нерчинского воеводу и центральные власти. Аршинский, без сомнения, принял меры по выявлению зачинщиков похода и препровождению их в Нерчинск. Однако все это потребовало немало времени, - ведь Албазин находился почти в шестистах верстах от Нерчинска. Расследование, надо полагать, велось посылкой туда доверенных людей с отписками приказному человеку Никифору Черниговскому.
Эти действия привели к тому, о чем в очередном своем послании в столицу Данила Аршинский писал: «В прошлом, великие государи, во 178 (1670) году, июня в 20 день, писал мне из Албазинского острогу приказной человек Микифорко Черниговской: изменили де вам, великим государем, в Олбазинском остроге черкасы, которые на великой реке Лене, на Киренге, убили воеводу Обухова, Микулка Пан да Оска Подкаменной с товарищи, восмь человек, убежали в Богдойскую землю».
Нам, к сожалению, неизвестно полное содержание этой отписки, известны лишь публиковавшиеся в открытой печати выдержки. Вызывает недоумение, что нерчинский воевода поименно называет только двух «изменщиков». Это тем более странно, что в воеводских отписках того времени обычно подробно перечислялись имена людей и по менее важным поводам. Бегство же в стан противника служилых людей именовалось не иначе, как измена.
Было это явлением достаточно редким, болезненно воспринималось властями, и потому являлось объектом пристального внимания с выяснением причин и возможных последствий таких поступков. Так что имена всех бежавших в Китай албазинцев, без сомнения, содержались в переписке того времени, но они нам неизвестны.
Документы более позднего времени дают основание предположить, что из списка приговоренных к казни за убийство воеводы Обухова были исключены пятеро казаков, причастных к убийству, но бежавших в богдойскую землю. Кто же тогда были оставшиеся неизвестными еще три человека?
Одним словом, вся эта история с Албазинским острогом нуждается во внимательном исследовании историков. Более вероятно, что отсутствие в литературе этих сведений было вызвано обстоятельствами иного, - политического характера.
В.А. Тураев, - ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН убедительно раскрывает их суть и причины в статье «О характере купюр в публикациях русских землепроходцев XVII века». Он, в частности, пишет, что «… со второй половины 1960-х годов практика публикации документов с купюрами и в извлечениях … становится обычным делом, приобретая массовый характер.
Особенно тщательно «очищаются» от неугодных сюжетов документы, рассказывающие о русских походах на Амур ..., на многие сюжеты казачьих «отписок» и «скасок» легла печать строгого табу ». И далее: «Е.П. Хабаров, на редкость сложная и противоречивая фигура, вот уже несколько десятилетий рисуется исключительно розовыми красками. Из исторических документов убрано все, что, по мнению публикаторов, могло бы бросить тень на портрет этого человека».
Из доступных мне исторических документов так и не удалось выяснить, кто были оставшиеся неизвестными трое беглецов. В этой связи обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. В отечественной исторической литературе повсеместно говорится о том, что в 1669 году возле устья Буреи были захвачены в плен 33 казака. В послании же китайского богдыхана, которое он направил в 1670 году в Албазин, говорится: «А которые ваши русские в прошлом году по Амуру реке [шли] вниз на Быструю (так казаки называли Бурею) встретили мое войско, и те ваши люди здалися на мое имя 29 человек, и я их много пожаловал и ни единого человека не казнил…».
Не значит ли это, что албазинцы, сообщая, что с Амура не вернулось 33 казака, пытались тем самым скрыть бегство в Китай еще каких-то четверых неизвестных нам человек под предлогом их пленения? Лишь после получения богдыханова послания, о котором Никифор Черниговский не мог не сообщить нерчинскому воеводе, он вынужден был признаться в их добровольном побеге в богдойскую землю.
Известно, что и сам Никифор намеревался последовать их примеру, и не сделал этого лишь по причине, до смешного житейской. В начале 1671 года Аршинский писал в столицу: «во 179 [1670] году, декабря в 15 день, писали ко мне из Олбазинского острогу албазинские охочие служилые люди, Петрушка Екимов с товарищи: сказала де ему казачья жена Анница: в прошлом де во 178 [1670] году, после побегу черкас Микулки и Оски с товарыщи, в третий день, Микифорко Черниговской хотел де бежать в Даурскую землю к богдойскому царю.А тое казачью жену Анницу звал он, Микифорко, бежать с собою. И она де, Анница, бежать не похотела …».
Примечательно, что именно к этому времени относится поступление на Лену сообщения о том, что Ерофея Хабарова «не стало». Ссылаясь на это, монахи Киренского монастыря обратились к илимскому воеводе Аничкову с просьбой подтвердить за монастырем право на владение собственностью Хабарова, которое он завещал монастырю. В этот же год перестал числиться в списках якутских служилых людей и Артемий Петриловский.
Читатель, должно быть, скептически усмехнется, увидев, что я подвожу его к мысли о побеге Хабарова в Китай. Впрочем, так ли уж невероятно такое предположение? Разве мало тому примеров и в нашей сегодняшней жизни, когда предприимчивые разбогатевшие люди, неудовлетворенные отношением к ним властей, бегут «за кордон», предварительно переправив туда свои богатства? И живут там, припеваючи. Хотя бы тот же Борис Березовский. Да разве он один?
Действительно, прямых исторических свидетельств, что Ерофей Хабаров бежал в Китай, в архивах пока не обнаружено. Во всяком случае, в открытой печати таких публикаций не было. Но как, скажите, относиться еще к одному, тоже, правда, косвенному, но вполне достоверному свидетельству. Исследователи говорят, что в тот исторический период в Китае оказалось немало русских людей. И захваченных богдойцами в плен, и ушедших туда добровольно, и сдавшихся после разгрома богдойцами Албазинского острога, - почти сотня человек.
О том, что добровольно перешедшим под власть богдыхана, не грозила смерть или какое-то иное наказание, албазинцам было хорошо известно. В Пекине была сформирована из них особая «русская рота» императорской гвардии. Начальником этой роты стал бывший русский подданный Ананий Урусланов, - татарин, перебежчик, - тот самый, что бежал из хабаровского отряда летом 1653 года. Теперь он носил маньчжурское имя, - Улангери.
Так уж сложилось, что всех этих казаков, независимо от того, как они попали в Китай, в исторической литературе называют албазинцами. Так вот один из потомков этих албазинцев, - Ду Ли Кунь, на основе семейных преданий писал в 1986 году, что из тех, кто закрепились и остались в Китае, ему известно пять фамилий, - Романов (Ло), Хабаров (Хэ), Яковлев (Яо), Дубинин (Ду) и Холостов (Хэ).
Ду Ли Кунь писал об этом в статье «Проникновение Русской Православной Церкви в Тяньцзинь и его окрестности». (Альманах религиозных материалов города Тяньцзин, 1986, Декабрь, С. 193-209).
Является ли упомянутый им Хабаров нашим героем, - Ерофеем Павловичем? Трудно сказать, насколько это вероятно. Однако согласитесь, - еще менее вероятно, что это был какой-то другой Хабаров, - его однофамилец, живший с ним в одно время и в той же местности. Пусть это рассудит сам читатель.
Чем занимался Хабаров, оказавшись в Китае, - неизвестно, но маловероятно, чтобы при свойственных ему пробойности и предприимчивости он влачил там жалкое существование. Доказательством тому судьба некоторых других, известных нам перебежчиков. Ананий Урусланов, как уже говорилось, стал командиром русской роты императорской гвардии; Григорий Мыльник, оказавшийся в плену в 1683 году, заведет в Пекине заводы и станет «мыловаренным королем»; Григорий Тобольский и того больше, - пробьется в помощники мандарина (крупного государственного чиновника). Надо думать, не оплошал и Ерофей Хабаров.
Есть надежда, что нам еще откроется история его пребывания в Китае. После китайских событий 1900-1901 гг. в распоряжении русских военных властей оказался Цицикарский цзянцзюньский архив (архив Хенлунцзянской провинции, заключавший в себе дела по всем отраслям областного управления на китайском и маньчжурском языках, обнимающий период времени со второй половины XVII-го до конца XIX века).
По приблизительному подсчету, его объем составляет около 20 тысяч больших тетрадей. Эти материалы сейчас находятся в библиотеке Восточного Института во Владивостоке. В бумагах так называемого отдела Бинсы, пишут исследователи, содержится много еще не разобранных материалов по истории русских воеводств в области реки Амура во второй половине 17-го века.
Ко всему сказанному лишь добавлю, опять же со слов Ду Ли Куня, что в самом начале 50-х годов минувшего столетия, после смерти потомка «китайского» Хабарова - Хэ Хай Линя, его русская жена вернулась с детьми в Россию, во Владивосток, - на свою исконную родину. Это было время, когда по всей стране советской пели популярную в те годы песню: «русский с китайцем братья на век…».
На родину тогда возвращались тысячи русских людей, волею Судьбы в разное время заброшенных на чужбину.
Читатель, должно быть, спросит меня: так чем же закончилась дискуссия в газете «Тихоокеанская звезда»?.
Итогом ее стала публикация статьи «Версия не подтвердилась», в которой редактор газеты признал несостоятельность нерчинской находки и принес извинения читателям. Статья заканчивалась словами: «Хабаров - противоречивая и неоднозначная фигура в российской истории. Драматичной была и его судьба. Не случайно остались в ней не до конца развязанные «узелки».
О версии, изложенной мною, высказать своё мнение редактор газеты Александр Григорьевич Чернявский так и не решился, обошел её молчанием.Такова, видимо, была участь газетчиков-публицистов того времени, - писать с оглядкой на то, как это будет воспринято там – наверху.
*
В 2015 году вся эта история получила вдруг неожиданное и вместе с тем трагическое завершение. Виктор Иванович Ремизовский в это время исполнял обязанности редактора отдела очерка и публицистики в редакции журнала «Дальний Восток». Ему бы наслаждаться воспоминаниями о прожитой жизни в компании внуков и правнуков, писать мемуары и дремать в кресле-качалке с любимой книгой. Увы, жизнь не пощадила его, - онкология.
Он боролся до последнего, перенёс тяжёлую операцию, вернулся в редакцию журнала. Но врачи не гарантировали полную ликвидацию метастаз, сказали - "долго не протянешь".
Как это ни удивительно, но в этой тяжёлой жизненной ситуации он не забыл о телефонном разговоре со мной, состоявшемся в 2012 году, когда он был редактором отдела публицистики газеты «Тихоокеанская звезда». Именно в это время я получил послание Зои Михайловны Бугровой - корректора отдела, возглавляемого Виктором Ивановичем, с просьбой прислать в редакцию сведения о моей биографии, званиях, наградах, в каких изданиях я печатался, автором каких книг и сборников являюсь и проч. В этом же послании мне сообщалось о распоряжении Ремизовского приступить к публикации материалов когда-то представленных мною в газету «Тихоокеанская звезда».
Теперь Виктор Иванович уже не боялся вызова мэром Хабаровска «на ковёр» для разборок.
В моих руках №4 журнала «Дальний Восток» за 2015 год с моей очерком «Кто же он такой – Ерофей Хабаров?». На последней странице, где названы сотрудники редакции, фамилия редактора отдела очерков и публицистики В.И. Ремизовского – в чёрной траурной рамке. Я преклоняю голову перед памятью об этом человеке.
Этот номер журнала примечателен для меня ещё одним обстоятельством. В нём рядом с моим очерком публикация Григория Лёвкина о судьбе памятника Н.Н. Муравьёву-Амурскому. Того самого почетного члена При-амурского географического общества Григория Лёвкина, который писал в 1996 году в журнале «Аргументы времени» о каменной плите, обнаруженной на кладбище села Калинино близ устья Нерчи, с выбитыми на ней словами «Ерофей Павлович …».